— Какая прелесть! — воскликнула она. — Шанни, покорми их!
Я послушно отломила кусочек и бросила в пруд. Амберли обняла меня за талию, уместила голову на моем плече и вздохнула.
— Возвращайся ко мне, сестрица, — попросила она. — Мне без тебя не разобраться во всех этих предложениях. Кто мне еще подскажет, кому стоит довериться, а от кого держаться подальше? Ее милость добра, но ты ведь спасла меня от Брана Гендрика, и я тебе очень благодарна. Но что мне делать дальше? Ты разбираешься в людях, а я слишком наивна и ничего не понимаю в жизни.
Криво усмехнувшись, я бросила уткам последний кусок и обняла сестрицу в ответ.
— Я совсем не разбираюсь, дорогая, — сказала я.
— Еще как разбираешься, — заверила меня Амбер.
И вновь я спорить не стала, лишь подумала — если бы я не ошибалась в своих выводах, то сейчас стояла бы не на берегу пруда, а на дворцовом паркете. Однако я кормлю уток, а ее подлость уже успела подсунуть королю свою очередную кандидатку на исполнение высочайших прихотей. И он наверняка успел оценить и ее декольте, и готовность к близости с ним… Противно.
Покривившись, я освободилась от объятий Амберли и отошла от воды. Сестрица последовала за мной. Она поглядывала на меня, но больше пока ничего не говорила, а вскоре опять взяла за руку, и мы побрели между деревьев, ожидая, когда нас позовут. Сегодня было решено не брать стола и стульев, на земле мы тем более сидеть не собирались. Нам накрывали… на пне. И есть мы должны были стоя. Мне подобные чудачества были безразличны.
Я бы предпочла, оказавшись в своих комнатах, слушать треск огня в камине и протяжные завывания, нет, не ветра, а вздохи моей дорогой Тальмы. Вот уж кто пытался ходить за мной, словно за малым дитя, пока я не указала ей на стул в углу гостиной, где теперь служанка просиживала целыми днями, не желая оставлять меня в одиночестве ни на минуту.
— Ваши милости, — к нам подошел лакей. Он поклонился: — Извольте пожаловать к столу.
Ничего горячего или сытного не подразумевалось. Дабы не перебить аппетит до обеда, а лишь чуть утолить легкий голод, который должен был появиться на свежем воздухе. Так что на пне, покрытом белоснежной салфеткой, не было мясных блюд, ни горячих, ни холодных. Лишь сыр, булка, овощи и фрукты. Для родителей стоял маленький графин с легким вином, для нас с сестрицей ягодный напиток.
— Смотри сколько булки, — шепнула мне Амбер. — Мы можем снова покормить уток. Там, кажется, еще прилетели.
— Хорошо, — кивнула я.
Я вообще стала сейчас удивительно послушна. Что сказали, то и сделала. Велели переодеться к прогулке — переоделась, велели ехать верхом, села в седло, сказали кормить уток — покормила, сунули в руку булочку с уложенным на нее куском сыра — съела, особо не чувствуя вкуса. Да мне попросту было всё равно, что я буду делать, и буду ли вообще. Разве что заставить меня говорить оказалось почти невозможно.
Мое настроение медленно, но верно, начало передаваться и остальным. Затеянное старшей баронессой предприятие, которое могло стать приятным разнообразием, всё больше превращалось в нечто тягостное и раздражающее. Батюшка уже успел дважды посмотреть на свой брегет. Матушка ворчала на нерасторопность прислуги, хотя лакеям и суетиться было не за чем. А Амберли просто пригорюнилась и чертила длинной палкой на куске земли, свободном от травы, завитушки и круги.
— Едемте домой, — попросила я, устав от нашего стояния на берегу пруда.
— Да, пора бы уже, — деловито ответил отец, в третий раз взглянув на брегет.
— Я не понимаю! — вдруг не выдержала матушка. — Да я просто отказываюсь понимать, как дворец и служба герцогине могут быть настолько милей отчего дома и близких людей, чтобы вот так вот изводить себя. Это нечестно и несправедливо! И обидно, — добавила родительница и отвернулась.
— Мне не нравилось служить герцогине, — ответила я без всяких эмоций.
— Тогда отчего же вы третий день убиваетесь? Неужели из-за того, что… да я даже говорить этого не хочу! — матушка всплеснула руками. — То, что я поняла из услышанного… это ужасно и неприемлемо, а значит, и не стоит переживать, что вы не стали той, кем не стали.
— И ею я тоже не хотела быть, — сказала я.
— И хвала Богам! — воскликнула баронесса. — Но объясните же нам тогда, Шанни, отчего вы так страдаете, если и служба была вам не в радость, и фавориткой вы не собирались становиться? Почему терзаете себя?
— Фавориткой я быть хотела, — ответила я и отложила на пень недоеденный кусок булки.
— Да вы же только что сказали…
— Фаворитка — не значит та, кого вы подразумеваете, — ответила я и протяжно вздохнула, не желая вести этого разговора. Однако продолжила свою мысль: — Граф Дренг — фаворит, но это не означает, что между ним и государем есть то, о чем вы думаете, матушка.
— Но зачем?!
На меня смотрели все, включая лакеев, любопытство которых оказалось сильнее выучки.
— Мне это было нужно, — произнесла я и покривилась: — Теперь уж не будет.
И пока мне не продолжили задавать вопросы, направилась к лошадям, привязанным неподалеку.
— Не понимаю, — услышала я матушкин голос.
— Оставьте ее, Эли, — негромко произнес отец. — Раз начала открываться, значит, однажды доскажет всё, о чем сейчас умолчала. Или вы желаете довести дочь до истерики, а нашу семью до скандала? Мы говорили с вами: терпение и еще раз терпение.
— Да, ваша милость, — проворчала баронесса, но на этом допрос прекратила.
В обратную сторону мы ехали и вовсе молча. Никто не спешил завести хотя бы краткой беседы или высказать о том, что солнце скрылось, и, кажется, скоро начнется, дождь. Отец ехал рядом со мной, будто не желая оставлять меня в полном одиночестве, матушка с Амберли отстали. Настроение у всех было подавленным и мрачным, небо, всё более хмурившееся над нашими головами, казалось, поддалось всеобщему унынию.
Оживились мои родные уже ближе к дому, когда обнаружили перед воротами нашего особняка экипаж.
— Кто бы это мог быть? — изумился батюшка. — Вроде бы не его сиятельство.
— Кто там? — матушка подъехала к нам с отцом, поспешила за ней и Амбер.
— Может быть, кто-то из гостей с торжества? — неуверенно предположил барон.
И в это время от калитки отошел посетитель, которому должны были сообщить, что хозяев нет дома. Я всмотрелась в того, кто остановился и смотрел в нашу сторону, и сердце мое вдруг сорвалось с привязи, разбив первый слой защитного панциря, щеки загорелись от лихорадочного румянца, ставшего следствием волнения, и я подстегнула Аметиста.
— Это Дренг, — сказав это, я пустила коня рысью.
Это и вправду был королевский любимец и доверенное лицо. Первый миг надежды, ослепивший меня, сменился подозрительностью и тревогой. Зачем он приехал? Что хочет сказать? Быть может, это просто визит, за которым стоит пустая вежливость и только? И поводья я натянула, опять пустив Аметиста шагом. Вскоре окончательно остановила его и спешилась. За моей спиной спрыгнул из седла на землю батюшка, и мы вместе приблизились к нашему гостю.
Граф учтиво поклонился, поздоровался с главой семейства, а после перевел взгляд на меня:
— У меня до вас дело, ваша милость, — сказал Дренг. — Мы могли бы поговорить наедине? — Фаворит посмотрел на моего отца, и тот, чуть помедлив, кивнул.
— Прошу, — батюшка указал в сторону особняка. — Вы можете беседовать в моем кабинете.
— Доброго дня, ваше сиятельство, — немного воинственно поздоровалась с графом матушка. — Что-то случилось?
— Идемте, ваша милость, — оборвал ее барон.
Амберли бросила на меня испытующий взор, после кивнула улыбнувшемуся ей Оливу, и первой вошла в ворота. Лакеи, которые помогали дамам спуститься на землю и теперь державшие в поводу своих и хозяйских лошадей, поклонившись нам с его сиятельством, проследовали к конюшне. Задержались только мои родители.
— Мы скоро подойдем, — сказала я им, после этого ушли и они. Я развернулась к графу и впилась в него вопросительным взглядом.
— Как ваше здоровье? — спросил Дренг, но я отмахнулась:
— Говорите.
Он с усмешкой покачал головой, скосил глаза на особняк, но я не двинулась с места. Нет, это не было враждебностью или отсутствием вежливости. Я была не против того, чтобы граф вошел, но волнение и желание скорей узнать причину его визита оказались сильней воспитания, такта и этикета. Наверное, он это понял, потому что улыбнулся и протянул мне письмо.
Я короткое мгновение смотрела на белоснежный конвертик со знакомой мне печатью, затем облизала вдруг пересохшие губы и приняла послание. Аметист, которого я так и не передала лакеям, пустил голову, ткнулся носом в конверт, но я отдернула руку и заслужила очередное недовольное фырканье.
— Ты уж прости, дружок, — сказала я коню, впервые обратив на него внимание. — Но это мне.
Все-таки передав поводья графу, я отошла на несколько шагов, сломала печать и раскрыла послание. Дыхание перехватило уже от одного вида почерка, а после я, кажется, перестала дышать, читая то, что написал мне государь:
«Ваша милость, мне доложили, что вы просили отставки и решили остаться среди родных. Также мне сообщили, что вами был одобрен какой-то молодой человек, которого вам предложили в супруги. Признаться, это известие выбило почву у меня из-под ног, и я не сразу сумел обуздать свое негодование, но, успокоившись, понял главное — ваш дядюшка не представил на мое одобрение ни одной кандидатуры, а значит, меня пытаются ввести в заблуждение. Граф Доло подтвердил мои подозрения, а Дренг заверил, что вы не желаете замужества, что несказанно меня радует.
К моему прискорбию я не стану диктовать ее светлости, кто должен составлять ее свиту, это подвластно лишь герцогине. Особенно зная норов своей тетушки, я не хочу, чтобы вам делали больно и помыкали в отместку за мой приказ. И тем более не стану настаивать на том, чтобы вы отправились служить Ее Высочеству, памятуя о ваших прежних взаимоотношениях. Но и отказаться от вас я совершенно не могу. Я желаю, чтобы вы вернулись и продолжали и дальше освещать мой дворец своим сиянием.
Мой дорогой лучик, вы должны знать, что мое отношение к вам не переменилось за всё это время. И пусть мы не виделись после турнира, но я не упускал вас из виду. А еще я видел блеск ваших глаз во время нашего последнего разговора в столовой и понял, что вы, как и я, рады вернуть утраченное нами. И я говорю вам, Шанриз, я жду вас, раскрыв свои объятья.
Вы любимы и желанны, дорогой лучик. Возвращайтесь ко мне, и я сумею сделать вас счастливейшей из женщин. Мое сердце, мое состояние и моя жизнь принадлежат вам. Не опасайтесь молвы, вы под моей защитой. И если однажды судьбе будет угодно развести нас, я обеспечу ваше будущее, доброе имя и дарую то, чего вы так прежде желали — дружбу.
Молю вас, Шанриз, не отказывайте мне, не ввергайте вновь в пучину отчаяния и горя. Скажите «да», и Дренг привезет вас ко мне тот же час. Наше с вами счастье зависит только от вас, ваша милость, и от вашего положительного решения.
Если же вы скажете «нет», я пойму, что ошибся в ваших чувствах и более не стану вам докучать. И как бы мне ни было больно, моя жизнь продолжится, но с иной женщиной. Вы будете вольны выстраивать свою жизнь, как захотите. Пожелаете выйти замуж, я более не стану вам препятствовать и одобрю любой ваш выбор. Однако я прошу вас не доводить до этого.
Я прошу вашей благосклонности, вашего доверия и вашей любви. Клянусь не обмануть ни первого, ни второго, ни третьего. Ваш король у ваших ног, Шанни. Так вынесете же приговор: жить ему с кровоточащим сердцем или озаренным солнечным светом? Вверяю вам свою судьбу.
С надежной и нежностью, Ивер Стренхетт».
— Вот как, — ровно произнесла я, закончив чтение.
Свернув письмо, я развернулась к Дренгу, трепавшему Аметиста по шее. Поджав губы, я некоторое время смотрела на графа, и раздражение, появившееся на последних строках, разрасталось, превращаясь в полыхающую ярость. Его сиятельство, заметив, как сузились мои глаза, ответил недоумением во взоре.
— Что-то не так, ваша милость? — осторожно спросил он. — Мне думалось, что желание государя видеть вас подле себя вызовет иные чувства.
— Что именно должно мне польстить, по вашему мнению? — сухо спросила я.
И вправду, отчего я еще не сижу в карете Дренга? Почему не визжу от восторга и не висну на шее графа, радуясь благой вести? Разве можно не восхититься прямотой Его Величества?! Желаете во дворец — добро пожаловать на ложе. А если нет, то «всего хорошего, ваша милость». Восхитительный выбор! А может, я должна чувствовать себя польщенной от обещания завести другую любовницу, раз уж эта продолжает ломаться? Ах, как велика любовь короля!
Но каковы перспективы! Не опасайтесь пересудов, ступайте в мои объятья. Но потом, когда вы мне надоедите, я устрою вас в хорошие руки. Как же это всё «заманчиво»!
— Шанриз, — граф подступил ко мне и заглянул в глаза, — отчего вы негодуете? Разве государь оскорбил или обидел вас своим посланием? Я не знаю, что именно он написал, но мне приказано привезти вас. И когда он сегодня призвал меня для этого приказания, глаза его горели. Он ждет вас, Шанриз.
— А что новые кандидатки ее светлости? — с издевкой спросила я. — Кто из них уже успел приглянуться государю?
— Он дышит лишь вами…
— Чушь! — воскликнула я. — Это всё унизительная чушь, ваше сиятельство. Король дал ясно понять, что если я откажусь, он выберет иную фаворитку. Значит, он уже знает, кто займет пустующее место.
— Это не так…
— Неужто Его Величество считает, что я настолько дорожу дворцом, что отступлюсь от своих убеждений и изменю прежний ответ? Дворец и постель или замужество и забвение, так?!
— Вы сейчас сами не понимаете, что говорите, — негромко ответил Дренг. — Поверьте, ваша милость, он видит только вас, но если вы откажете, то сами позволите королю выбирать. Он зрелый мужчина, не скованный обязательствами…
— Когда ему мешали обязательства? — криво усмехнулась я. — Он уже сейчас пишет о нашем расставании, и как же мне понимать это? Он пресытиться мной через месяц, и что же дальше? Всучит свою любовницу одному из приближенных, а я буду смотреть, как он уже ведет в свои покои другую? Нет! Я не желаю такого!
— Да чего же тогда вы желаете, Шанриз? — спросил меня Дренг.
— Должности, которая позволит мне быть во дворце и подле короля. Тогда я буду чувствовать себя уверенней и не страдать от подозрений, не стану искать соперниц и злиться на него.
— Но такой должности нет! — воскликнул граф. — Опомнитесь, ваша милость! Государь не может назначить вас туда, где вам не место…
— Я стоять под уборной его тетки — место?! — взорвалась я. — А на ложе? Мне, девице, место?! А быть выброшенной, как сношенное платье — место? Где вообще в этом мире место женщине?
— Замужем, — буркнул Дренг.
— Значит, его и займу, — отчеканила я.
— Ваша милость… — попытался воззвать ко мне королевский фаворит.
Я забрала у него поводья, обошла Аметиста и забралась в седло. Не хотелось продолжать этот унизительный разговор и слушать увещевания и доказательства, как хорошо на время согреть монаршую постель. Жеребец, будто чувствуя то, что испепеляло меня сейчас, нервно перешагнул с ноги на ногу, заржал и послушный моей воле тронулся с места…
— Шанриз! — в отчаянии воскликнул Олив.
Я остановила Аметиста, обернулась и зло усмехнулась:
— Что до утех, то при Дворе есть та, кто сделала своим ремеслом поставку тел на ложе государя. Ее светлости мои наилучшие пожелания в ее нелегком деле.
— Что мне сказать королю? — с раздражением спросил граф.
— Вы уже услышали мой ответ, большего я не добавлю.
— Но вы же неравнодушны к нему!
— Он сможет жить с кровоточащим сердцем, я тоже, — бросила я, и мой жеребец, более не сдерживаемый, сорвался с места.
— Боги, Шанриз! — выкрикнул мне вслед Дренг.