Но больше я ничего не хотела слушать. Кровь бушевала во мне слишком яростно, чтобы я была сейчас способна мыслить и искать правильные ответы королевскому посланнику. Пусть скажет, как услышал, пусть передаст всё, что я сказала слово в слово. Не хочу! Не хочу быть одной из череды его увлечений! Не хочу идти на заклание, как овца, чтобы вскорости оказаться выброшенной за ненадобностью.
Как там сказал магистр? Нельзя брать, ничего не давая взамен. Верно. Всё верно. Но не только для меня. Любовь короля слишком эфемерна, чтобы стать платой за будущее разочарование и боль от расставания. Она не искупит унижений, уже предопределенных, раз он обговаривает это условие, еще не получив согласия. Так пусть и пользуется тем, кого приводит ему светлейшая сводня. Пусть погрязнут в своих интригах, пусть перегрызут друг другу глотки. С меня хватит!
А потом на нас с Аметистом обрушился дождь. Натянув поводья, я остановила коня, подняла лицо к небу и подставила его под холодные капли. И меня охватило чувство, будто Боги смывают с моей души ту черноту и тягость, которые владели мной последние дни. Я словно очищалась от скверны, и чувство легкости, едва зародившееся в душе, всё сильней разрасталось, заполнив меня, а затем и переполнив. Оно хлынуло наружу вместе с заливистым смехом. А вместе с ним таяли и последние слои панциря моей черной меланхолии. Я снова жила и дышала полной грудью.
Аметист фыркал и мотал головой, недовольный остановкой и дождем. Склонившись, я прижалась щекой к его шее.
— Прости меня, мальчик, — сказала я. — Прости за равнодушие и холодность, более я тебя не оставлю. Клянусь.
— Пфр, — ответил скакун, и я вновь рассмеялась.
— Хорошо, — не стала я спорить. — Мы вернемся домой, где нас оботрут и согреют.
Оглядевшись, я попыталась понять, куда нас занесло. Понадеявшись на Хэлла, я развернула Аметиста. Теперь он бежал быстрой рысью, чтобы я могла разобраться в местности. Впрочем, убежали мы хоть и далеко, но я быстро сообразила, куда нам стоит повернуть, и потому через некоторое время жеребец уже перебирал ногами по дороге, которая вела нас к дому.
А еще через минуту я услышала крик моего отца:
— Шанриз! — Обернувшись, я увидела, что батюшка нагоняет меня. — Хвала Богам! — воскликнул он, приблизившись. — Вы живы и невредимы. Но как же так можно, дитя?!
— Простите, батюшка, — улыбнулась я чуть виновато. — Мне надо было развеяться. Теперь уже всё хорошо. Мне жаль, что вынудила вас искать меня, еще и под дождем.
— Именно, еще и дождь! Вы ведь можете простудиться, — продолжал отчитывать меня родитель. — Что за блажь… Постойте, — вдруг оборвал он сам себя. — Мне кажется, или вы очнулись?
— Очнулась, — ответила я, а после подумала, что его милость сильно перенервничал, и ощутила благодарность за его заботу. — Мой разум со мной, мой дорогой родитель, и больше меня не покинет. Простите, что доставила столько неприятных минут.
— Пустое, — отмахнулся отец. — Главное, что вы снова с нами. А теперь поспешим, иначе простуды нам точно не избежать.
— На это у нас есть магистр, — легкомысленно отмахнулась я.
— Ох, Шанни, — покачал головой барон, но вновь стал строгим родителем и приказал: — Домой. Живо!
Рассмеявшись, я пришпорила Аметиста, и он помчал меня вперед, пуская копытами брызги из луж, разлившихся на дороге. И в ворота, перед которыми стоял привратник под зонтом, я въехала первой, сильно опередив батюшку на его кобылке. Он присоединился ко мне уже в холле, окинул задумчивым взглядом, и усмехнулся:
— За вашу шею я зря опасался, вы слишком хорошо держитесь в седле для того, чтобы, упав, ее сломать. И конь отменный.
— Лучший, — заверила я, после встала на носочки, поцеловала отца в щеку и поспешила наверх, чтобы поскорей сменить мокрую одежду и согреться.
Когда я вошла в свои комнаты, там обнаружилась ожидавшая меня Амберли. Завидев меня, она вскочила с кресла и впилась испуганным взглядом мне в лицо. Я улыбнулась и заверила ее:
— Я с тобой, дорогая. Прикажи подать горячего напитка, надо согреться после дождя. Я вымокла до нитки. — Затем посмотрела на служанку, не сводившую с меня глаз: — Мне надо уточнить, чего я хочу?
— Я мигом! — воскликнула Тальма и умчалась в гардеробную.
— Буду чихать, непременно приду к тебе и прилягу рядышком, — заверила я сестрицу, не двинувшуюся с места. — Потом будешь перед женихами с красным носом красоваться.
— Вот еще, — фыркнула Амбер и поспешила выполнить мою просьбу.
Я с улыбкой проводила ее взглядом и перевела его в окно. Там продолжал лить дождь, смывавший мои несостоявшиеся надежды. Грустно усмехнувшись, я отвернулась и встретилась взглядом с собственным отражением.
— Это мы еще посмотрим кто кого, Ваше Величество. Возможно, это не мои мечты преждевременны, а ваши взгляды устарели? И выходит, что вы ретроград. Вот и живите с такими же ретроградами, а луч будет сиять не вам и не для вас.
После этого умиротворенно вздохнула и поспешила к Тальме, уже ждавшей меня с полотенцем в руках.
Глава 6
Дни покатились своим чередом. Об обещании, данном Дренгу в запале, я благополучно забыла и замуж выходить передумала. Зато иметь мужа очень хотела моя сестрица. Пока еще весть о моей отставке не разнеслась по столице, и потому желающих сойтись с баронессой Мадести не убавилось. Впрочем, еще оставался наш дядюшка, на котором мой отказ отправиться в королевскую опочивальню никак не сказался, и хотелось верить, что и не скажется. А еще был магистр Элькос, с которым наша семья состояла в дружеских отношениях. И даже Дренг. Пусть он не был нашим другом, однако на представлении держался так, что можно было подумать о приятельских отношениях рода Доло и королевского фаворита. Всё это оставляло надежду, что Амберли будет желанной невестой и даже тогда, когда станет известно о том, что я больше не фрейлина.
Признаться, поначалу я предалась мрачным размышлениям о насмешках, которые могут последовать, когда столичная аристократия узнает, что меня выпроводили из дворца. И это после того, как я красовалась своей службой! Пусть и во благо сестрице, но ведь нос задрала… Однако быстро успокоилась. Во-первых, никто не обязывал нас рассказывать правду, и оставить службу я могла по собственному почину, решив, что отчий дом мне нравится больше. А во-вторых, со мной была наука барона Гарда. Его слова о том, что конфуз нужно уметь превращать в шутку, дабы лишить насмешников их жала, я приняла душой и хорошо запомнила. Так что тому, кому взбредет в голову потешаться над незадачливой бывшей фрейлиной, лучше сразу откусить свой язык, иначе его откушу я.
Впрочем, мне еще только предстояло узнать, насколько может быть тактично светское общество вне пределов дворца. Сегодня мы собирались выехать в театр, и эта поездка была волнующей, как для меня, так и для Амберли. Мы обе впервые выезжали в Большой королевский театр. Пока я была на службе у герцогини Аританской, то бывала на представлениях дворцового театра. Мне понравилось, а иначе и быть не могло, потому что актеров туда подбирали среди лучших из лучших. И, в отличие от всех остальных театров, в дворцовом не было такого понятия, как сезон. Там давали спектакли, когда посмотреть их желал Его Величество. А наш король заядлым театралом не был, потому и представлений было очень мало, что не мешало труппе исправно получать хорошее жалование, так что служители подмостков не роптали. По крайней мере, я о таком не слышала.
Главный театр Камерата Двор тоже посещал, и сейчас как раз начинался сезон, однако я надеялась, что там не встречу никого, кто был бы мне неприятен. И уж тем более не столкнусь ни с ее светлостью, ни с государем. Никого из них мне видеть не хотелось. Это и было основной причиной моего волнения. Амберли же просто трепетала в предвкушении поездки.
Да и было от чего трепетать… сестрице. Я за прошедшие полгода успела перемерить множество нарядов по разным поводам, а вот Амбер наряжаться пока приходилось всего один раз, на свой день рождения. А сейчас она стояла в очаровательном бордовом, расшитом золотом, платье. На шее ее сверкало ожерелье, составлявшее гарнитур с серьгами и браслетами, надетых поверх длинных перчаток, того же бордового цвета. Ее волосы были уложены в высокую прическу, украшенную жемчугом. В руках сестрица теребила веер, и грудь ее взволнованно вздымалась.
Я искренне любовалась ею и никак не могла понять, отчего моя прелестная сестрица, посмотрев на меня, когда Тальма выпустила меня из своих заботливых когтей, протяжно вздохнула и сказала:
— Как бы мне хотелось быть хоть немного такой красивой, как ты.
— Да вы безумица, ваша милость, — с иронией объявила я. — Если к вашей красоте добавить еще и часть моей, то люди ослепнут.
— Глупости, — фыркнула сестрица.
— Вот именно, — согласилась я. — Если бы мне сказали, что после твоей смерти я заполучу твои чудесные ресницы, я бы задушила тебя собственными руками и забрала обещанное.
— Держись от моих ресниц подальше, — сурово велела Амберли, — и тогда я перестану поглядывать на твои замечательные волосы. А волосы, чтоб ты знала, можно срезать и с живого тела.
Тальма, переводившая взгляд с меня на сестрицу и обратно, сжала свои щеки ладонями и изрекла:
— Ужас-то какой говорите, ваши милости.
Мы с сестрицей посмотрели на нее, и моя дорогая скромница вдруг изрекла:
— Ты замечала, какие у Тальмы красивые уши? Такие маленькие, мочки не оттянуты тяжелыми серьгами…
— У вашей милости ушки-то помилей будут, — отмахнулась служанка, но чепец натянула поглубже и покинула мои покои.
Мы с Амбер проводили Тальму взглядами, затем переглянулись и весело рассмеялись. А вскоре нас призвала матушка, и мы с сестрицей поспешили вниз. Однако на лестнице остановились и, чуть приподняв подолы платьев, степенно спустились к родителям. Родительница окинула нас пристальным строгим взглядом, а после умиленно вздохнула:
— До чего ж хороши наши девочки. — Ответа не последовало, и баронесса возмутилась: — Ваша милость, отчего вы не спешите восторгаться вместе со мной?
— Что? — батюшка выглянул из-за газеты, которую читал, пока ожидал своих дам.
— Вы невыносимы, дорогой супруг, — объявила матушка. — Неужели ваша ужасная газета милей взору, чем эти два юных создания?
Барон оглядел нас с сестрицей, тепло улыбнулся и подвел долгожданный итог:
— Они прекрасны.
— Именно! — торжествующе воскликнула родительница и велела: — За мной.
И первой покинула особняк, ведя наше маленькое войско на покорение столичной публики. Однако уже в карете ее милость не удержалась и вопросила меня со всей строгостью:
— Отчего вы пренебрегли моим выбором вашего наряда и надели это платье? Оно миленькое, но вовсе не шикарное.
— Скромно, не значит — бедно, матушка, — ответила я любимым изречением главы нашего рода. — Оно подходит для посещения театра, этого достаточно.
— Ох уж это ваша самостоятельность, — фыркнула родительница, но больше не трогала моего наряда. За то время, что провела дома, мои родные понемногу привыкали к тому, что у меня есть свое мнение, и я могу его не только высказывать, но и отстоять.
В общем-то, матушка была в чем-то права. Рядом с Амберли я проигрывала в богатстве отделки, да и украшения мои были менее приметны, но я своим видом осталась довольна. Я посчитала изящество достаточный украшением, а яркости мне, как всегда, добавляли мои волосы, оставшиеся лежать на плечах свободными локонами. Зная мою нелюбовь к прическам, бывшими в моде, моя служанка неизменно старалась соорудить нечто несложное, что не стягивало волосы, не требовало обилия шпилек и не вело к головной боли. И за это я тоже любила мою Тальму.
Впрочем, я бы и не хотела затмевать сестрицы, ей всеобщее внимание было нужней. Это она ждала самого лучшего жениха, а я лишь собиралась следить, чтобы он и вправду оказался самым лучшим. Большего мне пока не оставалось. Я пока обдумывала круг своих новых знакомств, и какую пользу можно будет из этого извлечь.
Мое положение сейчас нельзя было назвать выигрышным. Это во дворце я была фрейлиной и взрослой дамой, которая имела некую самостоятельность. Но за его пределами я оставалась девицей на выданье, и мои возможности были сильно ограничены. К примеру, чтобы посетить игральный салон во дворце, мне хватало дядюшки в сопровождение… поначалу. Потом могла являться и одна, но мне хотелось составить о себе мнение, как о девушке строгих правил, и потому одна я в желтую гостиную никогда не ходила. А вот теперь мое появление среди игроков было бы дурно истолковано. Это было одно из тех мест, где девицам появляться считалось неприлично даже в сопровождении родственника. Дома с родными играй, сколько душе угодно, но в обществе — дурной тон.
Я не могла теперь подойти к кому-то, пользуясь нашим знакомством или же просьбой представить меня нужному мне человеку, и заговорить с ним. Разумеется, я говорю о мужчинах. Ко мне подходить могли, а я сама нет, потому что девица. И если бы я позволила себе такую смелость, то меня прозвали бы невоспитанной и легкомысленной. И это я еще смягчила выражения, которые могли быть отнесены к девушке, решившейся на этот смелый шаг. Какая чушь!
И как? Как, скажите мне на милость, можно было существовать в условиях, когда каждый шаг оговорен, и каждое твое действие толкуется, как нарушение правил хорошего тона, а то и вовсе падение с точки зрения общественной морали? Просто подойти и заговорить с мужчиной, не являющимся тебе родственником — позор, а если произнести вслух то, что лежит на душе? Да просто признать, что читала книги, которые признаны мужскими и несвойственными женскому пониманию?! Думаю, вы поняли, что я хочу сказать.
И все-таки мне нужны были сторонники, раз иной путь оказался закрыт. Уж от чего, а от своих замыслов я отказываться не собиралась. С разбитым сердцем жить было можно, но исчезновение смысла своего существование я воспринимала, как окончательный и безоговорочный крах. Однако как воплотить задуманное в нынешних условиях, я совершенно не представляла, но это не означало, что собиралась сложить руки и смириться. Я бы даже вышла замуж за того, кто готов был поддержать мои идеи и помочь с их воплощением, тем более мне уже не требовалось одобрение монарха. Но как найти такого мужчину? Беда была в том, что, открой я рот, и меня тут же сочли бы за сумасшедшую.
— Маг.
Связаться с магом мне пришло в голову после того, как я вспомнила слова Элькоса о том, что для магов равные права с женщинами — это совершенно обычное явление и никакого возмущения не вызывает. Но то маги! Их и без того осталось немного, чтобы опутывать излишними условностями. Правда, была одна, которая весьма мешала воплощению задуманного. Дабы в будущих поколениях не был утерян дар, представители этого класса женились на себе подобных, а значит, я не могла претендовать на супружество с одаренным. Впрочем, и аристократия не одобрила бы этого брака. Мне была нужна борьба за мои идеалы, а не за законность моего супружества.
— Значит, маг мне нужен, как друг, — подвела я итог своим размышлениям.
А это и вправду было не лишним, потому что он мог доказать на примере собственного мировоззрения, что женщина, имеющая такую же профессию и знания, как он, — это не конец света. В общем-то, такой маг у меня уже был, однако магистр Элькос оставался на службе Его Величества, а значит, не мог действовать в моих интересах, но мог свести меня с тем, кто сделал бы то, чего я от него ожидаю.
Впрочем, у меня еще оставались не одаренные друзья-мужчины. Тот же Гард, или Дренг, если, конечно, мы останемся в приятельских отношениях с последним и после того, как я отвергла притязания монарха. Оба эти авантюриста могли бы мне недурно помочь снискать интерес и поддержку нужных людей. Однако оставалось всё то же «но». Поддержат ли они мою затею и смогут ли вообще часто выбираться из дворца? И раз были сомнения по обоим вопросам, то рассчитывать на них было бы глупо, но стоило иметь в виду.
Была еще одна мысль. Элдер Гендрик. Я была уверена, что смогу управлять им. Это было несложно. Всего лишь позволить меня «завоевать» и согласиться на его предложение. Не думаю, что мне понадобилось бы слишком много времени, чтобы он начал делать, что мне нужно, думая, что просто хочет угодить своей женщине. Мне бы хватило и моего небольшого опыта, но…