— Ну же, дитя мое, я сгораю от нетерпения, — требовательно произнесла моя покровительница. — Чей же пример вы использовали, чтобы надавать тумаков негодяю Ришему?
— Нашей родственницы, — вперед меня заговорил граф Доло. — Чей же еще, ваша светлость? Руку моей бабушки я узнаю из тысячи. Нечто подобное случилось во время званного вечера. Вы же знаете, ваша светлость, моя бабушка была весьма своеобразного нрава, — герцогиня согласно кивнула: — На одном из званых вечеров, куда были приглашены супруги Доло один не в меру ретивый и самоуверенный господин, чьего имени я не стану называть за ненадобностью, намеком оскорбил ее сиятельство, и графиня, не желая спускать подобного, а также привлекать к этому делу супруга, передала ответ через других гостей. И когда хозяин дома, весьма влиятельный человек, изумился подобной неучтивости, бабушка, как вы изволили выразиться, надавала наглецу, оскорбившему ее, словесных тумаков, и тот вынужден был покинуть общество с позором, потому что все уже знали, как обстояло дело.
— Ее сиятельство была невероятной женщиной, я много наслышана о ней, — улыбнулась герцогиня, — у графини и вправду есть, чему поучиться.
Граф кинул на меня выразительный взгляд, и я, ошеломленная его рассказом, поддакнула. Беда лишь в том, что я совершенно ничего не знала о подобной выходке родственницы, зато знала о нечто таком же, но в исполнении родственника ее светлости – герцога Констанда Лаворейского – кузена правившего в ту пору короля.
Только его никто не оскорблял, не так прямо, как Ришем меня. Напротив, оскорбить хотел он сам, не без повода, конечно. Впрочем, как гласили мемуары фаворита того государя (а такие тоже имелись в батюшкиной библиотеке), герцог затаил злобу на него из зависти. Однако сам же и признавался, что заполучил подарок, приготовленный для его светлости. Так что обидеться Констанд имел полное право. Подарком была шпага из особой стали, эфес которой украшал драгоценный камень немыслимой стоимости.
Его светлость, заметив, как фаворит красуется его подарком, явно желая унизить, но не разговаривая с обидчиком лично, передал через придворных, что стоит лучше беречь королевские подарки и не выносить их на солнце. И когда государь вопросил, отчего племянник говорит такое его любимцу, его светлость ответил: «Шпага слишком сильно сияет, это может привлечь внимание воронья. А, как известно, вороны любят всё яркое, блестящее и чужое. Уж поверьте, я знаю, о чем говорю».
Именно этот пример и пришел мне в голову, пока я смотрела в спину Ришему, втянувшего меня в еще большие пересуды. Можно было пускать ответные сплетни, как сделала бы это ее светлость, или же просто пожаловаться государю и ждать его решения. А еще прибегнуть к защите рода, что могло подвергнуть опасности графа Доло, моего отца или любого из родственников мужского пола, кто откликнулся бы на мой призыв. И всё это мне не нравилось. Защита рода – последнее, к чему я стала бы прибегать. Слишком много оговорок и условностей, которые могут сказаться негативно на роде Доло и всех его ветвях в случае неудачи на поединке.
Что до методов ее светлости, то давать новую пищу для сплетников, или же быть ребенком, который не способен ответить за себя сама, то мне не нравилось ни первое, ни второе. И я отправила свою шпильку извилистым путем, задействовав свидетелями множество человек, а после всего лишь ответила на вопросы государя, подав ему собственную истину, которую герцог признал, как правду. И мне, в отличие от Констанда повезло. Герцог после той истории впал в немилость.
Единственное, чего я не могла понять, – почему дядюшка решил опередить меня рассказом о графине Доло. Оставалось ждать, когда я смогу узнать ответ у него самого, а пока я готовилась к воплощению своей задумки. Добровольно отказавшись от намерений короля пригласить меня на малую охоту, нужно было не растерять его внимания и симпатии окончательно.
Графиня Хальт держалась за счет того, что разделяла увлечения своего правящего любовника, даже если ей это и не нравилось. Терпела и подстраивалась, не желая огорчать его и надоедать упреками. Я же уже отвергла одну из любимейших забав короля. А значит, нужно было показать – мне есть, что предложить взамен. Теперь оставалось лишь дождаться своего часа, и он настал, когда придворные начали подниматься с мест, покидая стол.
— Ваша милость, — позвала я достаточно громко, чтобы на нас обратили внимание те, кто находился неподалеку. Барон Гард обернулся и выжидающе улыбнулся: — Скажите, а вы хороший наездник?
— Лелею себя надеждой, что это так, — ответил он, склонив голову.
— А верите ли вы, что женщина способна не уступить мужчине в верховой езде?
Глаза барона сверкнули интересом и весельем. Уж не знаю, как он понял, но явно почуял, что я зазываю его… похулиганить.
— Что вы хотите этим сказать? — вопросил его милость. — Что женщина смогла бы выдержать конный поход? Какая чушь! — и столько было пафоса в его восклицании, что мне и вправду захотелось сжать кулаки и кинуться в жаркий спор, однако не это было моей целью.
— Вы же видели наш галоп, — ответила я. — И заметьте, в дамских седлах. Что это, если не показатель мастерства?
— Смотрелось недурно, — не стал спорить его милость, — однако же скакали вы по ровной дороге и недолго.
— Вот как, — я приблизилась к нему, — стало быть, вы настаиваете на вашем утверждении?
— Стало быть, настаиваю, — с достоинством кивнул Гард. — А вы имеете что возразить, ваша милость?
— Еще как имею, ваша милость, — с неменьшим достоинством ответила я. — И не только имею, но и желаю привести веские доказательства на деле.
Вокруг нас собирались придворные, заинтересованные спором. Кто-то не подходил близко, но явно прислушивался. Герцогиня Аританская наблюдала за нами, но не вмешивалась, как и мой дядя, заведомо одобривший мою затею, о чем уже должен был сообщить и ее светлости. Поэтому никто не одергивал меня и не говорил, что я затеваю неприличный и опасный спор. Более того! Я желала много больше, чем спорить.
— Каким же образом, ваша милость? — барон изломил бровь, и я торжествующе провозгласила:
— Скачки! Сию же минуту! Здесь и сейчас я желаю состязаться с вами и показать, насколько неверны ваши представления о женщинах, как о всадниках. Из снисхождения к вам, я выбираю мужскую посадку. Опасаюсь, что обойдя вас в женском седле, я оскорблю вас. А делать этого мне вовсе не хочется.
— Отчего же? — полюбопытствовал барон.
— Я вас уважаю, господин барон, — улыбнулась я, и он склонил голову:
— Благодарю покорно, ваша милость.
И я обернулась к тем, кто слушал нас и объявила:
— Дамы и господа! Прошу вас быть свидетелями нашего спора и объявить победителя, когда мы закончим скачки.
— Обставьте этого надутого наглеца, Шанриз, — скомандовала герцогиня. — Я и мои дамы душой с вами, дитя мое. Кто-то со мной не согласен? Если таковые найдутся, то я готова спорить с вами на сто виландов, что ее милость утрет нос зарвавшемуся господину барону.
— Уж простите, ваша милость, но никак невозможно, — послышался голос королевского казначея.
— Да это же попросту неприлично, — фыркнула одна из дам старшего возраста. — Разве же дело тягаться с мужчиной, да еще и верхом. Будто какой кавалерист.
— Вот уж позвольте не согласиться…
Мы с бароном обменялись веселыми взглядами и отправились к лошадям. И если его конь был готов к скачкам, то моего Аметиста еще предстояло переседлать.
— Рискуете, ваша милость, — негромко произнес грум герцогини. — Аферист может задурить, уж простите за дерзость. Возьмите мою Стрелу, вот уж кто вас точно не подведет. Отличная кобылка, резвая. Аферисту доверять нельзя, пока вы с ним не подружитесь.
Словно услышав слова грума, Аметист оскорблено фыркнул, но я решила прислушаться к слуге. Сейчас было не до игр коня с тонкой душой, и опозориться после столь громкого заявления, было сравни полному провалу. И я подошла к кобыле грума. Это была каурая лошадка с хвостом и гривой почти белого цвета. Высокая, стоит заметить, молодая и сильная. Стрела мне понравилась, я ей, кажется, тоже. И пока я знакомилась с ней, грум нашептывал мне, подсказывая и наставляя. Я кивала, внимательно слушая его, а затем подняла взгляд на Гарда, который уже сидел на своем жеребце. Оценив его, я снова посмотрела на Стрелу, и грум уверенно шепнул:
— Сдюжит. Недаром Стрела.
Он помог мне забраться в седло, подогнал стремена, и барон, дождавшись меня, тронул поводья. На поляну мы выехали уже под прицелом взглядов всех, кто там был, включая государя и моих недругов.
— Хэлл с вами, ваша милость, — сказал король, с интересом наблюдая за мной, и мы с бароном ответили одновременно:
— Благодарю, Ваше Величество.
Гард обернулся ко мне и озорно сверкнул глазами, дав понять, что прекрасно знает, кому были адресованы слова короля, но раз уж тот обратился сообразно титулу, то и барон имел наглость принять их на свой счет. Моя милость на его милость не обиделась, с ним я была готова делиться удачей.
— Объедем рощу, — уже серьезней заговорил Гард. — Круг не так уж и велик. — Мы выбрались на дорогу, и барон продолжил: — Видите бревно, ваша милость? Прямо у дороги, до него едем рысью, а оттуда галопируем. Мой конь будет уже готов, а ваша кобылка? Что сказал грум?
— И моя, — ответила я, имея больше надежды, чем уверенности. — Но давайте еще немного разогреем коней. Стрела стояла без дела дольше вашего…
— Хартига. Я не против, — кивнул его милость. — Давайте увеличим расстояние до бревна, прокатимся в обратную сторону, заодно кое-что обговорим. — Теперь кивнула я и показала, что готова слушать. Наши скакуны перешли на рысцу, и Гард продолжил: — Я готов подыграть вам, даже придержать коня, если начнете отставать, но не могу позволить прийти первой. Дело не в мужской гордости, а в моей чести. Я плохо стрелял, и пусть это было моим намеренным желанием, но если я уступлю вам и приду последним, то, сами понимаете, мне придется отбиваться от бесконечных насмешек. Однако и вы не можете проиграть, — я согласно кивнула: — И потому я предлагаю прийти к поляне голова в голову, наравне. Вы покажете, что не уступаете мужчине, я – что не проиграл скачку.
— Меня это устраивает, — легко согласилась я. Мне было главным не проиграть. А предложение барона не мешало задуманному, потому не вызывало протеста.
— Тогда поворачиваем и возвращаемся этим же аллюром к поляне, и от кустарника в ее начале переходим на быструю рысь. У бревна галопируем. Конец скачкам у тех же кустов.
И мы развернули скакунов. Первое, что я увидела – это зрители, ждавшие начала скачек. И они были возбуждены, стало быть, ее светлость успела изрядно подогреть интерес. Государь стояла на виду. С одной стороны к нему жалась графиня, с другой принцесса, за Ее Высочеством я приметила герцога Ришема. Моя покровительница и дядя были неподалеку.
Мы с бароном, проехав мимо королевской семьи, склонили головы и больше не отвлекались. Меня всё сильней охватывало предвкушение. Кровь ускорила свой ток по венам, и бег сердца становился всё быстрей и неистовей. Мне казалось, что за моей спиной разворачиваются крылья, слишком долго скрытые от взоров. Это было восхитительнейшее чувство! Будто я стояла на дороге к дому, и уже видела его и предчувствовала долгожданную встречу с кем-то дорогим и необходимым… с самой собой.
— Вперед! – рявкнул барон, и скакуны сорвались в галоп.
Стрела немного отстала от Хартига, но вскоре нагнала, и они и вправду помчались голова в голову, а потом моя кобыла прибавила. Я не понуждала ее, Стрела сама набирала ход, но сдерживать не хотелось. Я была в восторге! Как же давно я не испытывала ничего подобного! Зажатая в рамках условностей и правил, навязанных этикетом и дворцовыми интригами, я почти срослась со своей маской строгой девицы, а теперь мои крылья несли меня вместе со Стрелой, и удержаться на земле не было никаких сил.
— Ваша милость! — крикнул Гард, поравнявшись со мной, — и как это понимать?
— Не отставайте, — ответила я, не оборачиваясь, и все-таки добавила: — Я помню о нашей договоренности, дайте мне каплю свободы.
— Я вас понял, — произнес барон, и я бросила на него взгляд. Его милость широко улыбался, кажется, тоже получая удовольствие от бешеной скачки.
И было так жаль, что вскоре нас ожидал новый поворот, и нужно было выровнять темп скакунов, чтобы к концу пути идти вровень, а хотелось лететь и лететь! Наверное, так же думала и Стрела, потому что послушалась меня не сразу, и на дорогу, ведущую к поляне, мы с ней вылетели вновь первыми. Однако Хартиг быстро нагнал нас, и с этого момента мы скакали рядом.
— Шанриз, поднажмите!!!
Никогда бы не подумала, что в его сиятельстве столько задора! Дядя едва не выскочил на дорогу, но герцогиня и здравый смысл все-таки удержали его рядом с ее светлостью. Мы пролетели мимо оговоренных кустов и придержали скакунов. Стрела убежала вперед и недовольно заржала, однако послушалась и, наконец, остановилась. Восхитительная лошадь! Кажется, я влюбилась…
— Но кто же выиграл? — послышался недоуменный вопрос, — они пришли вровень.
Гард уже спешился и передал поводья конюху, ожидавшему нашего возвращения. Я покидать седло не спешила.
— Наши скакуны хороши, и баронесса весьма недурно держится в седле, — ответил барон. — Мне достался достойный соперник, и я признаю за ее милостью выигрыш в споре.
— Сдается мне, ваша милость, вы, как благородный мужчина, придержали лошадь и позволили баронессе Тенерис почти выиграть.
Я порывисто обернулась, ища взглядом того, кто это сказал, но не увидела. Зато встретилась взглядом с королем, и провалиться мне сквозь землю, если взор его не сиял ответным азартом. И в эту минуту мне отчаянно захотелось бросить ему вызов, но я сдержалась, не желая быть неучтивой, потому что для этого пришлось бы слезть с лошади, а этого делать отчаянно не хотелось.
Король сам шагнул ко мне и, потрепав Стрелу по шее, произнес, глядя на меня снизу вверх:
— Мои поздравления, ваша милость, — сказал он. — Мое признание победы на вашей стороне. Почему я ни разу не видел вас в манеже или на конной прогулке? Не пренебрегайте тем, что вам нравится. Я сам люблю езду верхом, особенно на закате.
И он отошел к фаворитке, не спускавшей с него пристального взгляда. Ошеломленная, я не успела ответить, потому что, кажется, мне назначили свидание. И я бы, наверное, воскликнула нечто ликующее, однако этикет уже вновь запустил в меня зубы…
Глава 9
Утро следующего дня началось для меня с цветочного аромата. Он был таким сильным, будто я проснулась посреди оранжереи, а не в своей спальне. Моя Тальма каждый день приносила свежий букет, но никогда еще запах цветов не был так ярок, как в это утро. Сев на кровати, я огляделась, а после, так ничего и не найдя, пожала плечами и поднялась с постели. Потянувшись, я накинула легкий халат и направилась к двери. И вот когда я ее распахнула…
— Бо-оги, — изумленно протянула я и обвела взглядом гостиную, уставленную цветами. — Откуда всё это? — спросила я Тальму, как раз ставившую на стол вазочку с небольшим, но очаровательным букетом из полевых цветов.
Впрочем, одарили меня не только полевыми цветами, но и срезанными в оранжерее, быть может, в цветнике, а может, и доставленными из ближайшего города. Это живо напомнило мне утро после дня моего рождения, знак внимания, показавший, что я не оставила своих гостей равнодушными. После мне еще присылали цветы, не так щедро, конечно, но они были. Впрочем, с момента моего появления во дворце всякие подношения закончились. И вдруг это цветочное море…
Заинтригованная, я прошлась вдоль ваз с букетами и приметила записку. Открыв ее, я прочитала и хмыкнула: «Очаровательной квинигер». Я рассмеялась – меня назвали воительницей. Впрочем, квинигеры поклонялись иному богу. Они поклонялись Кингерду – богу славы и побед. Этот культ давно остался в прошлом и даже считался языческим. И уж точно никто бы нынче не надел бы на женщину доспехов, не вручил бы ей оружие и уж тем более не выпустил на поле боя. Когда-то давно квинигер нанимали на службу, и считалось, что они лучшие телохранители. И в сражении эти женщины бились с мужчинами плечом к плечу. Но… всё это сегодня считалось недопустимой дикостью. Время квинигер окончательно миновало лет пятьсот назад, и теперь они стали всего лишь легендой.