— Значит, скачки, — усмехнулась я себе под нос и взяла записку из следующего букета. — Милый мотылек, трепетание ваших крылышек ранило меня в самое сердце. Искренне ваш К. Какая пошлость, — фыркнула я и перешла к следующей записке.
Не во всех букетах были записки, кто-то из дарителей решил остаться неизвестным. А кто-то и просто желал доброго утра, обходясь без всяких эпитетов и намеков на флирт, но показав свое доброе отношение. Такие подписывались полным именем. И все-таки более всего меня заинтересовал один-единственный букет – тех самых полевых цветов, который принесли последним, наверное, именно своей незатейливостью. И записка тоже имелась, только было там всего одно слово «Очарован», но ни подписи, ни даже одного инициала.
— Кто принес? — спросила я Тальму, расправлявшую цветущие ветки в одной из ваз. — Этот букет, кто доставил?
— Лакей, ваша милость, — ответила она, посмотрев на меня. — Почти все букеты принесли дворцовые лакеи. Вон тот, — она указала на другой букетик, стоявший рядом с полевыми цветами, — слуга его милости барона Гарда принес.
Я протянула руку, взяла записку и прочитала: «И все-таки я бы вас обошел. Оспорите? Если да, то я в вашем распоряжении». Рассмеявшись, я так и представила барона, потирающего руки в предвкушении новых скачек. Однако его записку я отложила и вернулась к полевым цветам. Воображение нарисовала несвойственную мне романтическую картину, как некий мужчина, выехав с утра на прогулку, собирает для меня простой, но очаровательнейший букет. И на месте этого мужчины я видела только одного – Его Величество. Но ведь и вправду, кто был бы немногословен и вовсе обошелся без подписи? Только он.
— О, Хэлл, — прошептала я. После подняла букет к лицу и вдохнула приятный и простой аромат. — Чудесно…
— Ее светлость велели явиться к ней, как только вы проснетесь, — произнесла служанка, вернув меня с облаков.
Охнув, я порывисто обернулась к ней и возмутилась:
— Отчего же сразу не доложила?
— Так докладываю же, — ответила она, чуть обиженно. — Вы только проснуться изволили, минут пять, как встали, вот я вам почти сразу и говорю. А до этого вы меня про цветы спрашивали. А теперь я доложила.
— Приготовь мое сиреневое платье, — приказала я и удалилась в умывальню, чтобы привести себя в порядок.
И пока я умывалась, одевалась и сидела перед зеркалом, ожидая, когда Тальма причешет меня, мысли то и дело крутились вокруг букетика и этого единственного слова «очарован». Я уговаривала себя, что прислать его мне мог, кто угодно, но воображение упорно рисовало государя с полумечтательной улыбкой на устах, когда он срывал для меня цветы. Но вскоре почувствовала раздражение. Вот еще новости, никогда не страдала от девичьих грез, а тут вдруг летаю в облаках и улыбаюсь… Я посмотрела на свое отражение и фыркнула – и вправду улыбаюсь.
— Глупость какая, — проворчала и поджала губы, чтобы они перестали растягиваться в глупую ухмылочку.
— Да что же вы всё гневаетесь, ваша милость, — всплеснула руками Тальма. — Ничего я и не глупая, но не перебивать же мне вас было, пока вы про цветы спрашивали. Простите, коли рассердила, впредь этого уже не повторится.
Я встретилась с ней взглядом через отражение и отмахнулась:
— Я вовсе не гневаюсь, Тальма. Заканчивай с прической.
— Так вот одну шпильку и осталось вколоть, — сказала она и, воткнув шпильку, увенчанную жемчужиной, отошла на шаг назад и улыбнулась: — Ну и красавица же вы, ваша милость. Гляжу и наглядеться не могу.
— Благодарю, — ответила я рассеянно и поднялась с низкого кресла, на котором сидела.
— Завтракать подавать, ваша милость?
— Позже, — снова отмахнулась я. — Сначала схожу к ее светлости.
— Исхудаете, госпожа, — служанка укоризненно покачала головой.
Я отвечать не стала. Бросив на себя в зеркало последний взгляд, я направилась к дверям, но прежде вновь вдохнула аромат полевых цветов и поспешила к герцогине. Настроение у меня было превосходным! Таким же превосходным было настроение у ее светлости, и как только я вошла к ней в комнаты и присела в реверансе, моя покровительница, сидевшая в кресле, протянула ко мне руку и позвала:
— Шанриз, дитя мое, идите же ко мне.
Поспешив исполнить ее повеление, я опустилась перед ней на одно колено и замерла, глядя герцогине в глаза. Она ласково потрепала меня по щеке рукой и накрыла ею мою руку, покоившуюся во второй ладони ее светлости.
— Каков успех, дитя мое, — негромко произнесла герцогиня. — Вы произвели фурор вашей выходкой, еще и я с этими ставками подогрела интерес и азарт. Мы с вами славно сыграли. Половина двора от вас в восторге, вторая половина готова закидать камнями, но главное, — она склонилась к моему уху и прошептала: — Как он смотрел на вас, как смотрел… Я думала он съест вас взглядом. Мы на верном пути, девочка моя. — Затем распрямилась и продолжила негромко, но уже не шепотом: — Вы видели лицо графини? Кислей физиономии я не видела, — и ее светлость весело рассмеялась.
Я улыбнулась, и герцогиня отпустила меня. Распрямившись, я склонила голову, пропуская ее светлость. Моя покровительница отошла к зеркалу, оглядела себя и, выслушав восторженные комплименты от своих фрейлин, обернулась.
— Дети мои, сегодня чудеснейший день. Не будем терять времени и отправимся на прогулку. Сегодня я желаю развлекаться. Шанриз, — я ответила внимательным взглядом: — Вы пока свободны, но я непременно жду вас в парке.
— Скоро я присоединюсь к вам, ваша светлость, — я присела в реверансе и поспешила вернуться к себе, пока моя утроба не начала выводить непристойные рулады, голод все-таки начал ощущаться.
А пока Тальма бегала на кухню, я сидела за столом, рассматривала безыскусный букет и продолжала фантазировать. Так и летала в облаках, пока не вернулась служанка. Она закончила мои грезы одним движением – убрала букет со стола и заменила его моим завтраком. Неодобрительно покосившись на нее, я вздохнула и признала, что хватит уже мечтать и строить воздушные замки, пора бы вспомнить о насущном. И пока насыщалась, заставила себя даже не смотреть в сторону букета. Во-первых, неизвестно, от кого сие подношение, а во-вторых, может еще и не своими руками собирали, а попросту отправили прислугу. И после этих мыслей ореол вокруг букета померк. Так что свои комнаты я покидала уже собранная и готовая к дальнейшим военным действиям.
Я особо не раздумывала, зачем я нужна ее светлости. Раз призвала за день до моего дежурства при ней, значит, или хочет поговорить, или же дать какое-то указание. Выйдя из дворца, я узнала у стражи, в какую сторону направилась герцогиня Аританская, а затем последовала туда, думая, что придется пройти большую половину парка, пока отыщу свою покровительницу, однако нашла ее я очень быстро.
Ее светлость расположилась на лужайке, на которую выходили окна королевского кабинета и его покоев, и затеяла батфлен – игру, в которой мяч ловили сачками. Сачки эти назывались – ловцами и отличались от тех, которыми ловят бабочек, меньшим диаметром и твердым каркасом и краями, позволявшими, подобрать мяч с земли. Игра была занимательной и веселой. Мы с Амберли обожали ее, играть в нее нам не мешало даже малое количество участников: я, она и лакей, кидавший нам мяч. Да что там! Именно в таком составе мы и любили батфлен, потому что можно было броситься к мячу, мешая друг другу поймать его в сачок. Конечно же, мы его упускали! И потом, заливисто хохоча, повизгивая и толкаясь, мы пытались накинуть сачок на мяч, подхватить его и поднять, объявляя свою победу. Когда приходилось играть с родителями или с другими девочками, нам становилось невыразимо скучно, потому что вести себя полагалось более пристойно и терять весь тот пыл, который и делал батфлен по-настоящему увлекательным.
В игре, затеянной фрейлинами ее светлости, всё было намного спокойней и приличней, чем у нас с моей сестрицей. Всего в игре участвовало пятеро, шестой была сама герцогиня. Они составляли две команды, перемешанные между собой. Мяч кидала та, у кого он оказался в сачке. Если на противоположной стороне лужайки его не смогли поймать, и мяч покатился по траве, то, конечно же, за ним кидались вдогонку, но мешали друг другу лишь сачками. Вроде и увлекательно, но не было того щенячьего восторга, хорошо мне знакомого, и я даже невольно вздохнула, вспомнив об Амбер. Мне ее ужасно не хватало, и я безмерно тосковала по своей родственнице…
— А вот и вы, Шанриз! — воскликнула разрумянившаяся герцогиня. — Смените же меня скорее, я уже вздохнуть не могу!
Я бы даже скептически хмыкнула, зная, как надо играть, чтобы не хватало сил для полноценного вздоха, но уважение и рамки приличий не позволили мне это сделать. Потому я просто поклонилась и поспешила «спасти» ее светлость. И когда встала на ее место, то обнаружила на скамейке, скрытой до этого кустами, барона Гарда. Искренне улыбнувшись ему, я вопросила:
— Отчего ваша милость отсиживается в кустах? Неужто опасаетесь, что женщины победят вас и в батфлене?
— О-о, — возмущенно протянул барон: — Это уже прямой вызов, ваша милость! Но я его не приму, — тут же ответил он: — Я буду лишним игроком. К тому же я увлекаюсь и могу нечаянно обидеть даму резким движением, а этого делать мне вовсе не хочется.
— Ваша милость, я с радостью уступлю вам свой сачок, — мгновенно отозвалась прим-фрейлина. — Мне привычней стоять подле моей госпожи, а не состязаться в удали с теми, в ком еще кипит задор.
Я перевела взгляд на герцогиню. Она уже успела сесть на скамейку. Ее светлость некоторое время смотрела на окна кабинета своего племянника, а после расслабилась и махнула рукой:
— В самом деле, Фьер, идите и смените графиню. Мы с ней дамы почтенного возраста, и это нам престало сидеть на скамейке и наблюдать за играми молодых людей. Дитя мое! — это было уже обращено ко мне: — Не вздумайте позволить его милости выиграть у вас!
— Клянусь, — заверила я и широко улыбнулась, уже чувствуя азарт. С бароном, я была уверена, игра пойдет веселей.
Однако Гард, уже направлявшийся к прим-фрейлине, вдруг остановился и обернулся к герцогине:
— Ваша светлость, ее милость повергает меня в трепет, — пожаловался барон. — Вы видите эту кровожадную ухмылку на устах очаровательного создания? Сдается мне, что под этой милой личиной скрывается чудовище.
— Идите смело, ваша милость, я вас не съем, — заверила я Гарда. — Может, укушу разок, но вы выживите.
— Фьер, немедленно прекратите бояться и заберите сачок у графини Виктиген и займите ее место, — приказала герцогиня.
— Покоряюсь, — склонил голову барон, опустил плечи и голову и, будто осужденный на казнь, дошел до прим-фрейлины под веселый женский смех.
— Быть может… — вдруг донеслось с противоположной стороны лужайки, и все взгляды устремились на Керстин, смущенно опустившую глаза, — быть может, господин барон желает играть на нашей стороне? У нас безопасней…
— Вот уже нет, — фыркнула герцогиня, — этак его милость еще заплывет жирком, станет неповоротливым и изнеженным. Пусть уж лучше Шанриз заставит его побегать. Это будет восхитительное зрелище!
Ее взгляд снова скользнул к окну, и я заметила, как уголки губ дрогнули в улыбке. Я не оборачивалась, но довольства на лице ее светлости хватило, чтобы понять – нас все-таки услышали и заинтересовались.
— Ну, держитесь, ваша милость, — в притворной угрозе пообещал Гард. — Щадить не буду.
— Очень на это надеюсь, ваша милость, — ответила я и добавила, значительно понизив тон: — Я хочу получить удовольствие от игры.
— Я вас услышал, — хмыкнул барон, разом разгадав причину моего призыва. — Только уж обещайте не обижаться, если невольно сделаю вам неприятно. Я и вправду легко и быстро увлекаюсь.
— Клянусь, — улыбнулась я. Гард обернулся к остальным игрокам:
— У кого мяч?
И мяч полетел в противоположную сторону поля. Так как нас играло шестеро, а игроки из противоположных лагерей должны быть смешаны, то делились мы следующим образом. Я и графиня Энкетт – супруга одного из сановников Его Величество, а также одна из четырех анд-фрейлин, были представителями нашего лагеря на этой стороне, а на противоположной как раз оказалась Керсти. Барон же был из вражеского стана, и пара его союзниц стояла по бокам от баронессы Вендит. Мяч бросила графиня, но заметно расстроенная Керстин его упустила, и фрейлины занялись своей вялой борьбой. Выиграла вторая анд-фрейлина, и команда его милости записала на свой счет очко. А потом мяч полетел в нас.
Барон успел первым, он уже потянулся, чтобы поймать мяч, но я ударила древком своего ловца по ловцу противника, и упущенный снаряд, отскочив от ободка, на который была натянута сетка, покатился по траве. Однако поймать мяч я всё равно не успела, потому что Гард обогнал меня в два широких шага, заступил дорогу и… я оттолкнула его бедром, а после катнула мячик в сторону графини Энкетт. Ее сиятельство подставила сачок, и мы заработали очко.
— Браво, Шанриз! — намеренно громко воскликнула герцогиня.
— Маленькая негодница, — барон нацелил на меня сачок. — Теперь я окончательно вас понял.
Я отсалютовала ему ловцом, и игра закипела. И если поначалу страсти накалялись только на нашей стороне, то вскоре увлеклись и фрейлины, стоявшие напротив. Теперь наши возбужденные голоса перекрывали голос ее светлости, занимавшейся всё это время привлечением королевского внимания, более ее усилий не требовалось. Да и сама герцогиня, вдруг заинтересовавшись, увлеклась батфленом, забыв про свои интриги. Она умудрялась переживать за всех сразу:
— Шанриз, не поддавайтесь! Фьер, да что же вы за растяпа такой! Керстин, мяч у вас перед глазами! Альена, вы там не умерли? Совершенно не шевелитесь! Как же так можно, дамы, как же так?! Вы совершенно не умеете играть! Зачем я отдала ловца?! О-о, мои бедные нервы!
— Ваше сиятельство, ваша милость! — вторили герцогине возмущенные возгласы барона Гарда, когда мы с графиней Энкетт налетели на него с двух сторон. — Я уже и не знаю, жив ли я!
— Как вам не совестно, ваша милость, — сопя, отвечала графиня, — в вас совершенно нет совести, немедленно уберите ловец от мяча и отдайте его хрупким женщинам.
— Хрупким?! — восклицал он потрясенно. — Баронесса, вы пытаетесь насадить меня на вертел?
— Вы обещали на жаловаться, — отмахивалась я, пихая в борьбе барона ручкой ловца в живот уже в третий раз подряд.
— Да как вы можете противостоять нашей красоте и изяществу? — возмущалась графиня, раскрасневшаяся до кончиков ушей.
— Ваша красота убивает, — ответила Гард и полетел на траву, окончательно снесенный с ног.
— Эгей! — издала торжествующий клич и графиня Энкетт и забрала мяч в свой сачок.
За время игры у нас появились зрители. Привлеченные возгласами и смехом к нам подходили придворные. Я мало внимания обращала на сторонние звуки, полностью поглощенная игрой. Кажется, кто-то попросился позволения присоединиться к игре, однако наш состав так и не изменился. А еще нас поддерживали. Придворные выбирали своего фаворита, несмотря на наличие двух команд, и самым популярным игроком стал барон Гард, чем его бессовестная милость и воспользовался. Теперь он: то страдал и взывал к публике, требуя у нее сочувствия, то ликовал, опять же вызывая и требуя уже восторга. Всё это заметно сказалось на батфлене. Азарт и темп игры снизился, а заодно и удовольствие. С досады я не удержалась и ткнула древком ловца барона в живот, после чего тот красиво повалился на траву и также красиво «умер». Не став себе отказывать в удовольствии, я поставила ему ногу на грудь и, вскинув сачок, провозгласила, подобно полководцу:
— Враг повержен! Победа за нами!
— Виват фрейлинам ее светлости! — подхватила мой клич графиня Энкетт.
— Попрошу заметить, что я еще трепыхаюсь, — донеслось с земли, и ее сиятельство накрыла лицо барона сеткой сачка:
— Противник пал, — объявила она, — всё остальное домыслы и предсмертные конвульсии.
— Неоспоримо, — важно кивнула я, и Керсти жарко откликнулась:
— Да!
— Барон, вы привели нашу армию к разгрому, — возмутилась одна из соратниц Гарда с другой стороны луга.
— Как славно, что мы тоже фрейлины ее светлости, — философски произнесла ее боевая подруга. — Стало быть, из проигравших здесь только неженка-мажордом.
Сев, его милость укоризненно покачал головой:
— И ни слезинки над павшим товарищем. Женщины! — патетично воскликнул он и поднялся на ноги. — Благодарю за игру, я недурно развлекся. И пусть я помят, но дух мой не сломлен.