— Варечка, не плачь…
Поглаживаю всхлипывающую девочку по головке и машинально осматриваю хаос, царящий в детской комнате. Похоже, тут прошло целое побоище, пока меня не было — повсюду валяется детская одежда, а у стены тихонько притаился раскрытый чемодан, похожий на затаившегося в зарослях камыша, крокодила.
Понятно.
Похоже, Алиса хотела увезти свою дочь в другой дом, не особо заботясь о чувствах своего брошенного мужа и о том, что она нанесёт травму неокрепшей психике ребёнка. Эти два взрослых, некогда любящих друг друга человека, никак не могут поделить маленькую девочку, пытаясь играть детскими чувствами.
В моей душе появляется чувство нарастающей боли, и я судорожно сжимаю пальцами пушистый плед, лежащий на Вариной кровати.
Разве я сама не прошла через это?
Ведь мои родители тоже были на грани развода, и инициатором, как и в этом случае, был отец. Правда, по другой причине. Но мама пыталась вернуть гулящего мужа, запрещая ему со мной видеться, и грозясь убить себя и меня, если он всё-таки уйдёт из семьи.
Это было ужасно.
Родители воевали между собой, а страдала я, оказавшись между двух огней и выслушивая различные мерзкие версии происходящего. По вечерам я слушала скандалы орущих родителей, а потом засыпала под истеричные всхлипывания матери, доносившиеся из ванной.
Бррр.
Вздрагиваю, вспоминая свои детские эмоции, и втягиваю носом воздух, пытаясь сосредоточиться на проблеме этой маленькой девочки.
— Варюш, всё будет хорошо. Мои папа и мама тоже разошлись…
Девочка поднимает на меня свои красные, опухшие от горьких слёз глазки, и вперивается в меня осторожным взглядом. Сейчас она похожа на маленького зверька, которого загнали в норку и он не понимает, можно ли кому-то верить в этом опасном, напичканном злыми волками, лесу:
— И что ты сделала?
— Приняла это. Сначала, конечно, было тяжело. Но ничего не поделаешь — взрослые не могут тебе объяснить, почему они больше не любят друг друга.
Варя опускает голову, утыкаясь личиком в пушистого мишку, и я понимаю, что она прислушивается к моим словам. Значит, нужно постараться успокоить малышку, чтобы она не чувствовала себя забытой. Я просто обязана вселить в неё хорошие чувства, в которых нуждалась когда-то сама.
— От того, что папа с мамой больше не будут жить вместе, они не перестанут любить тебя. Ты навсегда останешься их дочерью, их любимой малышкой, что бы не случилось.
Девочка поднимает на меня своё зарёванное личико и, хмуря белёсые брови, спрашивает:
— А когда ты родишь моему папе ребёнка, он меня не разлюбит?
Закусываю губу.
О том, чтобы родить ребёнка я уже и не мечтаю. Через две недели мне исполнится тридцать два года, а там до мистического тридцатитрёхлетия останется всего ничего. Смогу ли я увлечь Зверя после того, как бывшая жена нанесла ему травму?
Сомневаюсь.
Ведь после того страстного поцелуя, который произошёл у меня дома, мужчина значительно отдалился от меня, даже не на один, а на два шага назад, постоянно запираясь в своём кабинете и стуча пальцами по клавиатуре ноутбука. Из этого я сделала вывод, что он уже раскаялся о том, что посмел приблизиться ко мне и отчаянно ждёт пятницы, когда истекает срок действия нашего негласного договора.
Но вываливать свои мысли на девочку я не собираюсь.
— Папа тебя никогда не разлюбит, и ни на кого не променяет, можешь быть уверена.
В моём голосе дрожат слезы, и я поспешно отворачиваюсь к стене, чтобы не разреветься. Как бы я хотела, чтобы её отец вот так же страстно, без оглядки, полюбил меня!
Опускаю голову.
— Вика, прости меня.
Варечка нежно берёт меня за руку, окатывая внимательным взглядом распахнутых серых глаз, и я собираю брови на переносице. Чувствую покалывание в кончиках пальцев и испуганно спрашиваю:
— За что?
— За рыбу. Это я её посолила. Специально.
Дыхание перехватывает от чистосердечного признания, которое я уже и не ждала, и я осторожно кладу ладонь на щуплое плечо девочки.
— Я знаю.
— Ты не сердишься на меня?
Качаю головой.
Малышка просто не знает, что я делала, чтобы отвадить неугодную мне мачеху от любимого отца, и через что Людмиле Анатольевне пришлось пройти, прежде чем она смогла подружиться с взбалмошной падчерицей.
И лучше ей не знать.
Я не собираюсь давать Варечке плохих советов.
— Можно спросить, зачем ты это сделала?
— Я злилась.
— На что?
Мягко выдыхаю, сканируя светловолосую девчушку спокойным уверенным взглядом и нежно провожу по её волосам.
— Что папа уделяет тебе внимание. Я боялась, что он меня разлюбит.
Дрожит, словно в ознобе.
В груде появляется испепеляющее чувство печали, смешанное с колючим чувством сочувствия, и я осторожно привлекаю малышку к себе, боясь, что она может взбрыкнуть, оттолкнуть меня.
— Ох, малышка… Такого не будет, не переживай. Он всегда будет тебя любить, больше всех на свете.
Прижимаю дрожащую девочку к своей груди и прикрываю слезящиеся глаза. Этот разговор слегка вывел меня из равновесия, порвав душу на мелкие клочки, но я теперь твёрдо уверена — с Варей контакт налажен, теперь мы совершенно точно сможем подружиться.
А с её отцом я поговорю.
Нельзя, чтобы ребёнок страдал из-за развода родителей.
Дверь в детскую с шумом распахивается, и в комнате появляется Зверь, заслоняя своим телом весь дверной проём. Бицепсы на руках подрагивают от нервного напряжения, и я понимаю, что им с Алисой, скорее всего, не удалось договориться.
Отчаянно прячу свои мокрые от слёз глаза, и поднимаюсь с кровати.
— Варечка, что тебе приготовить?
— Вика, а ты можешь испечь торт?
Поспешно киваю, пытаясь вспомнить хоть один из тех нехитрых рецептов выпечки, которым обучила меня бабуля и понимаю, что моих познаний в кулинарии на это не хватит.
Ладно, главное — уйти на кухню, и не мешать отцу поговорить с дочерью по душам. Надеюсь, ему хватит ума и такта спокойно с ней поговорить, не очерняя при этом её мать. Ведь, какой бы плохой женой Алиса не была, девочку она явно очень любит.
Пытаюсь проскользнуть мимо широкоплечего мужчины, опуская взгляд в пушистый ковёр, но оказываюсь тут же в плену его горячих рук, намертво пригвоздивших меня к себе.
— Вика, можно я сначала с вами поговорю?
Кивок.
Выходим в коридор, и Зверь осторожно берёт мою ладонь в свои обжигающие пальцы, прищуривая тёмно-синие, словно знойное ночное небо, глаза:
— Как она?
У меня перехватывает дыхание от его непозволительной близости, и я вся трепещу под этим испытывающим грозным взглядом:
— Нормально. Главное, не стоит манипулировать её чувствами относительно матери, это не честно. И я бы на вашем месте позволила бы ей жить с мамой. Для девочки это действительно важно.
— С мамой? С этой грязной потаскухой?
Андрей Владимирович взрывается, как фейерверк, мгновенно багровея при этом, и я понимаю, что фамилия ему очень подходит — сейчас он похож на того самого лесного зверя, хищника, с магической карты сельской гадалки. Он вырывает свою руку из моих ледяных пальцев, и выплёвывает:
— Никогда!
Качаю головой.
— И очень зря. Я была вынуждена расти без матери, и мне её сильно не хватало, гораздо сильнее отца, который не мог меня ни понять, ни поговорить по душам.
— Значит, у вас был хреновый отец, Виктория!
Хозяин квартиры припечатывает меня своим хлёстким ответом к полу, и я шарахаюсь от него, отступая на шаг назад. В его синих глазах плещется настоящий шторм, способный переломить меня на две половинки, как сухую тонкую щепку.
По позвонку бежит мелкая дрожь, а ладошки моментально становятся влажными. Но я всё равно сжимаю их в кулачки, отчаянно надеясь достучаться до разума мужчины.
— Отец был обычный. А вот мачеху я невзлюбила с самого начала и жить с ней не хотела.
— Значит, я больше не женюсь!
Андрей Владимирович выплёвывает обидные, громкие слова прямо в лицо, и они мгновенно оставляют на моём сердце обжигающий чёрный след. В моей душе поднимается буря негодования и я сцепливаю руки в кулаки, мечтая тотчас поколотить этого наглеца.
— Ах, вот как вы заговорили?
Меня переполняет жгучее чувство отчаяния и я поднимаюсь на цыпочки, пытаясь стать со Зверем одного роста.
— Да, так! Зачем вы нужны, бабы? Только мозг нам, мужикам выносите!
Трясусь от вылитого на меня ушата обидных слов и выдыхаю:
— В таком случае, вы больше не нуждаетесь в моих услугах домработницы, Андрей Владимирович.
Бегу по направлению к прихожей, сглатывая вязкий комок, вставший в горле, и пытаюсь стряхнуть с себя злость, от которой стучит в висках.
— Виктория…
Главный редактор пытается меня остановить, схватив за руку, но я быстро освобождаю свои пальцы, чтобы скорее разорвать это прикосновение, приносящее мне практически физическую боль.
— Нет, Андрей Владимирович, ничего не говорите, вы уже всё сказали. Увидимся завтра в издательстве, мой рабочий день секретаря подошёл к концу, извините.
Выбегаю из квартиры, моментально начиная спускаться по лестнице. Похоже, это уже вошло в привычку — покидать логово Зверя таким скоропалительным образом, не используя лифт.
Но теперь точно, хватит.
Контракт домработницы я разорвала, пути назад нет.
Глава 31
Вика
*****
— Колокольцева, объявите о собрании в десять ноль-ноль всем сотрудникам.
Геннадий Петрович равнодушно мне кивает, и я вжимаюсь в свой стол, пытаясь сосредоточиться на работе.
Сегодня — пятница и Зверь, как и обещал, явился на работу, как ни в чём не бывало. Он спокойно прошествовал мимо моего стола, бросив небрежное «Здравствуйте» и заперся в своём кабинете, откуда доносился еле слышный стук клавиатуры. Его невозмутимое лицо вывело меня из состояния равновесия, и я зло сверкнула глазами в сторону закрытого кабинета.
Что б тебя…
Как этот мужчина ловко выбросил из головы то, что между нами было! А может, для него это и вправду, ничего не значит?
Индюк напыщенный!
Дрожащими влажными пальчиками перебираю бумаги на своём столе и пытаюсь не смотреть на запертую дверь. Ничего уже не исправишь, а своим испепеляющим взглядом мне всё равно не удастся сжечь эту преграду дотла.
Остаётся только ждать.
Ждать совещания, которое, как сказал шеф, состоится в десять утра. И там я увижу Зверя. Услышу его бархатистый голос с нотками жгучего перца и смогу даже прикрыть глаза и немного помечтать.
Дура. Какая же я дура.
Быстро кидаю рассылку всем работникам насчёт совещания и погружаюсь в свои невесёлые мысли, скользя потными от напряжения пальцами по клавишам клавиатуры.
Десять утра.
Стучу каблучками по кафельному полу, заходя последней в зал для совещаний, и сразу натыкаюсь на мрачное лицо Зверя, стоящего у проектора. Его звонкий взгляд тёмно-синих, словно ночное небо, глаз, прожёг меня своими рентгеновскими лучами, и сердце моментально рухнуло в район желудка.
Ну, ё-моё.
В висках застучали маленькие молоточки, как по наковальне, и я тотчас закусила нижнюю губу — главное, не упасть в обморок. На ватных, плохо слушающихся ногах, дошла до своего крошечного стола, заваленного бумагами, и юркнула за стопку листов, отчаянно пряча глаза.
Так-то лучше.
— Итак, начнём с обсуждения идей для нового номера журнала.
Зверь прокатывается своим грозным взглядом по подчинённым, и я понимаю, что не только у меня сегодняшний день не задался. Холодный тон не сулит ничего хорошего, и я сильнее вжимаюсь в свой стул, надеясь, что этот огненный взгляд главного редактора не прожжет насквозь мою макушку, торчащую из-за стопки бумаг.
*****
— Виктория Николаевна, зайдите ко мне.
Глухой голос Зверя доносится по селекторной связи, и я моментально закашливаюсь. Началось.
— Принести кофе?
Моментально сжимаю руки в кулаки. Ну, не идиотка ли?
Ведь он не просил у меня ни кофе, ни какао, так какого чёрта я лезу на рожон, пытаясь угодить этому женоненавистнику? Но язык уже ляпнул, опередив мой мозг.
— Не нужно. Я вас жду.
Отключился.
Меня он ждёт! Интересно, зачем?
Ледяными от напряжения пальцами хватаю пухлый ежедневник и, напялив на лицо деловую улыбку, иду в сторону кабинета главного редактора. Постараюсь держаться с ним холодно и отрешенно, не намекая на наши предыдущие взаимоотношения. Ведь я — всего лишь секретарь.
Стук в дверь.
Слышу глухое «войдите» и никак не могу сдвинуться с места — ноги не слушаются, будто подошвы моих туфель кто-то щедро намазал клеем, а зубы стучат от страха, выбивая причудливую дробь. Сжимаю пальцами дверную ручку, не в силах повернуть её, и пытаюсь успокоиться.
Смелей, он же ждёт!
Выдыхаю, собираясь войти в кабинет, как дверь рывком открывается, и я утыкаюсь носом в стальную грудь Андрея Владимировича. Мужчина слегка отшатывается, не ожидая моего нападения, и я попадаю прямо в его объятия, пробив брешь защиты. Меня молниеносно захлёстывает волной до боли знакомого парфюма, и этот запах мгновенно проникает в лёгкие, обволакивая их.
— Виктория, мы же на работе…
Горячий шёпот начальника вихрем обдувает мне лицо, и я мгновенно делаю шаг назад. Растягиваю голливудскую улыбку, храбро вздёргивая подбородок вверх.
— Я в курсе, Андрей Владимирович. Просто оступилась.
— Раз вы не умеете стоять на каблуках, вам стоит приобрести себе уютные тапочки с меховыми помпонами и рассекать в них по издательству!
Его глаза смеются, и я вспыхиваю как спичка, раздувая ноздри:
— Обязательно, так и сделаю. Только, боюсь, они не будут гармонировать с моим офисным костюмом!
— В таком случае, разрешаю вам рассекать по офису в пеньюаре.
Глаза мужчины вспыхивают азартным тёмным светом, и меня моментально начинает бить озноб. С губ готовы сорваться какие-нибудь нецензурные выражения относительно того, как достали меня эти колкие шуточки, но я решаю продолжить игру.
— Только если вы тоже переоденетесь в свою пижаму, Андрей Владимирович.
Парирую, мысленно представляя, как сейчас челюсть этого смельчака отъедет на бок и прищуриваюсь. Ну же, чем вы будете крыть, господин главный редактор?
Но мужчина, кажется, даже не думал отступить. Его тоже забавляет наша словесная перепалка по лезвию бритвы, которая обдувает нас каким-то ветерком сексуальности, от которой сносит крышу.
Шумно выдыхает воздух носом и расплывается в дьявольской ухмылке, которой бы позавидовал сам властелин ада.
— Да будет вам известно, Виктория, я предпочитаю спать обнажённым.
Во рту моментально пересохло, как в самой жаркой пустыне, и я чуть не задохнулась от нахлынувшей на меня волны возбуждения. Руки предательски затряслись, а сердце рухнуло в пятки как подкошенное, прямо к ногам этого восхитительного обольстителя.
Чёрт побери этого наглеца!
Он снова меня переиграл, заставив покраснеть и замолчать.
Зверь невозмутимо кивает, достав из внутреннего кармана пиджака портмоне, и протягивает мне несколько купюр. Сканирую его непонимающим взглядом — это что, мне на тапки?
— Я не заплатил вам за работу, Виктория. Возьмите.
Бархатистый голос эхом прокатывается по моей пустой голове, и я сдвигаю брови на переносице. Волна обиды захлёстывает меня с головой, и я понимаю, что не в силах больше сдерживать рвущийся наружу фонтан нецензурных слов.
— Мне не нужны ваши деньги, Андрей Владимирович. Лучше прикупите на них себе энциклопедию хороших манер!
— Вы намекаете, что я — грубиян?
— О, нет, это слишком мягко сказано! Вы — циничный хам!
В глазах главного редактора появляются весёлые огоньки, и это заводит меня ещё больше. Распаляюсь из-за подначек ещё сильнее, глотая ртом воздух. Стараясь держать спину идеально ровной, склоняю голову на бок и рычу, как разъярённая пантера:
— Вам не мешало бы следить за своим языком, когда общаетесь с людьми!
— Так может быть, вы меня научите следить за языком, а, Вика?