— Да, я Мира Вознесенская, — кивнула в ответ.
А сама мысленно обругала себя и Наташку. Сегодня я планировала задать врачу весьма интимные вопросы, которые, касались не только меня, но еще и Ника с Сашей. И если Дарья Викторовна просто сложит два и два, она все поймет.
— Давайте тогда коротко заполним ваши данные, а после уже поговорим более предметно.
Я выдохнула. На время. Сейчас, когда отвечала на вопросы об образовании, возрасте, месте работы (на данный момент отсутствующем), у меня была возможность взять паузу на размышления.
— Я сделала тесты. Они все положительные. Задержка уже пару недель, — сказала о том, что имело прямое отношение к моему визиту.
— Хорошо, — кивнула Дарья Викторовна. — Во время осмотра я могу сказать вам более точный срок. Так… вы же будете наблюдаться в моей клинике? Или это разовый прием? — с мягкой улыбкой спросила врач.
— Я… наверно, буду наблюдаться.
В этот момент, когда отвечала на вопрос Дарьи Викторовны, почувствовала себя особенно одинокой. Совсем не так представляла себе ожидание первенца. Совместный с мужем выбор клиники, Никита, ожидающий меня в машине, пока я на приеме. Первый поход на узи… Всего этого, похоже, я буду лишена. И стану решать такие вопросы сама.
— Хорошо. Я не настаиваю ни на чем. А то вы мне кажетесь немного… напуганной. Или у вас есть какие-то опасения? — спросила врач. — Если «да», самым верным будет со мной ими поделиться.
Я сделала глубокий вдох, глядя на Дарью Викторовну. Она вызывала у меня исключительно приятные впечатления, но они ведь могли быть и обманчивыми.
— Скажите… все, что будет происходить в этом кабинете при осмотре, ну, и наши с вами разговоры… они же останутся между нами?
Теперь врач нахмурилась, видимо, не понимая, к чему я клоню.
— Разумеется, за это можете не беспокоиться, Мира. Но позвольте уточнить… что-то не так с беременностью? Есть то, что я должна знать прежде, чем мы это выясним по анализам и иным методам исследований?
Я закусила нижнюю губу до боли. Точно… Они же так или иначе все прояснят. И пусть это будет происходить здесь, у врача, который заверил меня, что дальше стен кабинета все не разойдется…
— Дело в том, что я не знаю… от кого беременна, — выдохнула в ответ.
Почувствовала, как щеки заливает румянец, а самой стало так стыдно, что запылали даже уши.
— Ну, Мира, в этом нет ничего страшного, — попыталась успокоить меня Дарья Викторовна.
Она собиралась сказать что-то еще, но я поспешно ее перебила:
— Вернее, немного не так. Я не знаю, от кого из близнецов у меня будет ребенок.
— Так, значит, отец нашего малыша — один из близнецов. Они идентичные?
— Кто? — не поняла я.
— Близнецы.
— А! Да, очень друг на друга похожи. Как две капли.
— Значит, идентичные, или однояйцевые. Хм, ну… здесь я вас расстрою. Ну, или обрадую, тут уже вам решать, что вам принесет эта информация. — Дарья Викторовна снова улыбнулась и, пожав плечами, сообщила: — Если близнецы идентичны, у них один набор днк. Выяснить, кто именно станет отцом вашего ребенка, при этом невозможно. Хотя, если вы спали с ними по очереди, скажем, с разницей в неделю, здесь есть варианты. Но и они не дадут стопроцентной гарантии.
Она говорила что-то еще, причем совершенно обыденным тоном. Видимо, села на своего любимого конька, расписывая то, как далеко шагнула медицина вперед за последнее время. А я сидела, словно пригвожденная к месту, а у самой в голове был кавардак.
«Вы спали с ними по очереди», — бились в голове слова Дарьи Викторовны.
Как же ужасно это звучало! Хотелось вскочить и сбежать. Пойти к другому врачу, для которого эта «маленькая грязная подробность» останется тайной. Останавливало лишь одно — в голосе врача не было ни капли осуждения, когда она рассуждала о вероятном отцовстве.
— Мира… Мирочка, я вас чем-то расстроила? — донесся до меня голос Дарьи Викторовны, и я встрепенулась.
— Нет. — Помотала головой, старательно отводя глаза. — Спасибо за то, что так подробно все объяснили. И видимо, понять, кто именно отец малыша, мы не сможем.
— О, понятно. — Дарья Викторовна что-то записала в карточке и, вновь подняв на меня взгляд, улыбнулась. — Ну что, давайте проведем осмотр? А после еще немного побеседуем и я расскажу, как мы станем вести вашу беременность. Хорошо?
— Хорошо, — кивнула я, окончательно принимая решение остаться в этой клинике. — Давайте.
Уходила я домой через полчаса. Во мне все еще жили сомнения, что поступила правильно, доверившись Дарье Викторовне, но они уже почти испарились.
Клиника Поклонских зарекомендовала себя как одна из лучших. Вряд ли жена профессора станет заниматься сплетнями и ставить под угрозу свою репутацию и репутацию семейного дела.
В остальном же у меня в голове был сплошной туман. Я никогда не узнаю, кто же из близнецов отец моего ребенка. И пожалуй, нужно было начинать смиряться с этой мыслью.
Часть 17. Александр
Я куда-то медленно плыву. Или тону? В этой густой, вязкой тине, что меня окружает, невозможно ничего понять. Мимо меня проплывают неясные тени, кажущиеся знакомыми, но давно забытыми. Я тяну к ним руки, боясь и одновременно желая прикоснуться. Жаждая понять, что в этой темноте я не один.
Здесь очень холодно. Слышу далекий гул — это чьи-то голоса или просто плеск волн? Пытаюсь повернуть голову и не могу — тело словно мне больше не подчиняется.
Я кричу. Кричу, буквально выплевывая наружу легкие, но звука нет. Ничего нет. Только тени… ускользающие от меня тени.
Теперь я похож на охотника. Я в засаде, я жду неосторожную тень, которую смогу поймать за хвост. И мне это наконец удается.
— Никки!
Я деликатно стучу в дверь комнаты брата, едва сдерживая радость. Знаю, что сегодня он вернулся из поездки, куда его брали с собой родители. Мне сказали, что я не могу поехать с ними, поэтому со мной осталась няня.
Но няня совсем не то же самое, что папа и мама. И Никки. Я так скучаю по нему, хотя никогда и не произношу этого вслух. Мама говорит, что маленькие мужчины не должны жаловаться. А я всегда слушаюсь маму, потому что надеюсь, что однажды она посмотрит на меня также, как смотрят другие мамы на своих детей. И обнимет, крепко-крепко, и скажет, что любит.
Сегодня я надеюсь на это особенно, потому что сегодня ведь наш с Никки день рождения. Нам исполняется целых шесть лет.
— Никки! — повторяю я, осторожно входя в комнату, так и не дождавшись приглашения. Брат даже не поворачивает ко мне головы. Он занят — распаковывает огромную гору подарков в ярких цветных обертках. Его движения быстрые и резкие, он рвет красивую бумагу не глядя, без жадного предвкушения. Я тихо сажусь рядом — знаю, что мне нельзя трогать вещи брата без разрешения. Молча слежу глазами за ошметками подарочной бумаги, взлетающими в воздух и опадающими мертвыми листьями на ковер.
Наконец брат поворачивается ко мне:
— Зачем ты пришел? — спрашивает с непонятной злостью. — Для тебя тут ничего нет! Это все мое!
А я это знаю и так. Я уже получил свой подарок — плюшевую обезьянку. Я назвал ее как маму — Олей. Мне хочется представлять, что хотя бы так мама будет со мной рядом.
Но Никки совсем не понимает, что главный подарок для меня — это то, что они просто приехали.
— Я просто хотел тебя увидеть, — признаюсь негромко. — Думал, мы сможем вместе поиграть…
Брат тут же вскакивает на ноги. Прижимает к себе коробки с подарками и кричит:
— Ты не будешь трогать мои игрушки! Уходи!
Я смотрю на него с непониманием:
— Никки, но я вовсе не хотел…
— Алекс! — раздается рядом голос мамы и она рывком поднимает меня за руку с пола и тащит прочь из комнаты брата.
— Мама, я не хотел… — начинаю я говорить, но она меня не слушает. Произносит строго:
— Алекс, ты же знаешь, что нельзя отвлекать брата!
— Я просто хотел с ним поиграть…
— Ты не должен этого делать! Сам знаешь, что отец этого не одобряет. Никита — старший в семье и у него совсем другие задачи. Он много учится, чтобы унаследовать папино дело.
Я молчу. Слышу все это не в первый раз, но почему-то мне все еще обидно. Но я не плачу. Мама не разрешает мне плакать. Я не хочу огорчать маму.
И все же наружу как-то само собой вырывается:
— Ты не любишь меня, мамочка?
Ее лицо становится хмурым, раздраженным. Я никогда не видел, чтобы другие мамы так смотрели на своих детей.
— Не спрашивай глупости! — говорит она и подталкивает меня в сторону моей комнаты. — Иди к няне, я должна побыть с Никитой.
И я иду. Тихо вхожу в спальню, зная, что старая няня задремала в кресле. Прижимаю к себе обезьянку и шепчу:
— А у меня сегодня день рождения, Оля…
Картинка исчезает, затухает, и снова вспыхивает, словно невидимая рука перемотала кинопленку. Я делаю судорожный вдох, будто выныриваю на поверхность из пучины океана, едва меня не заглотившего. И вижу все ту же картину — я стою перед комнатой брата, занося кулак над дверью, чтобы постучать.
Мне уже двадцать три года. Прошло столько времени, а ничего не изменилось — для меня по-прежнему закрыт вход к самому родному человеку. И я не понимаю, почему.
Я давно отпустил эту ситуацию с родителями. Я не пытаюсь разобраться, почему практически не существую для них. Я вычеркнул их из своей жизни также, как и они — меня. Но мне все еще хочется верить, что брат впустит меня. В эту вечно закрытую дверь.
Ведь сегодня очень важный для меня день. Важный настолько, что я чувствую потребность этим с кем-то поделиться.
— Ник! — стучу я по безучастному дереву.
По ту сторону двери вместо ответа раздается только какая-то возня. Какого черта? Я знаю, что он дома и не собираюсь снова уходить ни с чем!
— Ник! — стучу громче и наконец через несколько секунд ожидания появляется брат, облаченный лишь в одну простыню, обмотанную вокруг бедер.
— Да что тебе надо?! — набрасывается он на меня раздраженно.
Я, впрочем, уже и сам понимаю, что пришел весьма невовремя. Поэтому быстро говорю:
— Извини. Просто это очень важно, а дома тебя застать довольно трудно…
— Да потому что я, в отличие от тебя, очень занят! Отец доверяет мне семейное дело!
Я не нуждаюсь в лишних напоминаниях о том, что мне рядом с отцом места нет. Но Ник, кажется, буквально упивается этим фактом. Но думать об этой ерунде я сейчас не хочу.
— Я просто хотел пригласить тебя на ужин. Дело в том, что я… женюсь, Ник. Я надеялся познакомить тебя с Ликой.
— Вот как? — на лице брата наконец проскальзывает интерес. Мне не нравится выражение его лица сейчас, но я не могу объяснить себе, почему.
— Что ж, я приду, — добавляет Ник с улыбкой, от которой меня буквально передергивает. — Сообщи моей секретарше, где и когда.
Он исчезает, громко хлопая за собой дверью и вместе с этим все вокруг меня гаснет. Остается только тупая боль, зарождающаяся где-то в голове и постепенно разбегающаяся по всему телу.
Прежде, чем я с головой погружаюсь в волны алчущего моей плоти океана, проскакивает странная мысль — разве после смерти бывает больно?..
Часть 18. Мира
Дедуля ушел выгуливать собаку, и это должно было затянуться минимум на пару часов. Я же сидела на балконе, вертела в руках телефон и думала о том, не позвонить ли Никите и не спросить сможет ли он приехать, чтобы поговорить.
С тех пор, как мы виделись в последний раз, прошло не так много времени. За эти дни Ник исправно мне писал и интересовался как дела, но мне казалось, что он делает это скорее потому, что так принято.
Я чутко прислушивалась к себе в те моменты, когда понимала, что такими темпами наша семейная жизнь может завершиться, так и не успев толком начаться, и чувствовала, что страха нет. Есть разочарование, обида, что все вышло именно так, а не иначе. Даже какое-то равнодушие, что ли. А вот страха остаться без Никиты — не было.
Но и оставлять все вот так, как сейчас, было бы самой большой глупостью. Если я и прятала голову в песок до этого времени, надеясь на лучшее, сейчас эта поза была в прошлом.
Все же набрав номер мужа и получив заверения, что он скоро подъедет, я вернулась к себе в комнату и надела джинсы и футболку вместо потрепанного, но такого любимого домашнего костюма.
Еще у меня имелась дилемма, решение которой пока отсутствовало. А именно — беременность. Понятное дело, что скрывать я ее смогу лишь в ближайшие три-четыре месяца, а вот дальше придется так или иначе обсуждать с обоими братьями то, от чего у меня до сих пор волосы на затылке вставали дыбом. Их отцовство. И я даже представить не могла, к чему мог привести этот разговор.
Вздохнув и отложив эти мысли на потом, я направилась на кухню, чтобы посмотреть, имеется ли в холодильнике еда на тот случай, если Никита будет голоден.
Муж приехал через полчаса, и я сразу же поняла по его виду — что-то случилось. Не успела поздороваться с ним, как Ник привлек меня к себе, сжал руками и, уткнувшись в изгиб шеи, прошептал:
— Мне так тебя не хватает.
Я почувствовала, как сердце застучало быстрее, но мысленно одернула себя. То, что сотворили оба брата, пусть Никита был и меньше виноват в случившемся, не заслуживало прощения.
— Пойдем… я хочу многое с тобой обсудить, — проговорила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. Высвободилась из рук мужа и направилась на кухню.
— Будешь чай? Кофе? — предложила Никите, когда он устроился за столом.
Выглядел муж каким-то… помятым, что ли. Словно не спал пару ночей подряд. Он помотал головой, сделал глубокий вдох и сказал:
— Начинай.
А у меня все слова куда-то подевались. Потому что одно дело придумывать, что скажу Никите при встрече, и совсем другое — оказаться с ним лицом к лицу на крошечной кухне.
— Ты… должен понимать одну вещь, — сказала размеренно и неторопливо, судорожно подбирая слова.
— Какую?
— В дом твоих родителей я не вернусь. Даже если ты мне трижды пообещаешь, что Саша там больше не появится.
По лицу Ника пробежала тень. Он кивнул и поджал губы.
— Закончишь и я тебе кое-что расскажу, — сказал муж.
Я нахмурилась, а у самой внутри все сжалось от неясной тревоги. О чем таком мог рассказать мне Ник? У меня не имелось ни единого предположения на этот счет. Но расспрашивать его я не торопилась — сначала хотела сказать обо всем, что у меня на душе.
— И я не знаю… как мы с тобой будем жить дальше, Никита, — призналась в том, о чем беспрестанно думала. — После того, что я узнала… после того, как ты меня избегал. Я попросту не могу представить, как может сложиться наша дальнейшая совместная жизнь. Если это возможно в принципе.
Я очень старалась говорить спокойно, но в конце мой голос все же дрогнул. И уж совсем не того я ожидала, что произошло, стоило мне замолчать.
Лицо Ника вдруг искривилось от судороги, которая прошла по нему, искажая черты. Я даже дышать перестала, когда поняла, что муж сейчас… расплачется. Он вскочил на ноги, упал передо мной на колени и, уткнувшись лицом в мои ноги, зарыдал.
А я сидела, ни жива-ни мертва, лишь только испытывала ужасающее желание сорваться с места и сбежать, куда глаза глядят.
— Он… при смерти. Я н-незнаю, что мне делать… все сейчас изменилось. Я так виноват, что не настоял на нашем примирении! Но Алекс же такой гордый. Ему никто н-не нужен. И в брате он никогда не нуждался!
Я поняла, что не дышу только когда голова начала кружиться, а перед глазами замелькали разноцветные пятна. Кто при смерти? Что я пропустила, сидя здесь в добровольном заточении? Судя по всему, Ник говорил о Саше… Но при смерти?! Что за ерунда?
— Никит… о чем ты? — выдавила из себя, когда муж с силой сжал мои ноги руками и стал затихать, но головы так и не поднял.