— Например, куда нам столько «Зова сна»? — буркнул Бартоло и сделал знак Винсу идти с Вороном. — У нас тут, хвала всем богам, народ не настолько скурился, чтобы такую траву нам слать. «Зелёного новичка» и немного «Северного тёмного» хватит.
Винс вспомнил, как просто постоял рядом с идолом Парвезом и как ему, непривычному человеку, ударило по мозгам от чужого дыма. Это, надо думать, тот самый «Зов сна» был?
А Ворон покивал, но даже обещать не стал, что напишет или хотя бы на словах передаст это курьеру. Он дождался, когда Винс закончит фразу, закроет чернильницу и уберёт перо в стаканчик, интимно взял его под локоток и повёл к себе. Рука у него была жёсткая, держал он вроде бы не грубо, но так, что дёргаться пропадало всякое желание. Винс и не пытался. Шёл себе послушно рядышком, только сердце заполошно частило. Ну, не верил он в то, что Ворону понадобился секретарь. Что происходит вообще?
Бартоло свои покои делил на кабинет, куда мог войти — по делу, конечно, — любой, и на спальню, куда хода не было никому. Ну, наверное, кроме особо доверенной прислуги. Винс, собственно, только предполагал, что за внутренней дверью расположена спальня. А что ещё там могло быть? Гардеробная с зеркалами в полный рост? У Ворона же комната открывалась прямо с порога, просторная, но не особенно роскошная. Такое всё было… удобное. Кстати, никакого бюро там не имелось. Вообще. Если Ворон что-то и писал время от времени, хватало ему для этого низкого круглого столика напротив камина, судя по чернильнице с забытым в ней пером. По обе стороны от столика стояли кресла, в одно уселся сам рудный барон, на другое он кивнул Винсу.
— Садись, Винсент. Выпьешь со мной.
Предложением это точно не было, но Винс осторожно возразил:
— Я не умею пить, господин. Свалюсь под стол с первого же стакана.
— Правда? — Ворон посмотрел на него с насмешливым умилением. — Какая прелесть! Я как-то больше привык к тому, что даже девицы хлещут шнапс словно воду. Не беспокойся, мы будем по глоточку, наслаждаясь букетом, цедить монастырское вино, так что под стол ты вряд ли свалишься.
— Я ничего не понимаю в винах, господин, — всё так же осторожно, но упрямо ответил Винс. — Матушка делала наливку, чтобы согреться, если замёрзнешь или промокнешь. Нам хватало.
— Ох, парень, который не пьёт вино и не курит болотник, — усмехнулся Ворон. — Что-то с тобой явно не то, Винсент из Гельдерна. Наверное, ты пишешь стихи? Почитай мне что-нибудь.
Винс понял, что заливается краской — щёки так и полыхнули.
— Мне столько не выпить, чтобы позориться, читая свои стихи, — неуклюже отшутился он. Почему-то ему казалось, что со зловещим Вороном лучше всего держаться именно так. В меру почтительно, позволяя себе немного пошутить и ни в коем случае не показывая страха. — Может быть, лучше кого-то из признанных поэтов? Венгард, тебя качает море…
Ворон оборвал его взмахом руки:
— Это я и сам могу часами декламировать. Есть же что-то, за что тебе не стыдно? Что-нибудь про синие молнии в небе безоблачном, а? Про певчую птичку в ловушке Барьера? Впрочем, — всё с той же усмешкой на жёстком лице спохватился он, — ты же ещё совершенно трезв. Где там эта криворукая потаскушка?
«Криворукая потаскушка» Серафия словно его слов за дверью дожидалась — внесла поднос с уже нарезанным холодным мясом, сыром и яблоками, достала из резного шкафчика салфетки, два бокала и бутылку, расставила всё это на столике. Бёдрами на ходу она виляла совершенно распутно, а наклонившись над столиком, задела почти голой грудью щёку Винса, отчего тот мгновенно взмок. Пришлось хватать салфетку и ронять её себе на колени, чтобы не оскандалиться.
— Хочешь её? — тоном любезного хозяина осведомился Ворон. — Не беспокойся, никто тебя за это шныгам не скормит.
Винс сглотнул, но покачал головой. На лице женщины мелькнула странная смесь облегчения, сожаления и досады.
— Нет? — Ворон откровенно забавлялся. — Да почему же? Неужели ты так быстро привык к мужчинам? — Он подтянул к себе Серафию и вытащил из её впечатляющего декольте внушительную грудь с крупным тёмным соском. Серафия изобразила соблазнительную улыбку, но глаза остались усталыми и тоскливыми. — Не нравится?
— Я не… — Винс судорожно выдохнул, отводя глаза от тяжко колыхающейся перед носом женской груди, — не привык к мужчинам. И именно поэтому не хочу, чтобы меня так же терпели, стиснув зубы.
— Вот как? А я слышал, как Наталия до своей отправки в Болотный лагерь вздыхала, что Скорпио перешёл на мальчиков, а ведь был чуть ли не единственным приличным мужиком среди стражников. Даже обидно стало, — фальшиво пожаловался Ворон. — Я ни одну из этих шлюх ни разу пальцем не тронул, разве что в порыве страсти мог синяк-другой поставить, а единственным приличным мужиком шлюхи считают типа, который здесь, в колонии, народу перебил больше, чем на войне в Варранте. И что же, прости за пикантный вопрос, он делает такого, что тебе приходится стискивать зубы?
Ну… Скорпио честно пытался доставить удовольствие и любовнику. Иногда ему это даже удавалось — у Винса немного было возможностей уединиться, чтобы самому разобраться со своими потребностями. И эта судорога нежеланного оргазма казалась Винсу самым унизительным и мерзким из того, что он испытывал в постели с мужчиной. Оставалось бесконечно презирать себя за отсутствие должной выдержки. Как и за желание прижаться к чужому телу зябкими дождливыми ночами. Так и вспоминалась крыса, повадившаяся забираться на него самого в камере гельдернской тюрьмы. Не кусалась, не ёрзала, не шарила по подстилке в поисках крошек — приходила и по-хозяйски, как балованная кошка, залезала на лежащего человека, чтобы согреться хоть немного. Он так же, как эта крыса, лез к тёплому, непривычно расслабленному во сне телу своего… покровителя. Белиар знает, что об этом думал Скорпио. Кажется, всерьёз считал, будто Винс понемногу привыкает к нему. А тот без конца вспоминал Милтена, который испытывал к Скорпио одновременно и благодарность, и тихую ненависть. Молодого мага икота, наверное, мучила ночами.
— Простите, господин, но это наше с ним дело, — хмуро сказал Винс и расправил на коленях салфетку, потому что больше не было нужды прикрываться скомканной тряпкой. Достаточно было представить себя в объятиях Скорпио, чтобы возбуждение разом схлынуло.
— Маленький наглец, — сказал Ворон, но вид у него был довольный. — Как только сюда закинут ещё кого-нибудь, умеющего написать слово «перечень» без ошибок, надо будет забрать тебя у Бартоло. Мне секретарь тоже не помешает, чем я хуже этого мошенника? Пей, — приказал он. — А ты, — он махнул Серафии, — проваливай. Мальчик, оказывается, всё ещё весь мечтами в розовых облаках, хочет большой и чистой любви или хотя бы честной страсти. Так, Винсент? Или мне тоже можно звать тебя Пёрышком?
— Как пожелаете, господин, — отозвался Винс, сделав глоток того самого вина, на которое воры в шахте выманивали Ульберта. Вино не понравилось совершенно, но если заедать эту липкую дрянь сыром или мясом и растянуть бокал на час, сойдёт и вино.
— И как тебе? — полюбопытствовал Ворон. — Нравится?
— Нет, — честно ответил Винс. Внутренне он весь сжимался и изо всех сил старался не трястись слишком уж заметно, однако вслух упрямо продолжал спорить. — Но вы говорили, что мы будем цедить его по глоточку, а понемногу я, пожалуй, смогу его пить. Но может быть, вы не будете переводить дорогую выпивку попусту? Столько людей хотели бы вина, но вынуждены пить рисовый шнапс, а я буду им давиться.
Рудный, а может, и не только барон захохотал.
— Да уж, — сказал он. — Я, пожалуй, потребую тебя у Бартоло прямо сейчас. Я ведь думал, что просто проведу вечер с человеком, которому не надо объяснять половину сказанных мною слов, а тут прелесть что такое. А вот скажи-ка мне, Пёрышко, почему ты меня боишься? — внезапно спросил он и уставился на Винса взглядом, от которого тот по-кроличьи обмер. Матушка так про капитана стражи говорила во вполне благополучные времена, когда ещё отец был жив: «Душу глазами вынимает». Ворон умел не хуже. — Давай-давай, скажи, — подбодрил он. — Рыцарской честью, вернее, тем, что от неё осталось, клянусь никак тебя не наказывать, даже если ляпнешь совершенно оскорбительную чушь. Давай, выпей для храбрости и скажи. Любовника своего ты ведь не боишься, а он народу убил не меньше моего. И Гомеза не боишься. Опасаешься, как дурного кобеля, и правильно делаешь, но не более того.
Винс зябко передёрнул плечами и одним махом опустошил бокал. То ли вино было коварным и под приторной сладостью скрывало немалую крепость, то ли Винс выпил его на пустой желудок, но оно тут же ударило в голову и развязало язык.
— Одна просьба, господин Ворон, — сказал он, откидываясь на спинку кресла и расстёгивая ворот, потому что от огня в камине и от выпитого разом стало жарко. — Если всё-таки рассердитесь, не надо шныгов, ладно? Как-нибудь… побыстрее казните.
— Моей клятвы тебе недостаточно? — обманчиво спокойно спросил тот, но глаза опасно сузились.
— Достаточно, но… Я вам расскажу историю из моего детства. Вернее, не очень-то детства, мне было лет десять или одиннадцать, наверное. Тогда стояла очень холодная погода. Нордмарцы, конечно, посмеялись бы, но для Гельдерна прямо-таки суровые морозы стояли. И мои родители решили воспользоваться холодами и купили целого поросёнка — так дешевле было. — Он посмотрел прямо в лицо Ворону, но тот никаких признаков нетерпения не проявлял (должно быть, ему и правда очень скучно было с людьми, которым надо половину сказанных им слов объяснять). — Наш сторож посы’пал солью колоду, на которой колол дрова для плиты… крупная такая серая соль, блестела на холодном солнце, как кварцевые крупинки в граните… положил на неё тушу и стал рубить. Мясник, конечно, сделал бы лучше — надо же знать, где именно удобнее всего ударить. Но худо ли бедно ли Марк справился, только много осколков костей разлетелось, обрывков кожи с кусочками сала, мяса мёрзлого полоски… — Винс рассеянно взял с подноса яблоко и бесцельно повертел в руках. — А едва он тушу пристроил на колоду, прилетели вороны. — Он непроизвольно передёрнул плечами, вспоминая тот день. — Расселись кольцом на крышах и деревьях, уставились на колоду и сидели так, ждали. Молча. Целая стая ворон сидела, сложив крылья, и терпеливо, неподвижно, молча ждала, когда Марк закончит рубить мясо и уйдёт. Мне так жутко было от этого их молчания. Они как будто знали, что своё получат и никто им не помешает… Я вас не оскорбил таким сравнением?
— Что я своё получу и никто мне не помешает? — переспросил Ворон со странной улыбкой. — Нет, ничуть. Отличная история, Пёрышко. Расскажи ещё что-нибудь. Так же красиво, как про соль, похожую на кварцевые крупинки в граните. Тебе бы записать этот рассказ, а то здесь нет книг. Вернее, есть, но только у магов. Не просить же у них какой-нибудь Arcanum Golum.
— Раз вы знаете название, вы его читали?
— Читал, — кивнул Ворон. — У меня… разнообразные интересы. — Он сделал ленивый глоток и отщипнул сыру. — Но простые житейские истории, рассказанные хорошим языком, тоже приятно послушать у камина дождливым вечером, не правда ли?
Чтобы вернуть Винса в казарму, пришлось звать Скорпио. Тот пришёл, посмотрел на растёкшегося по креслу, наверняка красного, в наполовину расстёгнутой рубашке любовника и без затей перекинул его через плечо. Кажется, Ворона это насмешило. Он вообще пребывал в прекрасном настроении и даже пообещал заступиться завтра за Винса перед Бартоло, потому что неумелый пьяница навряд ли сумеет встать раньше полудня, а уж работник из него наутро будет…
Какое там наутро! Винсу уже было очень плохо. А изверг Скорпио несколько раз вливал в него полный ковш воды, заставляя хорошенько прочистить желудок. Но на край кровати, поближе к ведру, не пустил, приказав будить его, если ночью опять затошнит. Если бы Винс спал один, он свернулся бы кошачьим клубком. Но кровать была не настолько широкой, пришлось просто повернуться набок, прижимая руку к ноющему после промывания желудку. Поверх его руки легла чужая, и слипшиеся волосы колыхнулись от тяжкого вздоха Скорпио.
— Он меня не трогал, — пробормотал Винс, словно оправдываясь. — Мы просто сидели у огня и пили при этом. Поэтому я в таком виде…
— Я знаю, что не трогал, — хмуро отозвался Скорпио. — Только лучше бы натянул разок, получил своё и пошёл искать новую забаву. А ты ему на свою голову приглянулся не в этом смысле, а…
— Птичка певчая, — пьяно хихикнул Винс. — Редкая зверушка, Скорпионье Пёрышко.
— Вот-вот, — буркнул Скорпио. — И я ничего сделать не могу, он же тебя не наказывает. Наоборот, к себе зазвал, вином поил, беседы, блядь, удостоил! Гордиться надо такой честью, блядь! — Он судорожно сжал Винса в руках, тот охнул, подумав, что вот теперь-то, кажется, будут и у него синяки. — Пойти, что ли к святилищу Белиара да пожертвовать пинту-полторы крови*, чтобы Ворону ты надоел побыстрее? Иннос-то на нас срать хотел, так, может, хоть его братца упросить получится? — продолжил Скорпио, явно злясь всё сильнее. — Позвать Кавалорна, чтобы спину прикрыл… — Он замолчал, только резко выдохнул, опять зашевелив дыханием волосы Винса. — Ладно, не слушай, Пёрышко.
Винс прикрыл глаза, но так каморка мерзко раскачивалась, до новых приступов тошноты, а желудок был пуст и его до сих пор сводило судорогой бесплодных рвотных позывов. Пришлось открыть глаза и смотреть на стену перед собой. На стене лежал перекосившийся прямоугольник оконного проёма, мерцающий голубым свечением Барьера. Его разбавлял дождь, превращая полосы сполохов в тусклое сияние, заполнившее всю ночную долину. Что ни говори. Барьер не был куполом, накрывшим Миненталь. Он был неотъемлемой частью Рудниковой долины. Он был везде. Особенно в мыслях её обитателей.
— Он не любит магов Огня, — пробормотал Винс. — Вернее, просто ненавидит. Про магов Воды он говорил совершенно безразлично: ну, копят руду, строят какие-то планы — глядишь, что-то у них и получится. А магов Огня, кажется, убить готов. И при этом читал книги по магии. Может быть, Ворон поклоняется Белиару? Тогда бесполезно тому молиться, только позабавим его, каждый со своими просьбами…
— Тише, Пёрышко, тише, — Скорпио погладил его руку, потёрся щекой о плечо и поцеловал. Легко так, словно просто утешая, как ребёнка. — Не надо про Ворона лишнего болтать. Молчи и глазками хлопай: чего, дескать, такого? Выпили, поговорили, господин Ворон столько всего знает! И всё. Никаких магов, никаких богов. Я сам виноват, конечно, дурак, что про Белиара заговорил.
Он опять замолчал, но Винс был уверен: в самое ближайшее время на руке у Скорпио появится свежий порез. Или чью кровь он собрался жертвовать Белиару? Не падальщика же он живьём притащит к статуе тёмного бога? А главное, зачем ему это нужно? В лагере хватает тех, кто вынужден был принять покровительство стражников или призраков, и любой из этих парней охотно перебежит под одеяло к тому самому Скорпио, стоит только этому Скорпио пальцами щёлкнуть. Но нет, мужик упорно цепляется за того, кто его покровительства не ценит. Мало того, он даже готов наделать откровенных глупостей в попытке защитить неблагодарного любовника. Скучно ему, когда слишком просто? Хочется посложней, поинтересней? Как с Милтеном, оказавшимся в конце концов магом?
И что он сделает, когда неблагодарный любовник ему надоест?
Комментарий к Добыча Ворона
* - очевидно, крови: а как ещё можно пожертвовать Белиару часть своих жизненных сил?
========== Сплетни и предложения ==========
— Ну, и на кой надо было так напиваться?
Тон, впрочем, у Бартоло был вполне доброжелательный, даже сочувственный слегка. Винс ожидал ведра помоев на свою похмельную голову за опоздание и за собственно похмелье, но барон-управитель только это и спросил.
— Сперва господин Ворон приказал пить, — потупившись, ответил Винс. — А потом я уже сам. Чтобы не так страшно было, — пояснил он, отчаянно вскинув тяжёлую больную голову, и Бартоло понятливо покивал.
Винс подумал, что ему, видимо, не казалось, будто и Бартоло Ворона побаивается. Ворона вообще многие боялись гораздо сильнее, чем Гомеза — наверное, по той же причине, что и сам Винс: Гомез был понятен, Ворон — нет.
Бартоло меж тем хмыкнул, ушёл в свою спальню и вернулся оттуда с кружкой пива.
— Держи, — сказал он, — подлечись, что ли.