Это идентификационный чип. Он низкой технологии, по сравнению с доступными вещами, которыми мы пользуемся в наши дни: с голографическими изображениями наших лиц, с образцами ДНК и отпечатками пальцев встроенными туда. Это одна из моделей десяти, двадцатилетней давности. Устаревший и простой. Не требующий большой технологии для его производства — но имеющий преимущество в том, что он не может быть прочитан без специального сканера. И я готова поспорить на что угодно, что если я попытаюсь просканировать его, личность его владельца окажется зашифрованной. Никто не узнает, кому принадлежит этот чип.
Только если он не был солдатом, потому что у нас разные чипы. И если он не был горожанином или бунтарем, потому что их генные маркеры-идентификаторы вытатуированы на предплечьях, которые можно проверить с помощью ДНК-сканирования, так что их нельзя подделать или потерять. Здесь использована не технология «ТерраДин» — у них есть свои собственные внутренние системы.
Это кто-то еще. Тот, кто не должен находиться на территории «ТерраДин». Другой игрок на Эйвоне.
Не успев все обдумать, раздается стук в дверь. Я засовываю идентификационный чип в карман и поднимаю голову. Дверь открывается, и появляется командир Тауэрс.
Она единственная женщина-офицер на базе, стоящая выше меня, но мы не могли выглядеть настолько разными. Она грациозна и худа, с резко очерченными чертами лица и светлыми волосами, завязанными на затылке в пучок. Менее опытная, чем командир базы, которого она сменила четыре или пять месяцев назад, но гораздо более компетентная. Она живая, как и я. Мы те, кто быстро продвигается по служебным рангам, кто посвятил свою жизнь сражениям. Большинство появляющихся новобранцев, проходящих через вербовку, только по истечению нескольких лет выслуживаются достаточно, чтобы начать свою настоящую карьеру или отравиться на обучение. Иногда они решают повидать галактику, прежде чем где-либо осесть. Но с Тауэрс и мной, с первого взгляда понятно, что тебе нужно знать: мы останемся солдатами до самой смерти.
— Чейз, — приветствует она меня, вступая через дверной проем. — Как самочувствие?
Я молчу, будто раздумывая над ответом.
— Немного проголодалась, сэр.
Ее губы дергаются, превратившись в маленькую улыбку, а потом она опускается на тот же стул, что занимал Алекси несколько минут назад. Хотя вместо того, чтобы сесть на него со всей силой, она садится на край, складывая руки на коленях.
— Вы знаете, почему я здесь. Нам нужно знать, что там произошло, капитан. Вы собираетесь рассказать об этом? — Ее тон дает понять, что она не спрашивает меня. Этот допрос произойдет сейчас, хочу ли я этого или нет.
По правде говоря, у меня такое чувство, будто меня протаскивают через плоские ролики, растягивают и прижимают к горячему утюгу. Ребра зудят и сильно пульсируют, когда переломы отзываются на лечение врачей. Каждое движение заставляет голову болеть от усталости, и все, что я хочу сделать, это заснуть.
— Я в порядке, сэр, — говорю я вместо правды. Это, по крайней мере, ложь, с которой я могу справиться. — Правда. Никаких серьезных травм. — За исключением, знаете ли того, что я сошла с ума на болоте и увидела секретный объект, который больше не существует.
Командир кивает и ее поза расслабляется.
— В таком случае сейчас мы можем начать процесс официального допроса. — Она засовывает руку в карман, вытаскивает диктофон размером с указательный палец и щелкает сверху, так что в мою сторону мигает зеленый световой индикатор записи. Она кладет его на аптечку рядом с кроватью. — Выслушивание рапорта об инциденте с капитаном Джубили Чейз, запись для расшифровки старшего офицера «ТД — Альфа-базы», командира Антье Тауэрс. Галактический код даты 080449. Начнем, капитан. Можете ли вы сказать мне, что вы помните, начиная с самого начала?
Я делаю медленный вдох, проверяю то место, в котором мои исцеляющиеся ребра побаливают. Парень по имени Флинн Кормак похитил меня, а затем спас жизнь и отпустил. Я думаю, о первом моменте, когда я увидела его в «Молли», попивающего пиво и наблюдающего за мной в зеркале над баром. Рот открывается… но слова не выходят.
Командир Тауэрс с нетерпением изучает меня, ее светлые брови слегка поднимаются, руки все еще сложены на коленях. В госпитале так тихо, что тишина звенит в ушах.
Затем незнакомый голос произносит:
— Я не особо много помню.
Я прочищаю горло, прижимая ладони к одеялу. Теперь я предана делу. Я соврала.
— В «Молли Мэлоун» был парень, и у него был пистолет. Все это произошло так быстро, что я не успела рассмотреть его лицо. Он вырубил меня, когда мы очутились на улице.
— Расскажите, что вы о нем помните. Молодой или старый? Сильный или слабый? Есть доминирующие расовые черты?
— Сильный, — говорю я, выбирая самые безобидные ответы на вопросы.
— Вы вообще ничего не узнали о том, кто он?
У меня скручивает живот. Если я скажу ей, что там был брат Орлы Кормак, живой и среди фианны, они никогда не перестанут его искать.
— Нет, совсем нет, — мой голос звучит ровно. Он и другие были осторожны, чтобы не использовать имена.
— Он тот, кто ответственен за ваши травмы?
Взгляд хочет перенестись к подмигивающему зеленому свету на диктофоне, ожидая, чтобы тот подловит меня. Я заставляю себя сосредоточиться на командире Тауэрс.
— Нет, это было позже. Думаю, я была в пещере. Один из них избил меня. — Я двигаю рукой, чтобы ненадолго положить ее на ребра. — Они держали меня несколько дней, пока не решили по какой-то причине перевезти. Я поняла, что это мой единственный шанс, и я напала на парней, сопровождающих меня. Украла лодку, мне удалось проплыть на ней обратно, прежде чем не закончился газ, и оставшуюся часть пути я прошла пешком.
— Помедленнее. Является ли пещера следующим местом, которое вы помните? — она смотрит на меня пристально. — Расскажите мне все в хронологическом порядке.
У меня болит голова, и я чувствую, как будто пробираюсь через брод, как будто рыскаю в вариантах. Каждая ложь, которую я произношу, тянет меня на дно, заставляет хорошенько подумать, где они могут меня подловить. Они могли видеть, как он уезжает на лодке, и понять, куда мы направляемся. Это то, что я получаю за ложь для мятежника.
— Нет, прежде чем мы отправились в пещеру, он отвез меня на восток.
— Он сказал зачем? — Теперь она наклоняется вперед на стуле, и я понимаю, что не представляю, почему она становится более насторожена и сосредоточена на самом маленьком изменении на моем лице.
Я стараюсь пожать плечами, и ребра посылают копье боли в бок, протестуя против этой идеи.
— Он считал, что там есть какая-то военная установка, но я ни о чем таком не знала.
Риск того, что я собираюсь сделать, заставляет голову кружиться, как будто я прыгаю без парашюта. Но если есть даже шанс, что она ответит на вопросы, поднимающиеся в моем мозгу, то я должна совершить прыжок.
— Хотя мой взвод никогда не был назначен патрулем в этом секторе… может быть, там есть что-то, о чем я не знаю. — Я почти чувствую, что идентификационный чип в кармане прожигает дыру в бедре.
Командир Тауэрс замирает, глаза все еще сосредоточены на моем лице. Я стараюсь обуздать выражение лица, пытаясь вспомнить, как будет выглядеть вежливый вопрос. Оно слишком опустошенное? Мне следуют поднять брови? Улыбнуться? Сердце громко стучит, и я близка к головокружению, похоже я себя чувствовала, когда я упала в обморок на острове. Момент тянется вечность, и я смотрю на своего командира, а она отводит глаза.
Она резко протягивает руку к диктофону, выключая его, не сводя глаз со своих пальцев.
Сердце останавливается, она поймала меня. Она выключает диктофон, потому что собирается вызвать охрану, чтобы посадить меня под замок.
— Командир…
Ее голова резко поднимается, губы скручиваются в то, что явно является успокаивающей улыбкой.
— Спасибо, капитан. Я услышала достаточно.
Я моргаю, пытаясь сидеть, несмотря на унылый, болезненный протест ребер.
— Но остальная часть моего рапорта?
Она чуть встряхивает диктофон, ее полуулыбка, сворачиваясь, кривится.
— Здесь достаточно, чтобы удовлетворить начальство. Вам нужен отдых больше, чем допрос. — Ее щека слегка дергается, признак того, что ее челюсть несет некоторое напряжение. — Отдохните, Чейз. Вы нам нужны.
Я должна почувствовать облегчение. Больше никаких вопросов, больше никаких шансов на то, что мои действия будут обнаружены. Но командир Тауэрс здесь почти столько, сколько и я, и я знаю ее достаточно хорошо, чтобы понять, что она обеспокоена.
Она неверно истолковывает выражение моего лица и протягивает руку. Ее кожа холодная и сухая, и я знаю, что она почувствует всплеск предательства и лжи в момент, когда прикоснется ко мне. Но вместо этого она просто смотрит на меня.
— Ты молодец, Ли. Не думаю, что большинство солдат вернулось бы. Отлежись сколько надо, а затем возвращайся к работе.
После того, как она ушла, я позволяю себе распластаться на койке, пытаясь найти удобную позицию, слушая, как скрипят волокна, словно в ответ на мои скрипучие ребра. Я не помню, когда я в последний раз не подчинялась приказам, а тем более откровенно лгала своему командиру. И все же, я не единственная. Это не может быть совпадением. Командир Тауэрс прекратила допрос, когда я упомянула сектор на востоке.
Но верить в это означало бы верить безумным теориям Кормака о заговоре. Может ли это означать, что я действительно видела больше, чем галлюцинацию, перед тем как потерять сознание.
Мысли превращаются в безумные круги, комната вращается вокруг меня, как будто все законы гравитации и физики покинули меня вместе с моими принципами.
Я не могу позволить себе лежать здесь, позволяя неопределенности одолеть меня. Капитан Ли Чейз не смущается. Она не сомневается, она не думает дважды.
Я снова заставляю себя сесть вертикально, размахивая ногами на краю койки и сглатывая тошноту, заталкивая желчь в горло, заставляя ее исчезнуть.
Легкий ветерок проникает сквозь окно, неся с собой земляной, торфяно-серный запах болота. Одна приятная вещь в Эйвоне: он слишком молод, чтобы иметь процветающую колонию насекомых. На окнах нет ставней. Госпиталь находится в центре базы, но я нахожусь в здании на полпути от центра, в одном из временных зданий, построенных для борьбы с большим количеством мелких болезней и напастей, которые поражают новичков в этой среде. На этой стороне здания маленькие квадратные окна выходят на болото, и только забор по периметру находится между ним и пустошью.
Я напрягаюсь, когда вдыхаю запах камня и сырости, которые пронизывали подземную пещерную систему мятежников. Все, что мне хочется, чтобы все стало нормальным. Надеюсь, я больше никогда не увижу Флинна Кормака, потому что если это случится, то возможно это произойдет на другом конце ствола моего пистолета.
Прошло всего несколько дней, прежде чем медики разрешили мне покинуть палату, и, хотя ребра все еще немного болят, этого недостаточно для меня, чтобы оставаться взаперти. Я еще не готова вернуться в «Молли», так что вместо этого я иду по главной улице этого жалкого подобия города с несколькими ребятами из моего взвода.
На базе особо нечем заниматься, наши линии связи не намного лучше, чем те, что мятежники собрали на болотах. Видеосигналы тоже плохи, и надо быть жуть каким отчаянным, чтобы смотреть шоу, которые на девяносто процентов статичны. У нас есть ретрансляторы спутников для официального бизнеса, но если Тауэрс не в необычном хорошем настроении, нам никогда не дадут использовать их для чего-то такого простого, как развлечения.
Но эта ночь хороша для прогулки. Так же хороша, как и любая на Эйвоне. Воздух по-прежнему спертый, холодный и липкий от влаги. Тумана нет, так что хиленький свет вдоль утоптанной грунтовой дороги рассеивает большинство теней.
Несмотря на это всегда отрезвляюще ходить в город. Оказавшись между военными, оказывающими давление на население в связи с притязаниями «ТерраДин» на землю и мятежниками, протестующими против этих обстоятельств, горожане несут на себе основную ответственность за выполнение строгих правил и комендантского часа. Большинство из них работают на болотах с водорослями или в качестве геодезистов окружающих экосистем, что является необходимой работой, если Эйвон когда-либо собирается стабилизироваться и поддерживать жизнь самостоятельно. Но, и как большое количество мятежников, живет на болоте, так и в городе обитает много сочувствующих. И все, что нужно для того, чтобы сочувствующий стал мятежником — это одна из неоспоримых возможностей.
С момента начала прекращения огня несколько месяцев назад ситуация стала более спокойной, но, несмотря на то, что мы не на дежурстве, мы не можем расслабиться, не полностью. Мы должны следить за каждым прохожим и за каждым изменением в воздухе. И, зная, насколько близка фианна к открытому сопротивлению, я более нервная, чем кто-либо другой.
Уверена, прогулка была идеей Алекси. Он и Мори появились у моей двери после того, как я покинула столовую. Он больше всех, я думаю, подозревает, что я была нечестна в том, что случилось со мной на болоте. Но он не может знать правду. Он осторожничает и держится рядом со мной. Ребра хорошо заживают, и благодаря заживителям, которые дали мне врачи, синяки почти полностью исчезли. Но Алекси беспокоится не о видимых ранах и симптомах. И он не знает, что с этим делать.
Я стараюсь показать ему, что я в порядке. Мори произносит какую-то дико неуместную шутку, которая настолько оскорбительна для всех, кого она касается: офицеров, терра-отстоя и большинства расовых групп, больше, чем я могу сосчитать — что становится противно. Я смеюсь и угрожаю сделать ее чистильщиком уборных на неделю, потом поднимаюсь и иду вдоль забора несколько ярдов. Однако я снова спрыгиваю вниз, как только могу. До сих пор головокружение не отпускает меня. Еще слишком нестабильна.
Большинство зданий в городе — жилые дома, чьи гостиные превращены в магазины или торговые залы различного рода. Мы направляемся в один из таких домов, где глава семьи забирает у местных зерновые наделы и дает им взамен хлебобулочные изделия. Мы обменяем часть военных пайков на местный домашний хлеб. Хлеб на вкус немного похож на болото, но поешь около десяти лет однообразную столовую еду в этом бардаке, и будешь готов мириться с некоторым вкусом болота в своем хлебе.
Мы поворачиваем за угол дома, и Алекси с кем-то сталкивается. Они оба отскакивают друг от друга, но другой парень первым восстанавливает равновесие, раскачиваясь на пятках.
— Смотри куда прешь! — Он ненамного старше нас, но на его лице столько же шрамов, сколько и на любом солдате.
— Эй, мужик, извини. — Алекси тих и спокоен. Он хорош в кризисных ситуациях. — Не видел тебя. Куда направляешься?
— С чего это я должен тебе говорить? — На Эйвоне много таких людей. Они повсюду и на Вероне. Злые на все, готовые выплеснуть злость на всех, кто встречается на их пути. Прекращение огня между военными и мятежниками не означает, что такие жители, как мы, чем-то лучше.
Мори шагает вперед, вставая между Алекси и парнем.
— На самом деле должен. — Мори небольшая, но она сильная и компетентная, и в этот момент, она так и выглядит. Она небрежно кладет руку на кобуру, где лежит ее пистолет. — Комендантский час через полчаса.
Парень сплевывает слева от ботинка Мори.
— Придумай сама, trodaire. — То, как он бросает в нее слово, больше жалит, чем любое другое оскорбление.
— Пошли, — говорит Алекси, закатывая глаза. — Если мы хотим хлеба, нам придется поторопиться.
Мори замирает, не признавая даже Алекси. Ее глаза устремлены на городского мальчишку — вся мимика оставила ее лицо. На моих руках и шее начинают подниматься волосы. Что-то не так.
— Ты скажешь нам, куда идешь, — произносит Мори. Ее голос холоден. Это ни в коем случае не та девушка, которая минутами раньше шутила и смеялась. — И закатай рукав, мы должны просканировать твой генотип.