Я выскакиваю из радиорубки и держу путь в главную пещеру, больше не заботясь о том, кто видит. Я слышу голос Марты, зовущий меня.
— Она — trodaire, Флинн! Она заслуживает смерти!
Я прошмыгиваю мимо Шона — он не знает, что происходит, но он видит мою панику и после очередного удара сердца начинает звать подкрепление. Я слышу, как он бежит за мной, вместе с Майком и Турло Дойлом позади. Турло ругается, Майк спотыкается позади своего супруга, испытывая затруднения из-за своей вечной хромоты. Я отскакиваю от каменной стены тоннеля, бросаясь за угол в сторону неиспользуемых пещер. Воздух становится плотным и сырым, когда я спотыкаясь, несусь по коридорам в самую старую часть пещерной системы, но я знаю, где скользкие ступени, и я не могу позволить себе потратить ни секунды.
Если Джубили мертва, это будет мой провал.
Когда я уже оказываюсь за углом, я слышу не прекращаемые звуки ударов кулаков и ног об плоть, ни звука от Джубили, только невнятные звуки усилий и ярости Макбрайда. Сердце останавливается, но ноги несут меня — я врываюсь в пещеру, чтобы увидеть, как Макбрайд бьет ее сапогом по ребрам снова и снова. Используя набранный темп, я ударяю его о стену в нескольких метрах позади нее. Воздух выходит из него с ворчанием, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Джубили — это моя ошибка. С помощью одной руки Макбрайд посылает меня в полет. Я падаю рядом с Джубили, мир вращается, когда голова ударяется со всего размаху о пол. Она не двигается.
Затем появляются остальные, и когда Шон, Майк и Турло встают между мной и Макбрайдом, Джубили с трудом открывает один глаз, чтобы взглянуть на меня. Ее горло двигается, будто она пытается сглотнуть, а ее потрескавшиеся губы пытаются принять форму слова.
— Ромео.
Я пытаюсь отдышаться от спешки, и по венам прокатывается горячее облегчение. Она жива.
Макбрайд хватает воздух ртом, Шон держит его за одну руку, Майк за другую, а Турло толкает его в грудь, когда он пытается податься вперед. Его взгляд непоколебим — я даже думаю, что он не понял, что мы здесь, за исключением лишь того, что являемся препятствием к тому, чего он хочет. Я слышу, как Майк кричит от боли, когда его больное колено дает о себе знать, и я вскакиваю на ноги, спина жжет и в один опасный момент перед глазами начинает плыть. Прежде чем я добираюсь до Макбрайда, он хватается за носимый им украденный пистолет военных, вытягивает его из кобуры и поворачивается к Джубили. Я снова прыгаю на него, отталкивая его назад к стене, поэтому, когда его палец нажимается на курок, пуля безобидно попадает в камень.
Шон упорно борется за пистолет в его руке, Джубили, валяющаяся у наших ног, не так сильно вздрагивает в ответ на раздавшийся звук выстрела. Макбрайд, делая глубоки вдохи, отталкивает меня, хотя и остается стоять оперевшись на стену. Горе запечатлелось по всему его лицу.
— Ты думал, что сможешь привезти эту… эту штуку сюда… в наш дом, и никто не узнает? — Макбрайд вытирает рукой покрасневшие глаза, все признаки оратора пропали. Если бы только другие могли увидеть его таким. Увидели бы, что маразм и насилие скрывается за его призывами к действиям. — Хорошо, что Марта более лояльна, чем ты, ты же — чертов трус.
— Убирайся. — произношу я низким от злости голосом, который очень на меня не похож.
Он стряхивает хватку Шона со своей руки, а затем позволяет Майку и Турло направить его в сторону тоннеля.
— Убедитесь, что Макбрайд останется там, — говорю я им, голос дрожит от адреналина. Шон остается, чтобы помочь мне с Джубили. Мы не можем оставить ее здесь, теперь, когда Макбрайд знает, где ее найти. Даже Шон не приговорил бы trodaire к такой участи.
Джубили едва ли находится в сознании, когда я развязываю ее руки, она что-то бессвязно бормочет — может быть на китайском, я не могу сказать точно. У нас есть хранилище, расположенное ближе к гавани, которое было камерой в течение долгого времени, которую использовали, если кто-то становился слишком воинственным и нуждался остыть за ночь. Оно было слишком на виду, слишком легко для кого-то, чтобы побродить мимо и обнаружить ее, но теперь я хотел бы запереть ее там и оставить несвязанной. Независимо от того, кто она или что она сделала, она не заслуживает того, чтобы быть связанной, неспособной защитить себя от человека, который с ума сошел от горя и гнева.
С помощью Шона я перевожу ее в хранилище, игнорируя лица, которые следят за нами. Они все теперь знают, кого мы захватили — больше нет смысла прятать ее. В углу лежит скрипучий матрас, и мы опускаем ее на него. Шон долго смотрит на меня и, не говоря ни слова, снова исчезает. Я знаю, что он позаботится о том, чтобы Макбрайд остался там, где он есть.
Я натягиваю одеяло на ее неподвижную фигуру, прежде чем присесть рядом с лежанкой, чтобы изучить ее лицо. Пещера окутана мягким, жутким зеленым свечением биолюминесценции — точечками света, что распространены по всему Эйвону, так любящие плодиться в этих влажных пещерах. Но, несмотря на слабый свет, я могу сказать, что ее лицо мертвенно-бледное, ее темные волосы свалялись в дикий клубок, выглядя такими неуместными на таком идеальном солдате. Пальцы дергаются, желая протянуть руку и пригладить их. Вместо этого я легкими прикосновениями пробегаюсь пальцами по ее боку. Становится ясно, что ее ребра сломаны, когда раздается всхлип от моих прикосновений. Дыхание стабильное, так что я думаю, ее легкие в порядке, и она не кашляет кровью. Избиение вскрыло рану от выстрела, и она нуждается в лечении, как только я удостоверюсь, что никто больше не озарится идеей выместить свою ярость на ней.
Я поднимаю глаза и обнаруживаю, что она наблюдает за осмотром карими, серьезными глазами.
Я был не прав, хочу сказать я, но не могу разомкнуть губ. Я осматриваю синяк на лице Джубили, ее губы разомкнулись и брови сдвинулись. Все, что ее сейчас заботит, что фианна связала ее и избила. Одним ударом Макбрайд сумел уничтожить любой шанс, который я мог бы использовать, что убедить ее, убедить кого-нибудь из них, выслушать меня.
Я молча с толчком встаю на ноги, игнорируя свинец в сердце и ставлю фляжку для нее рядом с лежанкой. Я должен выбраться отсюда и попытаться ограничить вред — я знаю, что сделает Макбрайд, если меня не будет здесь, чтобы противостоять ему. Свет пламени тусклый, но, по крайней мере, она не окажется снова в ловушке в темноте. Затем я закрываю дверь за собой и дважды проверяю замок, прежде чем ухожу.
Они уже спорят в главной пещере, когда я вхожу. Шон и Макбрайд стоят на ногах, два десятка позади них.
— И если они говорят да, а у нас нет ее в живых? — спрашивает Шон с нажимом, разгоряченный, готовый начать толкаться. — Что дальше, гений?
Но Макбрайд не дурак. Это именно то, что он надеялся, не произойдет. Стоя в дверях, я испытываю боль из-за сестры. Она бы знала, что им сказать. Но она умерла, и это осталось мне.
— Мы не можем убить ее. — Я остаюсь в дверях, сжимая кулаки. — Здесь есть люди, у которых семьи в городе. Последнее, что нам нужно, это чтобы все ухудшилось, чтобы trodairí начали использовать их против нас. Мы не хотим нарушить режим прекращения огня.
Макбрайд снова взял себя под контроль, но его взгляд, когда он разворачивается ко мне, несет в себе убийство. Если он ненавидел меня раньше, потому что я не был моей сестрой, то теперь он презирает меня, стоящего между ним и trodaire.
— Какая польза от прекращения огня, когда мы умираем здесь? — Он отворачивается от Шона, и кольцо зевак отступает, давая ему сделать несколько шагов. — Как улучшилась ситуация за последние десять лет? Мы никогда не должны были уклоняться от прямых действий.
— Это не просто заключенный, — отмечаю я, заставляя свой голос оставаться низким. — Она — капитан Ли Чейз. Пока мы не узнаем, что они обменяют на нее, нам придется ждать.
— Они не будут торговаться, — серьезно говорит Макбрайд серьезным голосом с холодной уверенностью в голосе, и я вижу, что больше, чем несколько голов кивают в согласии. — Они предпочли бы видеть ее мертвой, чем мы получим то, о чем просим.
— Ты точно этого не знаешь. У нас никогда не было офицера, захваченного живым. Мы никогда не пробовали это. — Я шагаю вперед, и народ расходится в стороны от меня, позволяя мне подойти к нему. — Что, если они предложат медикаменты или отпустят заключенных? Убей её сейчас, и мы потеряем эти шансы.
— Все мечтаешь. Они не твои друзья, Кормак, и никогда не будут. Trodairí — холуи «ТерраДин», а «ТерраДин» хочет скрыть боль Эйвона, их неудачу от остальной галактики. Никто не придет нам помочь. Мы должны помочь себе сами.
— И мы, путем… — голос умирает в горле. За ним я вижу в дверях Марту, и я знаю, что она пришла из радиорубки. Тонкие линии вокруг ее рта говорят за нее. Один за другим, остальные следуют за моим взглядом, и она ждет, пока не станет тихо. В глазах ее сквозит извинение, когда она смотрит на меня, но она не может изменить свое сообщение.
— Ну? — говорит Макбрайд грубым голосом. — Что они сказали?
Живот скручивает, и вся боль, страдания и истощение последнего дня набрасываются на меня, поэтому я едва слышу ее ответ.
— Мы не заключаем сделок с мятежниками.
Ее глаза опухли, и каждый вдох и выдох болезненно затруднен из-за сломанных ребер. Она просыпается, когда я открываю дверь, но ничего не говорит. Я нажимаю на дверь, закрывая ее, и пересекаю помещение, чтобы опуститься рядом с ней на каменный пол. Ее рубашка мокрая от крови, после того как рана в боку вновь открылась.
Сердце стучит, когда мы смотрим друг на друга. Растущее по всему потолку свечение омывает ее кожу сине-зеленым светом. Ее темные глаза насторожены, но не боятся. Я начинаю думать, что в ней нет этого.
— Мы держим эту дверь запертой. — Я нарушаю тишину, мой голос скрипит. — У меня есть ключ, и я буду держать его у себя все время. Этого не должно было произойти.
Она смещается, пытаясь сесть немного прямее в том месте, где она прислонилась к стене, но ничего не говорит в ответ. Если она и успокаивается, то не показывает это, глядит в сторону от меня, остановившись на двери.
— Ты назвал его Макбрайд, — хрипло произносит она.
Я вздрагиваю.
— Да. — И я знаю, почему она спрашивает. Макбрайд был в топе списка самых разыскиваемых «ТерраДин» за последнее десятилетие. Для кого-то вроде Джубили, схватить его было бы похоже… ну, как ей попасть в наши руки.
— У него наш пистолет.
— Ему нравится некая поэтичность этого. — Убивать солдат их собственным оружием.
— Он сумасшедший, — говорит она сквозь зубы
Без шуток, хочется мне сказать. Вместо этого я молчу, потянувшись до скудных предметов первой помощи, которые я принес с собой. Она вздрагивает, когда я дотрагиваюсь до нижней части рубашки, но позволяет мне приподнять и оттянуть кровоточащую ткань от ее кожи. Рана от моей пули, задевшая ее бок, течет, а над ней можно увидеть зачатки отчетливых, ярких синяков на ребрах. Хотел бы я принести фонарь, но я не хочу, чтобы кто-нибудь поймал меня, на использовании наших драгоценных предметов первой помощи на trodaire. Безопаснее работать при тусклом, синем свете пламени. Я очищаю худшее от крови тряпкой, смоченной в кипятке, затем тянусь за маленькой баночкой в аптечке.
— Что это? — Какая-то нотка проскальзывает в ее голосе, когда я откручиваю крышку и нюхаю коричневую гадость внутри, чтобы проверить ее свежесть.
— Микро биотическая грязь из посевных резервуаров «ТерраДин». — Я пытаюсь сконцентрироваться на ране, а не на оголенном животе Джубили, когда пробегаю пальцами по коже, пытаясь понять, поднялась ли температура от инфекции.
— Грязь. — Сомнение прорывается сквозь боль в ее голосе. Она разглядывает меня, будто я сошел с ума. Возможно. Ее лицо покраснело от гнева, и без сомнений, от боли.
Я зачерпываю немного нашего импровизированного антисептика.
— Грязь, — повторяю я. — Она поможет предотвратить инфекцию. — Я осторожно начинаю намазывать рану, когда она вздрагивает и шипит от боли. Ее кожа дергается от моего прикосновения, и когда я смотрю вверх, она пристально смотрит на потолок, закусив губу.
— Свет, — говорит она, наконец. — Голос напряжен от боли, но теперь мягче. — Как вы это делаете? — Ее глаза направлены на биолюминесценцию, освещающую пещеру.
Хотя лицо ее мало выдает, за исключением того, что она привязана к моему оказанию помощи, ее взгляд смягчается, и глаза рассматривают потолок с чем-то вроде удивления. В этот момент она может быть одной из нас. Я не думаю, что когда-либо видел раньше, как нездешний восхищался бы какой-либо частью Эйвона.
— Это своего рода гриб или плесень, — говорю я, пытаясь сосредоточиться на том, что я делаю; трудно не смотреть на ее лицо. — Мы всегда называли это диким огнем.
Она молчит в течение длительного времени.
— Похоже на туманность, — бормочет она сама себе. Я рискую еще раз взглянуть на нее, и, хотя ее глаза немного остекленели от боли, она все еще смотрит вверх.
— Туманность — это что-то в небе, верно? — спрашиваю я низким голосом. Отвлечение облегчает ей этот процесс, и я хочу сделать все как можно быстрее. Или — я едва могу признать это даже себе, возможно, это еще потому, что эта более мягкая, спокойная версия Джубили так увлекательна. — Раньше я задавался вопросом, так ли выглядит звездный свет.
Она моргает и с трудом фокусируется на моем лице.
— Ты никогда раньше не был вне мира. — Это не совсем вопрос, но она удивлена.
— Как мне выбраться из мира? — Несмотря на благие намерения, я слышу горечь в своем голосе. — В любом случае Эйвон — мой дом. С облаками или без.
Я готовлю себя к резкому ответу, но его нет. Я протираю пальцы, не глядя на ее лицо, возвращаю баночку в набор и вместо этого тянусь за повязками.
— Я всегда думала, что туманность это красиво, — говорит она, наконец, ее голос все еще тихий. Она звучит уставшей, и я не могу винить ее; травмы, которые я лечу, заставляют болеть мой бок в знак сочувствия. — Когда звезда умирает, она взрывается, туманность — это то, что остается после. — Она все еще смотрит вверх на сине-зеленые завихрения на потолке. — В конце концов, внутри них растут новые звезды из того, что осталось от старой.
— Беременная звезда. — Я ровно прикрепляю повязку на бок, морщась, когда она вздрагивает. — Мне это нравится.
Странность разговора, кажется, поражает ее в то же время, что и меня, и она вытягивает шею, чтобы посмотреть на свой только что перевязанный бок.
— Слушай, зачем ты это делаешь?
— Потому что не все из нас похожи на него, — с осторожностью отвечаю я ровно. — Некоторые из нас понимают, что только потому, что раз проще, чем начать диалог, просто взять пистолет и начать стрелять, не означает, что это правильно.
— И все же ты работаешь с такими людьми как Макбрайд.
— Думаешь, я не знаю, что нам было бы лучше без него? — Как будто ухаживая за ней, я держал свое разочарование в страхе, но сейчас оно вернулось и вспыхивает с новой силой. — Если бы это было так просто: взять его на болото и прикончить однажды ночью, что возможно, будет когда-либо сделано.
Она оправляется от боли и ее голос становится немного тверже, когда я закончил свою работу.
— Так почему же не тобой? — бросает она вызов.
— Альтернатива борьбе займет годы, — отвечаю я, вдруг чувствуя вес сказанного, усталость от попыток удержать толику того контроля, что у меня есть над моим народом, от ускользания прочь. — Макбрайд заставил их думать, что если они будут бороться достаточно жестко, они смогут изменить Эйвон завтра.
— Этого никогда не случится. Вас меньшинство. Менее вооружены.
— Правда что ли? Я и не заметил. — Я бросаю остатки повязки обратно в комплект и защелкиваю его. Когда я поворачиваюсь назад, она все еще наблюдает за мной. Глаза у нее горят от боли, но стали яснее и вдумчивее. Я вздыхаю. — Макбрайд ждет чего-то, чего-нибудь, что дало бы ему повод к борьбе.
— Я заметила, — ровно произносит она.
— Случись с ним что-нибудь, или, найдя он причину, и его люди будут винить твоих людей, что будет концом прекращения огня. Твои кошмары о бомбах в ваших больницах станут реальностью.