— Это что, в конце концов, такое?! — возмутилась я и потрясла пальцем перед носом шефа. — Ты даже не спросил, чего я хочу. А может я вегетарианец!
— Шашлык ела и не плакала, — усмехнулся Костя.
— А может, я рыбу хочу…
— У нас красное вино.
— А я хочу белое!
Колчановский вернул на стол вино и бокалы, которые уже держал в руках, в задумчивости почесал кончик носа и спросил:
— Причина капризов? И не говори, что ты — женщина и имеешь право. Давай настоящую причину. Что бесит?
Я развернулась и направилась в комнату, шеф последовал за мной, ожидая объяснений. У меня они были, но не все я могла огласить. Например, я бы и под дулом пистолета не созналась, что чертов шеф мне начинает нравиться, совсем не как шеф, и даже не как просто хороший человек. Именно от этого побочного эффекта я хотела избавиться, но вместо запланированного флирта на стороне, я опять в его компании. И если бы Костя пришел ко мне, как мой мужчина, я бы сейчас млела и от цветов, и от его решительности. Но мне всего этого было не нужно! И потому одно присутствие Колчановского будило во мне зверя.
Но всего этого я ему сказать не могла, потому шла в комнату и выдумывала причину для своих капризов. Впрочем, искать долго не пришлось, достаточно было вспомнить о сделке. На ней я и сосредоточилась. И когда мы вошли в комнату, я уселась в кресло, закинула ногу на ногу и посмотрела Колчановскому в глаза.
— Меня раздражает, что в нашем партнерстве я не имею права голоса, — ответила я на вопросительный взгляд. Костик открыл рот, но я отрицательно покачала головой, показывая, что еще не закончила. — То, что ты прислушивался ко мне в гостях у Поляковых, было вынужденной мерой. В остальном всё решаешь ты. Например, твой приезд. Ты даже не соизволил поставить меня в известность о том, что собираешься сегодня нагрянуть в гости. Мне это не нравится. Даже этот заказ еды. А вдруг я не хочу ресторанную пищу, может, я люблю исключительно домашнюю кухню. Можно учитывать мое мнение и мои желания? В данной афере я не подчиненная, у нас равные права…
— Вот тут не права, — остановил меня шеф. — В афере я — заказчик, а ты исполнитель. Я плачу деньги, ты их зарабатываешь, то есть всё остается на своих местах: я начальник, ты подчиненная. Но ты права в том, что я повел себя невежливо, не предупредив тебя о визите. Обещаю отныне не забывать об элементарных правилах приличия, и непременно буду интересоваться твоим мнением в отношении еды и напитков. Конфликт исчерпан?
Я хотела уже ответить «да», но нахмурилась и отрицательно мотнула головой.
— Что еще? — спросил Костик.
— Не только в отношении еды и напитков, не надо ставить ограничение на мою самостоятельность. Всё, что не касается напрямую нашей сделки или основной работы, должно согласовываться. Никакого одностороннего порядка в принятии решений.
Колчановский пожал плечами и ответил:
— Ладно.
Я подозрительно прищурилась, гадая, искренне ли он согласился, или только для моего успокоения.
— Ой, только не ходи извилистыми тропами женского сознания, — скривился Костик. — Это такой дикий лабиринт, там даже Минотавры дохнут.
Я поперхнулась.
— Ну, знаешь…
— Не надо слов, — патетично ответил мерзавец и уселся на диван, стоявший напротив кресел. — Лучше принеси штопор, и выпьем по бокальчику. — Он подался вперед и уточнил: — Если ты не против, конечно.
— Не против, — сварливо проскрипела я и ушла на кухню, на ходу изображая, что душу шефа. Вроде немного отпустило.
На кухне я задержалась из вредности, чтобы заставить Колчановского ждать. Выпила стакан холодной воды, постояла у открытой форточки, ловя кожей теплый ветерок, и поняла, что успокоилась. После этого я достала штопор, взяла вазу с цветами и направилась обратно в комнату. Шефа я обнаружила по-прежнему на диване. Он сидел, вольготно откинувшись на спинку. Телефон у уха я заметила почти сразу и нахмурилась, чувствуя, что раздражение возвращается. Почему-то я была уверена, что он болтает со своей Лизой…
— А вот и мое солнышко, — промурлыкал Костик. — Тигрик, тебе привет от Шурика…. И от Люси, конечно, тоже, — хмыкнул шеф, похоже, выслушав уточнение на том конце «провода». — Ребята хотят завтра нагрянуть к нам в гости. Мы же не против?
Он поманил меня к себе, и я, даже не заметив, что вздохнула с облегчением, подошла к дивану и громко произнесла:
— Привет, мы не против.
Колчановский послал мне воздушный поцелуй и вернулся к разговору. Я отошла к журнальному столику, стоявшему между двух кресел, поставила на него вазочку и уселась в кресло, ожидая, когда Костик закончит разговор. Не отдавая себе отчет, я невольно любовалась им и изумлялась одновременно — как ему удается быть настолько разным? Безэмоциональный истукан перед подчиненными, прохладно-вежливый с посетителями, сдержанный с партнерами и беспечная душка с близкими людьми.
Мне захотелось вдруг подойти к нему и встрепать светло русые волосы, потом отвести его голову назад и заглянуть в изумительно-ясные синие глаза… Вот черт! Я поднялась на ноги и отошла к окну, открыла одну половину рамы и закрыла глаза, вновь стараясь унять растущее раздражение, смешанное со смятением. Ну, сколько можно?! Откуда это придыхание и любование? Где мой разум?
— До завтра, — услышала я и обернулась.
Костик смотрел на меня, сияя озорной мальчишеской улыбкой.
— А я говорил, что они обязательно проявятся, — торжествующе произнес он. И добавил: — Какой я прозорливый.
— Это было логично, — я пожала плечами.
— Да ну тебя, упыреныш, — нахохлился Колчановский, однако обижался ровно две секунды, а после заговорил уже серьезно: — У нас с тобой много дел. И вот еще, завтра у тебя выходной. Нужно мою квартиру превратить из холостяцкой берлоги в семейное гнездышко. Там должны быть следы твоего обитания.
— Я у Эльвиры не отпрашивалась…
— Напишешь заявление за свой счет, я подпишу и готово. Какие проблемы?
— Ну, ты молоде-ец, — протянула я, поражаясь его простоте. — За свой счет, значит?
— Компенсирую, — отмахнулся шеф. — Тигрик, я — вершина этой пирамиды, мне и решать, кто и сколько получит. Заканчивай торговаться, давай уже займемся делом. Где штопор?
— Без ста грамм ни одно дело не делается, — заметила я ядовито и указала на столик: — Разуй глаза, обуй ноги, босс.
— Хамка, — фыркнул Костик и пересел в кресло. — Осталось дождаться наш ужин, и жизнь будет вообще прекрасна. Я голоден, как удав. — После поманил меня: — Иди сюда, чего там топчешься?
— Как скажешь, Каа, — медовым голосом ответила я.
— Ш-ш-ш, — зашипел шеф, и я клацнула в ответ зубами.
ГЛАВА 13
— Ну-с, и что тут у нас?
Я уперла руки в бедра и оглядела шефову крепость.
— Ремонт делать не надо, — услышала я и, полуобернувшись, бросила взгляд на Колчановского. Он застегивал рукава на рубашке. — Не ожидал, что ты приедешь еще утром. Могла бы и поспать, дел не так много.
— Разберемся, — ответила я.
— Просто разбавь обстановку своими вещами, ну и как говорили. Никаких новых занавесок, — он вновь вернулся к предостережениям. — Без меня, во всяком случае.
Развернувшись к нему, я насмешливо спросила:
— Страшно?
— Волнительно, — уточнил Колчановский. — Но я тебе доверяю.
— Я заметила, — покивала я. — Не боись. Усё будет сделано, шеф. Без шума и пыли, — процитировала я фразу из «Брильянтовой руки».
— Я в тебя верю, тигрик, — заверил меня Костик и скрылся с глаз долой, правда, ненадолго.
Вскоре он появился с пиджаком в руках и не затянутым галстуком на шее. Колчановский снова оглядел свою гостиную, в которой я расположилась, перевел взгляд на меня и вздохнул:
— Может мне остаться?
Я подошла к нему, затянула галстук, после поправила ворот рубашки и накрыла его грудь ладонями.
— Нечего прогуливать, Константин Георгиевич. Езжайте, дружочек, работать. Не забывайте, что вы трудитесь на благо своего бухгалтера. Это ответственная миссия и пренебрегать ею никак нельзя. Так что флаг в руки и вперед, партия вас не забудет. Клянусь, что ваша драгоценная берлога устоит под моим напором.
— Ты — тиран, Вера, — проворчал Колчановский, обняв меня одной рукой за талию. — Деньги и так зарабатываются, а я, может, тоже хочу отдохнуть и развлечься.
— Следить ты за мной хочешь, — ответила я.
— А может мне нравится за тобой следить, — едва заметно улыбнулся Костик.
Я попыталась отстраниться, но рука на моей талии напряглась, не позволяя выполнить отходной маневр. Шеф нагнулся и поцеловал меня в щеку:
— До вечера, дорогая. Постараюсь освободиться пораньше.
Костя отошел, а я осталась стоять на месте, ошеломленная и фразой и поцелуем, настолько это было по-домашнему уютным, и каким-то привычным, будто я сто раз провожала его на работу, и он столько же раз прощался со мной до вечера и обещал вернуться пораньше. Из-за своего смятения я едва не упустила момент, когда Колчановский открыл дверь квартиры, чтобы покинуть ее.
— Костя! — воскликнула я и поспешила следом.
Он обернулся, ожидая, что я скажу.
— Ты домработнице позвонил? Она не придет?
— Позвонил, — кивнул шеф. — Не волнуйся, тебе больше ни с кем воевать не придется. Хотя Аннушка вполне мирная женщина, но я твое пожелание выполнил.
— Умница моя, — вырвалось у меня, и Костик хмыкнул. Я постаралась не показать вида, что смутилась из-за собственных слов, и произнесла: — До вечера.
Он подмигнул, и дверь закрылась. Я осталась в одиночестве на чужой территории. Немного постояв, в растерянности обняв себя за плечи, я выдохнула и решительно направилась на кухню. Любая работа должна начинаться с чашечки кофе — это закон! Да и хотелось для начала освоиться здесь в роли хозяйки. А пока кофе варился, я подавила смущение, которое чувствуешь в чужом доме, и начала осмотр содержимого шкафчиков и полок. Если я тут живу, то должна знать, что и где лежит, чтобы вечером не путаться, отыскивая то, что может вдруг понадобиться.
Потом уселась за стол с кофе и печеньем, обнаруженным в вазочке, и включила телевизор. Так я провела некоторое время, не спеша продолжить близкое знакомство с обиталищем шефа. Просто было немного не по себе. Я чувствовала себя варваром, вторгшимся в замок какого-нибудь барона. Всё такое большое, дорогое, стильное и чужое.
— Ну, хватит! — я шлепнула ладонью по столешнице и встала из-за стола.
Помыв чашку и убрав крошки, я направилась в обход по комнатам. Их я уже все знала, но в пятницу и в субботу я все-таки оставалась гостем при хозяине, а сейчас сама превратилась, пусть и во временную, но хозяйку. Потому рассматривала более пристрастно, суя нос везде, где могла сунуть.
— Неплохо мы живем. Чистенько, опрятненько. Я — хорошая хозяйка, — я решила не скромничать и пойти путем своего «жениха». Любить себя, так на полную катушку, даже если и присваиваю труды Аннушки. — Но надо разбавить эту томность жизнью.
С этими словами я закончила обход и направилась к большой сумке, приехавшей в гости к чемодану, так еще и не покинувшему данный адрес. Наверное, в этом месте стоит сделать отступление и рассказать, как я оказалась здесь с утра пораньше. Хотя «пораньше» — это относительно, потому что Колчановский поехал сегодня на работу позже на два часа. Ну, начальство не опаздывает, оно задерживается — еще одна известная истина. А причина этой задержки стал наш вечер откровений.
Свой ужин мы дождались часа через полтора, впрочем, выпив за это время всего по бокальчику. И первое, что мы обсудили — это сегодняшний день.
— Я дам тебе ключи, — сказал Костик. — Можешь сильно не спешить. Проснешься, соберешься и приезжай. Главное, не позже часа дня, чтобы у тебя было время подготовиться.
— А как сам без ключей?
— У консьержа есть запасной ключ от квартиры, так что домой попаду, — ответил шеф. — Посмотри там, что можно добавить, чтобы следы твоего обитания читались сразу. Не только щетка в ванной. Нужен след поосновательней. Только без салфеточек, умоляю. И живность никакую не тащи.
— У меня нет живности, — возразила я, обводя комнату рукой, — а котов напрокат нигде не выдают. И салфеточек, как видишь, тоже нет. Моя мама любит их, а по мне — это лишняя помеха при уборке. Сними, протри, постели на место. Бр-р.
— За тебя, — улыбнулся Колчановский, отсалютовав бокалом. — Ты — идеальная женщина.
— Но против животных я ничего не имею.
— Я тоже. Кота бы мог завести, но потом его шерсть придется очищать со всех костюмов. Явиться на деловую встречу в шерсти и пропахнув кошатиной — такой роскоши я себе позволить не могу. А кастрировать не позволила бы мужская солидарность.
— А хомячок? — спросила я с любопытством.
— Для моего эго он слишком маленький, — со смешком ответил Костя, и на этом разговор о животных мы закончили.
Это был уютный вечер. Мы почти не обменивались шпильками, и раздражения не было — вино его успешно погасило, придав мыслям и телу расслабленность. А свечи мы все-таки зажгли, когда наш ужин был доставлен, и уютный вечер сразу превратился в интимный. Мы сидели друг напротив друга, и я рассматривала мужчину, волею чужого спора, временно ставшего моим, и понимала, что могла бы влюбиться в него до потери пульса, если бы всё происходило всерьез. Он нравился мне внешне, и нравился внутренне. Ему бы я смогла вручить себя под полную ответственность, и была бы уверена, что нахожусь за каменной стеной. Мне импонировало то, что он может уверенно принимать решения, и то, что относится без высокомерия к исполнителю, то есть ко мне. Колчановский мог бы просто направлять и указывать, не давая мне воли в нашем внутреннем общении. Мог не приносить извинения за то, в чем его вины-то и не было, потому что этот момент уже был оговорен в нашем «брачном контракте». И уж точно мог не искать фиалки, чтобы сделать мне приятно. А он хотел сделать приятно, я уверена…
— Что? — я очнулась от вопроса, заданного немного смущенным тоном, и это тоже было открытием — мой шеф умел смущаться. — Я испачкался? Ты глаз не сводишь.
— Нет, с твоим лицом всё в порядке, — ответила я и отвернулась, чтобы скрыть собственное смятение. — Просто задумалась.
Он промолчал. А когда я снова повернулась, Костя задумчиво покручивал в руках бокал с вином, глядя на огонек свечи. После поднял на меня взгляд и улыбнулся:
— Мне чертовски легко с тобой, — вдруг сказал он. — Не могу вспомнить, когда мне в последний раз было так уютно с кем-то рядом. Даже когда ты рычишь — это не раздражает. — После встряхнулся и произнес: — Ну, хватит лирики. Вернемся к делу. Что ты знаешь обо мне?
Я на минуту задумалась, потом пожала плечами:
— Ничего.
— Я так и думал, — кивнул он, и вечер интимный перешел в новую стадию — вечер откровений.
Теперь я знала, что мой начальник — сирота, и что его родители погибли в автомобильной аварии, когда ему было всего десять лет. Опекунство над мальчиком взяла семья друзей его родителей — Поляковы. Так что с Александром они не то, что друзья, они почти братья, и почему Костя дорожит их дружбой, стало понятно без лишних уточнений. Именно Шурик поддерживал друга, когда тому особенно нужна была помощь.
— Сашка стал моей соломинкой, — сказал шеф. — Дядя Слава и тетя Элла заботились обо мне, но они это делали по-взрослому. Возили меня к психологу, чтобы не осталось травмы, чем больше утомляли, чем помогали. С психологом я помнил о том, что случилось. А Сашка просто был рядом, отвлекал на игры, на проказы. Мне было проще, когда нас отчитывали, чем когда смотрели с участием, постоянно давя сочувствием. В конце концов, его родители признали, что мне лучше в общении с Шуриком, чем с психологом, и эта пытка закончилась. Ой, не начинай, — вдруг скривился Колчановский. — Не надо меня жалеть. Это случилось двадцать лет назад, я давно пережил и свыкся.
Я фыркнула и задрала нос, пытаясь скрыть раздражающее его сочувствие. Костя усмехнулся, и продолжил рассказ о себе. Больше близких родных у моего шефа не было. Дальние родственники не спешили брать его к себе, потому Поляковы и позаботились о мальчике, чтобы он не отправился в Детский дом. А когда подрос и выучился, ему помогли взять удачный старт в бизнесе: Поляковы и их друзья, хорошо знавшие Колчановских. Так что с этой стороны у Костика была неслабая поддержка и помощь. Результат известен — он своего не упустил.