— Я тебя обожаю, — хохотнул Костик. А когда я подошла к нему, поднял руку, и я шлепнула его пятерней по раскрытой ладони.
Мы замерли друг напротив друга. Его взгляд скользил по моему лицу, а я, словно тот дурак-кролик, пялилась на шефа и не знала, что сказать или сделать. Пауза затягивалась, и молчание становилось неловким…
— У меня там сейчас что-нибудь сгорит, — пролепетала я, наконец, протискиваясь мимо Колчановского.
— Не хотелось бы, пахнет вкусно, — ответил он, поворачиваясь следом за мной. — Я скоро вернусь.
— Куда? — удивилась я, но Костя уже направился к входной двери.
Он обернулся:
— Я кое-что забыл. Скоро вернусь, — повторил шеф и вышел. А я осталась в растрепанных чувствах и с глуповатой улыбкой на лице, причину для которой никак не могла понять…
ГЛАВА 14
За окнами элитной многоэтажки медленно, но верно вечер превращался в ночь. Я сидела на подоконнике открытого окна с бокалом вина в руке и смотрела на двух приятелей, засевших за столом с непроницаемыми лицами. Люся устроилась на подлокотнике кресла своего мужа и без зазрения совести смотрела в его карты. Я просто отдыхала после первых часов приема дорогих гостей. Сейчас мужчины играли в покер, а я в этой игре ничего не понимала, потому решила просто проветрить голову и понаблюдать за тем, как другие развлекаются.
— Тигрик, не свались, — произнес Костя, ни разу не повернувший голову в мою сторону.
— Не дождешься, — заверила я, сделав небольшой глоток из бокала.
— У меня на тебя другие планы, милая, смертоубийство в них пока не значится, — ответил Колчановский. — Иди сюда.
— У меня отличная позиция…
— Меня она нервирует, — с неожиданным раздражением ответил шеф. — Не буди во мне Горыныча.
Я недоуменно подняла брови. Моей жизни точно ничего не угрожало, почему дергается Колчановский, я понять не могла.
— Верунь, — не отрываясь от игры, заговорил Саша, — дико хочется кофе.
— Сейчас сделаю, — ответила я и, поставив на подоконник бокал, направилась на кухню.
Плечи шефа, когда я отошла от окна, заметно расслабились. Проходя мимо него, я взлохматила ему волосы и услышала тихое:
— Ш-ш.
Уже привычно клацнув зубами на его шипение, я вышла из гостиной. Следом послышались шаги, я обернулась и увидела Люсю. Она вошла вместе со мной на кухню и села к столу, дав мне возможность выполнить просьбу ее мужа.
— Хочешь кофе? — спросила я.
— Нет, в меня уже ничего не влезет, — ответила она с улыбкой. — Спасибо, всё было очень вкусно.
— Ты уже говорила, — ответила я ей улыбкой на улыбку.
Люся подперла щеку ладонью и огляделась. Ее взгляд прошелся по кухне и остановился на нашей фотографии. Она ее уже рассматривала, когда помогала мне убрать со стола, но больше вскользь, а сейчас решила поглядеть поближе. Мадам Люсиль подошла к снимку, взяла его в руки, а затем произнесла:
— Здорово смотритесь вместе. Все-таки вы с Костей нашли друг друга, такое единодушие и взаимопонимание. Я даже немного завидую, мы с Сашкой часто спорим. Иногда так поскандалим, что несколько дней только по делу разговариваем.
Теперь я присела к столу и пожала плечами:
— Вы десять лет вместе, мы меньше года. Наверное, и мы будем когда-нибудь ругаться, но пока у нас всё мирно. Спорим, конечно. Иногда раздражаемся, не без этого, но к взаимопониманию приходим быстро. — Я вдруг улыбнулась, вспоминая наши стычки с шефом, и продолжила уже без всякого вранья: — Это всё Костя. Он выводит на откровенность, просит говорить открыто, что мне не нравится. Был случай, когда мы застряли в пробке, и я начала дергаться… — Люся поставила рамку с фотографией на место и посмотрела на меня с любопытством. — Он предложил мне сказать всё, что накипело. Включил музыку погромче, а я выплеснула свое раздражение. И я наоралась вдоволь, и он музыку послушал — всем хорошо.
— Похоже на него, — кивнула Люся. — Костя умеет гасить конфликты.
— Только я не поняла, почему он сейчас завелся, — честность так честность, тем более мне это и вправду было интересно.
— Ты же знаешь, что случилось с его родителями? — теперь кивнула я, радуясь предусмотрительности шефа и нашему вчерашнему разговору. — У Кости с тех пор пунктик — боится потерять тех, к кому привязан. Сашка так однажды ко мне на свидание не приехал. Был сильный дождь, а он хотел сесть за руль. Костик ключи от машины спрятал и не дал вызвать такси, — усмехнулась Люся. — Сашка говорил, они тогда сильно поругались, но мой, в конце концов, сдался. А вот я жутко обиделась, с Шуриком несколько дней не разговаривала. Костя нас помирил. Они же два дуралея, — я навострила уши и слушала ее, затаив дыхание, — целое представление под моими окнами устроили. Колчановский орал на весь двор, Сашка стоял рядом с ним на коленях с розой в зубах. Это была Костина идея.
— Что орал? — спросила я.
— Что Сашка не виноват, что не может без меня, и что они будут стоять здесь, пока я не выйду, или пока их не заберут в милицию. УАЗик действительно приехал через час с небольшим их стараний, так что пришлось звонить родителям Шурика и встречать двух дурней у отделения. — Люся весело рассмеялась. — Ты бы видела их лица. Два героя-революционера, помятые законом, но не сломленные духом.
Я представила себе Костика с деловито-воинственной физиономией и рассмеялась.
— Целый час орал и не охрип? — спросила я, еще посмеиваясь.
— Охрип, потому начал кидать в окно камнями, попал в соседское… разбил, — ответила Люся. — Поэтому милиция и приехала.
Я округлила глаза, а потом расхохоталась в полный голос. Это мой шеф! Наша глыба, наш каменный истукан! Да когда бы я, глядя на его прохладно-вежливую улыбку, могла подумать, что Колчановский — хулиган и дебошир?! Конечно, они тогда были почти мальчишками, но все-таки! Хотя… тяга к авантюризму у него, похоже, врожденная.
— Полик, забудь о кофе, тут повальный угар, — послышался голос героя Люсиного рассказа за нашими спинами.
— Я уже понял, — проворчал Александр, протискиваясь мимо Колчановского.
Я обернулась к Костику, посмотрела на него и снова расхохоталась.
— Люся? — взгляды мужчин сошлись на виновнице моего истерического хохота.
— А я чего? — она округлила глаза, но предательское хмыканье все-таки прорвалось наружу, и супруг-адвокат нацелил на жену палец:
— Ты того, — усмехнулся он, усаживаясь рядом. — Что рассказала?
— Тигрик, водички? — заботливо спросил Костя, и я замахала руками, отлично зная, как он применит водичку. Проходили уже, вытирались.
Шумно выдохнув, я стерла с лица слезы, выступившие от смеха и, продолжая посмеиваться, сказала, выдавая Люсю с головой:
— А ты, оказывается, криминальный элемент. Даже ходку за хулиганство имеешь.
На кухне на короткое мгновение воцарилась тишина. Я обвела удивленным взглядом всех троих, не понимая причины неожиданного молчания.
— Я рассказала, как Костя разбил окно моим соседям, и вас забрали в милицию, — пояснила Людмила.
— Ну ты вспомнила, — проворчал Колчановский. — Мы были молоды и полны задора.
— Я бы сказал — нездорового энтузиазма, — усмехнулся Александр.
— Но цель была благородной, — заметила я.
— Это точно, — Шурик посмотрел на жену, и она ему улыбнулась.
Мне стало завидно — в их отношениях всё было честно. И их история была настоящей. Хотя я несправедлива, конечно. У меня тоже были свои истории, и у Кости. А вот у нас с ним… «Боится потерять тех, к кому привязан», — вдруг всплыло в моей голове. Я порывисто обернулась и встретилась взглядом с Костей.
— Кофе-то нальешь? — спросил шеф с едва заметной улыбкой. — Я тоже хочу.
Поднявшись на ноги, я отошла к кофе-машине, но снова обернулась — он всё еще смотрел на меня, и я поспешила отвернуться. Я попыталась переключиться с опасной фразы, сказанной Люсей на ее рассказ, но помимо воли вновь и вновь прокручивала в голове слова мадам Люсиль. Мне вспомнились вчерашние фиалки, и то, что Костик искал их специально для меня. А еще вспомнилось, как он ушел сегодня, пока я готовила, и вернулся с букетом белых лилий.
— Для полноты картины, — сказал шеф, вручая мне букет. А потом добавил: — Хотел купить розы, потому что ты колючка, а потом решил, что лилии больше отражают твою суть.
— Запахом? — спросила я, пряча за ехидством смущение.
— Хрупкостью, — ответил Костя и отправился переодеваться, а я изумленно спросила его вслед:
— Я — хрупкая?
— Ага, — ответил он, так и не обернувшись, — хрупкая. А колючки — это только защита. Ты ранимая, разве не так?
— Да я — брутальный кактус! — возмутилась я, скрывая за бравадой, как мне приятны его слова.
— Вот и я том же, — послышался смешок. — Напоминаю, я всё еще голоден.
— А ваза где?
— Я голоден! — возмутился шеф.
— Не шипи на меня, я хрупкая и ранимая. Нежная лилия, — напомнила я.
Костик высунул голову из комнаты, оглядел меня и ответил:
— Ты — брутальный кактус.
— Хам, — фыркнула я.
— Не-а, я покладистый и соглашаюсь со всем, что ты сейчас скажешь. Как мне еще выпросить тарелку похлебки и три корочки хлеба в собственном доме? — не согласился Колчановский. — Если не проникнешься, начну рычать. Считаю до трех. Один… два… два с хвостиком…
— Ой, как страшно, — ответила я. — Если еда будет пересолена, знай — это слезы.
— Тогда поплачь над корочками, я хлеб с солью люблю.
— Бесчувственное чудовище! — возмутилась я.
— Но чертовски обаятельное, — ослепил меня жизнерадостным оскалом шеф и снова скрылся в комнате.
— Самовлюбленное и эгоистичное, — проворчала я.
— Два на ниточке, — многозначительно донеслось из комнаты, и я, фыркнув в букет лилий, отправилась кормить дорогого работодателя…
Медленно выдохнув, я обернулась и обнаружила, что на кухне остался только Костя, Люся и Александр ушли обратно в гостиную, а я в своей прострации этого даже не заметила. Колчановский стоял за моей спиной, и когда я повернулась к нему, обнял мое лицо ладонями.
— Что-то не так? — спросил он, глядя мне в глаза. — Устала?
— Нет, — я выдавила улыбку. — Всё хорошо, и сил во мне, как в бабе Нюре — на роту пехоты во время марш-броска, — произнесла я, вспомнив оценку тещи дядей Мишей.
Шеф хмыкнул и провел большими пальцами по моим щекам.
— Ты — умница, — похвалил меня Костя. — Всё идет замечательно. И ужин был потрясающим. Мне всё понравилось.
— Это мамины рецепты, — смущенно уточнила я. — У нее еще вкусней получается.
— Всё было изумительно, — повторил шеф. Он убрал руки от моего лица и сделал шаг назад: — Но гости ждут, нам стоит к ним вернуться и желательно с кофе.
— Да будет вам кофе, будет, — сварливо ответила я. — Иди, сама справлюсь.
— У нас будет кофе! — Колчановский воздел руки к потолку, а я закатила глаза, но как только он ушел с кухни, негромко рассмеялась и принялась за дело, уже стараясь ни о чем не думать.
В гостиную я входила с подносом, на котором стояли две чашечки с кофе, и с приветливой улыбкой на губах. Если Люся и Саша оставили нас наедине, значит, думают, что я чем-то недовольна. Мне этого не хотелось, поэтому я жизнерадостно провозгласила:
— Возликуйте, дети мои, ибо снизошла на вас моя щедрость и кофейная благодать.
— Аллилуйя! — послушно возликовал Колчановский.
— Велика милость твоя, Кофейная Мать, — в экзальтированном восторге закатил глаза Поляков.
— Клоуны, — хмыкнула Люся.
Я поставила поднос на стол и уселась на подлокотник кресла Костика, как недавно сидела мадам Полякова рядом со своим мужем. Уместив руку на спинке кресла, я посмотрела на карты и фишки, лежавшие теперь без дела, и внесла предложение:
— А давайте играть в дурака.
— Я — за, — тут же откликнулась Люся. — Надоели вы уже со своим покером, эгоисты.
— Учись играть, — резонно возразил ее муж.
— Захочу и научусь, — задрала нос мадам Люсиль. — Пока не хочу.
— На что играем? — деловито спросил Костик. — На раздевание не позволяет общество.
— На деньги? — во мне подал голос бухгалтер.
— Гусары денег не берут-с, — ответил Александр.
— На желания? — спросила Люся.
— Только на них и остается, — вздохнул мой шеф. — Что с вас еще возьмешь?
— Он про женщин говорит, — уточнил Саша, убирая лишние карты из колоды.
— Шовинизм? — уточнила я.
— Махровый, — кивнула Люся, потирая руки. — Они считают, что уже выиграли.
— Посмотрим, — кивнула я.
— Поглядим, кто будет кукарекать, — поддакнула мадам Полякова.
— Какая пошлость, — поморщился Колчановский. — Кукарекать!
— Женщины, — философски ответил Александр, тасуя карты. После раздал их и провозгласил: — Поехали.
И мы поехали. И если поначалу в ход шли простые желания, то спустя час азарт начал снимать ограничительные рамки. Если подробней, то ход игры шел следующим образом. Первой проигралась Люся, и ей вернули ее же желание — мадам Полякова троекратно прокукарекала и вернулась к игре. Следующим надрывался в окно ее супруг, сообщая мирно отдыхавшим соседям:
— В Багдаде всё спокойно! Спите жители Багдада!
Я оказалась в проигравших третьей, и, выполняя желание извращенца Колчановского, радостно читала стишок про бедолагу мишку, которому оторвали лапу. Ну и всё в таком духе, пока азарт не набрал обороты. И вот тогда желания приобрели фривольность, и Костик на три кона засел играть с моим лифчиком на голове, время от времени сообщая:
— Ромашка, Ромашка, я Тополь, впереди Мессер. Атакую. Трдыщ-тыщ-тыщ.
Услышав желание адвоката, я смутилась. Хвастаться своим нижним бельем я не собиралась, тем более мой «потерянный лифчик» так еще и не был обнаружен. Но карточный долг свят, и мне пришлось принести деталь туалета, не предназначенную для чужих глаз. Благо боезапас был в наличии. А потом я ржала полковой лошадью, глядя на невозмутимую физиономию моего «летчика».
Впрочем, вскоре я сидела с ним рядом с кастрюлей на голове, не забывая произносить:
— Пять минут, полет нормальный.
А следом за этим раздавалось:
— Трдыщ-тыщ-тыщ…
Поляковы перешли на ультразвук, сотрясаясь от беззвучного хохота над нашим бравым летным семейством. Недолго. Следующий кон стал делом чести. Я, несмотря на «шлем» отбилась первой, следом вышла из игры Люся, и Колчановский сойдясь в баталии с главой адвокатского семейства, одержал убедительную победу, наградив Шурика погонами.
После оглашения желания, Люся с каменным выражением на лице вышла из комнаты, а вернулась со своим бюстгальтером в руках. Полик с таким же каменный выражением надел его и… вышел из квартиры. Мы последовали за ним. Все вместе спустились на первый этаж и остановились у лифта, Александр продолжил свой путь в одиночестве. Он подошел к каморке консьержа, вежливо постучался и деловито произнес:
— У меня по квартире бегают зеленые человечки. Вы не могли бы вызвать специалистов? Только предупредите, что дихлофос их не берет. Водкой поить тоже не стоит, начинают размножаться.
— Что, простите? — опешил консьерж.
И в этот момент от лифта донеслось:
— Ромашка, Ромашка, я Тополь. Впереди Мессер. Атакую. Трдыщ-тыщ-тыщ.
— Пять минут, полет нормальный!
Ага, наш проигрыш еще продолжал работать. Колчановский в моем лифчике на голове, я в кастрюле, и всё по сценарию: он атакует, я лечу, а у каморки застыл мсье Поляков — адвокат из Прованса в бюстгальтере жены на широкой груди.
— Вызовите Малдера и Скалли. Это дело для них, — потребовал Шурик и направился к нам.
Консьерж вышел следом. Он смотрел с открытым ртом, как наша пестрая компания вернулась в лифт и уехала на десятый этаж, сохраняя молчание. А вот когда вошли в квартиру…
— Идиот, — невозмутимо произнес Александр, не глядя на Костика, и шефово жилище содрогнулось от дружного взрыва хохота.
— А-а-а, — простонал Колчановский, сползая по стене на пол.
— Придурки, — выдавила Люся, трясшаяся рядом с ним. Я ничего не сказала, я подвывала и притоптывала ногой, не в силах справиться с истерическим хохотом.
Несколько позже, когда коллективную истерию удалось унять, мы вернулись к игре. Костику оставался еще один кон атаковать Мессер, да и мне очень хотелось вернуться на Землю. Мой красный шлем в белый горошек уже порядком утомил. И был еще один момент — Люся. Она одна у нас осталась нормальным человеком, и это вызывало новый прилив азарта и нездорового энтузиазма. Очень хотелось засадить ее и поиздеваться.