Возможно, однажды всем им, включая Гроула, придется столкнуться с высшей силой. Этот день ни для кого не закончится хорошо.
Однако Гроул не слишком беспокоился. Он пережил ад, и всё ещё жил в нём. Ему нечего было бояться.
Ничто, что ожидало его после смерти, не могло причинить ему большего вреда, чем уже был причинён.
От него не осталось ничего, что не было бы сломано, ничего, что можно было бы уничтожить, за исключением, возможно, его тела, но это его тоже не беспокоило.
Он знал боль, даже агонию. Это была единственная константа в его жизни. Он почти привык видеть в этом друга. Что-то, на что он мог рассчитывать, что-то предсказуемое.
Нет, он не боялся ни боли, ни смерти. Фальконе всегда говорил, что это делает его таким ценным активом. И Гроул этим гордился, хотя слова, слетавшие с губ Фальконе, оставляли горький привкус.
Они принимали его за слабоумного, считали глупым комнатным песиком, который делал то, что от него ожидали, не имея ни малейшего представления о том, что они задумали.
Как одна из многих бойцовых собак, которых Фальконе и многие другие держали ради развлечений.
Но многие совершают одну и ту же ошибку — принимают молчание за глупость, приравнивают отсутствие слов к отсутствию понимания и знания. За эту ошибку они могут когда-нибудь поплатиться.
Он знал большинство их самых глубоких и темных секретов, просто потому, что они не держали свои грёбанные рты закрытыми в его присутствии. Они думали, что он не слушает, а даже если и слушает, как он вообще мог понять, что они говорят?
Он презирал их, но они хорошо платили и уважали его за силу и жестокость. Он не собирался использовать свои знания.
Ему не нужно было много денег на еду для собак, на себя, на женщин, и время от времени на выпивку. Ему нравилась его простая жизнь. Он не хотел её усложнять.
Он бросил взгляд на съежившуюся девушку на пассажирском сиденье.
Он надеялся, что она не станет осложнением. Едва ли он сможет вернуть её. Фальконе это не понравится. Не то чтобы Гроул собирался её возвращать. Она была его самым ценным достоянием на сегодняшний день.
Она смотрела в окно, не обращая на него внимания. Как и на вечеринке. Как и все они, пока больше не могли игнорировать его. Неужели она всё ещё думает, что выше его?
Он снова посмотрел на дорогу.
Это не имело значения. Теперь она принадлежала ему.
Эта мысль вызвала у него приступ гордости, и его пах напрягся в предвкушении.
Кара
Я едва могла дышать. От страха и из-за зловония. Боже, самый худший запах, который я когда-либо чувствовала.
Кровь. Металлический, сладкий, и угнетающий.
Я всё ещё видела лужу крови, растекающуюся под безжизненным телом отца, видела мать, стоящую на коленях среди красной жидкости, и расширенные от ужаса глаза Талии.
Каждое мгновение этой ночи, казалось, было выжжено в моей голове.
Я перевела взгляд на парня рядом со мной.
Гроул.
Он вел машину одной рукой, выглядя расслабленным, почти умиротворенным.
Как можно смотреть на мир после того, что случилось? После того, что он совершил?
Его одежда и руки были в крови.
Так много крови. Отвращение искалечило меня.
Несколько недель назад мои телохранители быстро увели бы меня от такого человека, как он. Моя мать практически оттащила меня от него на вечеринке Фальконе.
А теперь я находилась в его власти.
Он являлся жестокой, неистовой рукой Фальконе.
Он повернулся ко мне.
Его глаза были пустыми, зеркальными, отражавшими мой собственный страх. Его руку и грудь покрывали воинственные татуировки в виде ножей, шипов и пистолетов.
Я не могла перестать смотреть на него, хотя и хотела. Мне было необходимо сделать это, но я замерла.
В конце концов, он снова перевёл внимание на дорогу.
Я вздрогнула и опустила голову, пока мой лоб не уперся в прохладное окно.
В голове гудело. Я никак не могла собраться с мыслями. Взять себя в руки.
Мне нужно было найти выход из этой ситуации.
Но мы уже замедляли ход, сворачивая в обшарпанный жилой район. Краска на большинстве фасадов облупилась, а передние дворы были завалены мусором.
На нескольких подъездных дорожках были припаркованы машины без шин и с разбитыми стёклами. Они бы уже никуда не смогли поехать.
Гроул остановил машину перед свежевыкрашенным гаражом, и вылез наружу.
Прежде чем я успела придумать план, он оказался рядом со мной и открыл дверь. Он схватил меня за плечо и вытащил.
Мои ноги едва держали меня, но ему, казалось, было всё равно.
Он повел меня вокруг машины по потрескавшемуся тротуару и заросшей лужайке перед домом.
Группа подростков, собравшихся через два дома, слушала музыку и курила, а на другой стороне улицы женщина в грязной майке и татуировках, змеящихся по рукам, выбрасывала мусор, и выглядела так, словно вот-вот родит.
Я открыла рот, чтобы позвать на помощь.
Гроул выпустил хриплый вздох.
— Давай. Кричи. Они не помогут тебе. У них свои проблемы.
Я замешкалась.
Подростки и женщина смотрели на нас, наблюдая, как Гроул тащит меня к его дому, и даже не глазом не моргнули.
Даже кровь на Гроуле, казалось, не шокировала их. В их выражениях было смирение, оно, казалось, сочилось из их пор. У них не было сил заботиться о себе, контролировать свою жизнь, бороться за своё будущее, не говоря уже о моём.
Но я всё равно умоляла их глазами, надеясь. Всё ещё надеясь после всего.
Женщина первой отвела взгляд и вернулась в свой дом, через несколько мгновений подростки вернулись к тому, чем занимались.
Этим людям было всё равно, что со мной происходит. Они бы не помогли.
Мы подошли к двери. Краска облупилась, обнажив выгоревшее на солнце дерево.
Гроул открыл дверь.
Она не была заперта.
Мой взгляд снова метнулся к группе подростков.
Не похоже, чтобы они упустили возможность проникнуть в дом, который даже не был заперт.
Я посмотрела на своего пленителя, на шрам, пересекающий его горло, на кровь на его рубашке и руках, на жёсткие линии его лица.
Гроул встретился со мной взглядом, и мои ноги почти подогнулись под темнотой в его янтарных глазах.
Он ничего не сказал.
— Даже здесь никто не осмеливается перечить тебе, — прошептала я.
— Это правда. Но мне не нужно запирать дверь не из-за этого. Большинство людей в этом районе наркоманы и терять им нечего.
Гроул затащил меня в свой дом и закрыл дверь.
Внутри дом был ещё хуже, чем снаружи. Кондиционер работал на максимуме, превращая маленький коридор, в котором мы стояли, в морозильную камеру.
Я сильно задрожала, но Гроул казался невосприимчивым к холоду.
На стенах не было ни картин, ни декораций. Этот дом был одиноким, темным местом.
Все двери были закрыты, но за одной из них я услышала звуки, которые не могла определить. Похоже на постукивание.
Неужели он запер в одной из них ещё одну девушку?
На глаза навернулись слезы. Вот оно. Всё было кончено.
Неужели силы на борьбу уже покинули меня?
Он затащил меня в комнату. В его спальню?
Единственными предметами мебели были кровать и шкаф, но то, что комната нуждалась в дополнительной мебели, восполнялось украшениями на стенах. Со всех сторон надо мной насмехались кинжалы и ножи.
Гроул отпустил меня, и я споткнулась.
Я упала на колени.
Единственным другим вариантом было бы упасть на кровать, но я и близко к ней не подойду.
Я быстро обернулась, горло сжалось от страха, когда Гроул наблюдал за мной из дверного проема. Он выглядел так, словно восстал из ада: человек, окутанный тьмой, смертью и кровью.
Чудовище.
О Боже, о Боже, о Боже.
— Я вернусь, — пробормотал он и закрыл дверь.
Глава 7
Кара
Я вернусь.
Я не слышала звука замка. Неужели он так уверен в себе, что не нуждается в этом?
Его шаги удалялись, пока я не перестала их слышать. Что он делал?
Я вернусь.
Это прозвучало, как угроза.
Мои глаза нашли кровать, и я быстро встала.
Я не была глупой. Я знала, что он сделает, когда вернется. Что мне сделать, чтобы избежать этого?
Я попыталась подавить панику, но сердце бешено колотилось, а руки стали влажными от пота.
Краем глаза я заметила отблески лезвий. Я знала, я не боец, и понятия не имела, как обращаться с ножом или любым другим оружием. Мне никогда не приходилось причинять кому-то боль.
Я не была уверена, что способна на это. Я подошла к одному из ножей. Он был наименее броским, без изогнутого или зазубренного лезвия. Он пугал меня меньше всех.
Я протянула руку и сжала пальцами рукоятку.
Это не показалось мне неправильным, как я ожидала, но я не могла обманывать себя, думая, что могу сделать больше, чем просто держать его.
Я сняла его со стены. Он весил больше, чем я думала, и почему-то я почувствовала облегчение от того, что смогла ухватиться за что-то существенное.
Мои глаза пробежались по комнате. По крайне мере, адреналин почти прогнал мой страх.
Я поспешила к окну, но на нём стояли решётки. В моём горле застрял истерический смех, но я его проглотила. Нет смысла сходить с ума — пока ещё.
Окна были покрыты слоем пыли, создавая иллюзию, что внешний мир был еще дальше. Не то чтобы внешняя сторона дома была более соблазнительной, чем внутренняя. Это безнадежное место.
Я попятилась от окна, крепче сжимая нож. Это был мой единственный шанс.
Раздались шаги, и на мгновение я застыла в нерешительности и страхе.
Возможно, все станет только хуже, если я нападу на Гроула, но не была уверена, как такое возможно. В его глазах не было ни света, ни милосердия, ни доброты, ничего, за что я могла бы уцепиться и надеяться на приемлемую судьбу. Возможно, у меня имелось мало надежды на успех, но…
Мой взгляд метнулся к кровати королевских размеров, что было странно для парня размером с Гроула.
Одеяла были темно-красные, вероятно, чтобы скрыть пятна крови.
Я вздрогнула, когда в моей голове расцвели образы, один ужаснее другого.
Я рванула вперед, страх пересилил нерешительность, и спряталась за дверью.
Мне нужно было застать Гроула врасплох, если я хотела ранить его. Но будет ли этого достаточно? У меня было ощущение, что Гроул был как бык в корриде. Несколько ранений его не убьют.
Образ Гроула с несколькими ножами в груди, всё ещё преследующий меня, промелькнул в моем сознании. Мне нужно было прицелиться, чтобы убить его.
Новая волна паники захлестнула меня. Это была не я. Не та я, какой хотела быть.
Впервые в жизни я возненавидела отца. Он навлек это на нас, заставил нас жить жизнью, которую никто из нас не выбирал. Боже, что происходило с Талией? Всё ли с ней в порядке? Она слишком юна для этого. Что, если её отдадут другому гангстеру? Ей было всего пятнадцать.
Я должна быть рядом с ней, должна защищать её; вместо этого я даже не была уверена, что смогу защитить себя.
Шаги Гроула затихли прямо перед комнатой.
Я быстро стряхнула туфли на высоких каблуках, затаила дыхание, чтобы лучше слышать, и подняла нож.
Мне придется целиться ему в горло. Даже я знала, что это самое уязвимое место на человеческом теле. Но однажды он уже пережил травму в этом месте.
Как я могла надеяться, что смогу убить его, когда другие явно потерпели неудачу?
Он был намного выше меня, так что мне пришлось бы вонзить нож повыше. Я боялась, что не смогу вложить достаточно силы в удар.
Дверь начала открываться, и в поле зрения появилась высокая фигура Гроула. Адреналин подскочил в моих венах, когда я бросилась на него.
Гроул поднял голую руку, отражая мою атаку.
Лезвие полоснуло по его покрытому чернилами предплечью, и в это же мгновение хлынула кровь.
Но его лицо не выражало боли. Он попытался схватить меня за руку, но я вырвалась, используя свою миниатюрность, чтобы увернуться от него.
Я снова ударила ножом, почти вслепую.
С низким звуком глубоко в горле, Гроул сжал моё запястье.
Я вскрикнула от боли, выронив нож.
Меня пронзил холодный страх, когда я увидела, как моё единственное оружие приземлилось на пол с громким звоном.
Мои глаза вновь взлетели вверх.
Лицо Гроула было маской из ничего, но я не обманывала себя, думая, что он не прибывал в ярости.
Этот парень убивал людей и за меньшие прегрешения.
Я дернулась назад, но его пальцы на моем запястье были неумолимы.
Но меня это не остановило. У меня был только один шанс. Он вполне мог решить, что я не стою подобных хлопот, и убить меня.
Я пнула его, но промахнулась из-за его быстрой реакции.
Он толкнул меня к кровати, будто я ничего не весила.
У меня не было шансов остановить падение, и я приземлилась на живот поверх матраса.
Воздух вырвался из моих легких, и на мгновение я была уверена, что умру от недостатка кислорода в теле, а затем сделала глубокий вдох.
Я попыталась подняться, но мускулистое тело Гроула прижалось к моей спине, зажав меня между ним и кроватью.
Меня охватила паника.
Я дернула бедрами в попытке освободиться. Когда это не сработало, я вскинула руки в попытке ударить Гроула.
С нетерпеливым звуком он развернул меня так, что оседлал мои бедра и схватил оба моих запястья одной ладонью.
Теперь у меня не было выбора, кроме как смотреть ему в лицо, смотреть на каждый дюйм его страшного тела.
Он снял окровавленную одежду и теперь был в обтягивающей белой футболке, которая снова была покрыта кровью из-за раны на руке.
Его руки были шершавыми и покрытыми шрамами; они выглядели почти чужими на фоне моей бледной кожи. Ужасный испуганный звук вырвался из моих губ.
Странные бесстрастные глаза Гроула нашли мои. Его скулы и подбородок превратились в резкие линии. В этом человеке не было ничего мягкого, особенно в его сердце.
Он сжимал мои запястья, не отпуская. Он ничего не предпринимал, только глазел.
Разве не так полагалось поступать при столкновении лицом к лицу с опасной собакой? Но я не просто оказалась в ловушке мощного тела Гроула, но также и в ловушке ужасающего взгляда его глаз.
Его дыхание было спокойным, ни единого намёка на нашу схватку. Для него это было пустяком.
Одна из его ладоней двинулась вниз к моему животу.
Моя рубашка задралась в ходе нашей борьбы, обнажив кожу под ней.
Я задрожала, когда Гроул опустил ладонь на мой живот.
Что он собирался делать?
Он пристально наблюдал за тем, как его рука расположилась на моей бледной коже. Он касался меня кончиками пальцев и ладонью. Медленно, его взгляд вновь поднялся на меня.
Гроул наблюдал за мной, словно я была неизвестной расы, чем-то, что он не мог понять. Возможно, так оно и было.
Я сделала ещё одну робкую попытку освободиться, но это было почти смешно. Возможно, если бы он был способен на такие эмоции, Гроул действительно посмеялся бы надо мной.
— Остановись, — спокойно приказал он.
И по какой-то причине я остановилась.
Гроул
У него была репутация, и он гордился ею. Из-за репутации его боялись, уважали, и она была намного выше, чем кто-либо ожидал от кого-то вроде него.
Сын шлюхи. Внебрачный ребёнок. Мальчик, который никогда не говорил.
Он был предназначен для того, чтобы втаптывать в грязь. У него никогда не было ничего для себя, он никогда не смел даже мечтать о том, что сможет обладать чем-то столь драгоценным.
Он был нежеланным внебрачным сыном, которому всегда приходилось довольствоваться остатками других.
А теперь Фальконе подарил ему то, что всего несколько недель назад было ему недоступно, кого-то, кем ему даже не позволялось восхищаться издалека, одну из самых ценных вещей.
Бросив к его ногам, потому что он был тем, кем был, потому что они были уверены, что он сломает её. Он был её наказанием, судьбой хуже смерти, способом наказать её отца, который так сильно им не нравился.