Так, в ночь на воскресенье, я позорно спаслась бегством в город. Там я провела тягучий, бессмысленный день, с тяжелым сердцем шатаясь по улицам и магазинам, не смогла досидеть до конца сеанса в кинотеатре, потому что фильм оказался любовной мелодрамой, и вернулась домой в понедельник.
Мама, увидев меня, сказала:
— Милая, я знаю всего один вид отдыха, после которого темные круги под глазами становятся еще больше, чем были, но, учитывая, что выходные ты провела без Ника… Тебе уже тридцать два, Салли. Не тот возраст, когда можно разбрасываться подходящим парнем.
Всю неделю я пыталась встать на четыре лапы, как побитая собака. Утешением мне служила мысль, что потом было бы больнее, что я проявила силу воли, и даже, в кои-то веки, здравомыслие. Но все мои усилия чуть не пошли прахом в пятницу вечером, когда, разбирая завтрашние заказы, я увидела среди них виллу № 6. Это нечестно! Это удар ниже пояса.
Я выловила Гедеона и спросила, не хочет ли он отвезти завтра заказы на виллы. Нет, не хочет, они с Энн собираются в город за покупками. Может, Джонатан или Билл съездят? Оба насупились и заявили, что у них другие планы. Френни предложила поехать, если нужно, и я поблагодарила ее от всей души, пообещав вместо нее поработать на ферме.
Я сдержала свое обещание. Рано встала, с утра занялась счетами, а чуть позже вышла во двор, проверить, не забыл ли Джонатан поставить трактор под навес. Я увидела, как подъехал фургон Френни, и помахала ей рукой, но когда из фургона вылезла высокая мужская фигура, не поверила своим глазам.
Он был зол, я видела это по походке и глазам, превратившимся в щелочки. И когда Питер Бролин подошел ко мне, то сказал, отрывисто и хлестко роняя слова:
— Я не знал, Пипс, что ты такая трусиха.
— Теперь знаешь, — я пожала плечами, стараясь выглядеть равнодушной.
— Почему?
— Что «почему»?
— Почему ты набрасываешься на меня со щеткой? Почему сбегаешь среди ночи? Тебе не кажется, что я заслуживаю хоть какого-то объяснения? Что твои поступки оставляют впечатление, мягко говоря, неадекватности?
— Вот видишь, у тебя уже есть объяснение. Все потому, что я чокнутая трусиха.
— Пипс, не выводи меня.
— Мистер Бролин, возвращайтесь домой, к жене. Так будет лучше для всех.
— Фу, как вульгарно, — он смеется. — Значит, все это для того, чтобы построить из себя маленькую ханжу.
— Я не ханжа. И плевать хотела на ваше с женой семейное благополучие. Я — трусиха, и боюсь той боли, которую вы с ней можете мне причинить. Понятно?! Удовлетворен объяснением? А теперь убирайся отсюда, Питер Бролин, я не могу и не хочу с тобой больше встречаться!
— О-ля-ля! Ясно. А теперь ты послушай меня, Пипс, — он хватает меня за плечи и сильно встряхивает, заставляя посмотреть ему в глаза. — Я не знаю, кто тебя так покалечил, что ты скукожилась как улитка, но сейчас у тебя есть ровно пять минут до того, как я уеду, чтобы решить, что ты будешь делать. Можешь продолжать бояться и дальше, а можешь рискнуть и на какое-то время получить то, что хочешь.
Он отходит на несколько шагов и на полном серьезе засекает время на роллексе.
Я стою, широко раскрыв глаза, и пытаюсь взглянуть на происходящее с другой стороны. Я люблю его, ему хорошо со мной — когда еще выпадет такое совпадение? Мне уже тридцать два. И даже если он рано или поздно бросит меня, я буду счастлива эти несколько недель, месяцев, может быть лет.
Я подхожу к нему.
— Решила?
— Да.
— И что?
— Я хочу рискнуть.
Улыбка трогает его губы.
— Умница. А теперь поехали в кровать, наверстывать упущенное время.
Год и два месяца спустя…
— Боже, Пипс, это что — последний писк моды? — говорит он, целуя меня сзади в шею, там, где начинают расти волосы и замечая в моей шевелюре карандаш.
— Ну да, что-то вроде этого, — я смеюсь, глядя на отражение в зеркале его большого сильного тела, обернутого вокруг бедер полотенцем. Еще одним полотенцем он вытирает голову.
— Киска, тогда придется подарить тебе новый карандаш. Этот ты уже весь обгрызла.
Я замираю.
— Как ты меня назвал?
— Киска, — повторяет он, натягивая футболку.
— Еще раз назовешь меня киской — убью, — я произношу это спокойно, разделяя слова, чтобы он понял.
— А что? Тебе не нравится? — он небрежно пожимает плечами, оправляя футболку.
— Запомните, мистер Бролин, все ваши киски, мышки, зайчики остались в городе. Не нужно привозить их с собой.
Я откидываю с его лба влажные пряди, приподнявшись на цыпочки, целую в кончик носа.
— Ну все. Я поехала.
Дома, за ужином, мама швыряет мне тарелку так, словно это самый настоящий летающий объект. Она не выносит Питера, совершенно справедливо полагая, что это из-за него у меня ничего не вышло с Ником. Поэтому, уже год как уик-энды превратились в семейную проблему. Я успеваю поймать тарелку, когда она балансирует на самом краю стола.
Рабочая неделя летит быстро. В четверг раздается звонок.
— Бролин, только не говори, что ты соскучился.
— Нет, … то есть да.
— Оговорка по Фрейду, — смеюсь я.
— Глупости, Пипс, я звоню сказать, что в эти выходные буду занят. Может, сходишь куда-нибудь со Сьюзан?
— Не бойся, я найду, чем себя занять.
— Эй, смотри не переусердствуй.
— Ладно, пока.
В субботу я приглашаю Сьюзан выпить пива и сыграть в боулинг.
— Как у тебя дела с твоим законником?
— В прошлое воскресенье он назвал меня киской.
— И? Что это значит?
— Это означает начало конца.
Сьюзан сочувственно кивает.
— Я тебя предупреждала.
Я смеюсь.
— Спасибо, только я все сделала с точностью наоборот.
В следующую субботу я по обыкновению заканчиваю апельсиновый завоз на вилле № 6. Билл, помогавший мне, возвращается на фургоне на ферму, а я остаюсь ждать Питера. Первые уик-энды он появлялся рано, но теперь все чаще опаздывает. Чтобы чем-нибудь занять себя, я выжимаю фреш.
Когда он появляется на пороге, то по привычке застывает на несколько мгновений, прислонившись к дверному косяку.
— Как дела у заводного апельсина?
— Хорошо, как видишь, — отвечаю я.
Питер подходит и, приподняв меня, сажает на кухонный стол.
— Привет, — говорит он, целуя ямочку между ключицами.
— Привет, — выдыхаю я где-то у его виска.
Языком он игриво принимается рисовать узоры у меня за ухом.
— Щекотно, — шепчу я, крепко обнимая его.
Он здесь, рядом. Я зарываюсь носом в его шею. Как бы мне хотелось, чтобы это продлилось чуть дольше — его тепло, его запах, его объятия.
— Бролин, как ты отнесешься к тому, что мне придется уехать на несколько месяцев? — спрашиваю я, когда на закате мы лежим на диком океанском пляже.
— Куда? — спрашивает он, не открывая глаз. — И надолго?
— Я еще точно не знаю. Около восьми месяцев, может быть, дольше.
— Тебе обязательно нужно ехать?
— Ну, в общем, да, эта поездка очень важна для меня.
— С чего вдруг?
— Это что-то вроде стажировки. Я тебе потом расскажу подробней.
— Стажировка по апельсинам, — он открывает глаза и театрально закатывает их вверх.
Я толкаю его локтем под ребра.
— Не смейся, апельсины не менее важны, чем твои юридические бумажонки.
В одно мгновение он оказывается сверху, прижимая меня к песку своим телом.
— Так, мисс Пипс, я не ошибаюсь, кажется, вы только что неуважительно отозвались о моей работе?
— Значит, это я неуважительно отозвалась о твоей работе?!
— Да, вы, я всего лишь сказал «стажировка по апельсинам».
— Ты сказал это неуважительным тоном.
— Это лишь ваша субъективная оценка. Суд не примет подобный аргумент во внимание.
— О, так мы будем разрешать наши разногласия в суде?
— Хм, думаю, мы можем прийти к досудебному согласию… на определенных условиях…
В воскресенье вечером, собирая вещи, он спрашивает:
— И скоро эта твоя поездка?
— В следующем месяце. Ты так и не сказал, что об этом думаешь.
Он пожимает плечами.
— А что я должен думать? Ты сказала, это важно для тебя.
Но все происходит намного быстрее. В среду днем я вдруг чувствую острую боль в низу живота.
— Френни, Френни, звони врачу! Скорее, — кричу я, хватаясь за низковисящие апельсиновые ветки.
— Ну как ты, дорогая? Снова с нами? — ласково произносит Сьюзан со стула для посетителей.
— Как видишь, Сьюзан.
— Что говорят врачи?
— Что они могут сказать… Мне тридцать три. Первый аборт в девятнадцать. Естественно, вероятность выкидыша была высока. И понадобится дополнительный курс лечения, перед тем, как попытаться снова.
— Он знает?
— Боже… Сьюзан, какой сегодня день?
— Пятница. Не вздумай вставать, тебе вредно.
— Дай, пожалуйста, мой телефон. Вон он, на подоконнике.
— Сейчас, сейчас. Если хочешь, я ему позвоню.
— Не нужно, я сама поговорю с ним. Потом. Спасибо.
Я делаю глубокий вдох.
— Привет!
— О, привет! Как дела? — судя по тону и «фоновым» шумам, он не один.
— Можешь говорить?
— Скорее нет, чем да. Я слушаю.
— Помнишь, я говорила тебе про стажировку?
— Да, разумеется.
— Так вот, сроки неожиданно сдвинулись, и я улетаю уже сегодня.
— Значит, пассажирские авиаперевозки. И в каком направлении?
— Веллингтон, Новая Зеландия. Извини, я спешу, так что не могу долго говорить.
— Ладно, до встречи. И держи меня в курсе, окей?
— Окей, целую.
— Да, я тоже. Удачи!
Три месяца спустя…
— Знаешь, я тут в очередной раз задумался, что такого важного могут знать в Новой Зеландии об апельсинах?
— Привет.
— Нет, я серьезно. Столько времени говорить об апельсинах, видеть апельсины, питаться апельсинами. Ты там еще не порыжела?
— Питер…
— Чем занимаешься?
— Сейчас как раз пытаюсь немного отдохнуть.
— Принимаешь апельсиновую ванну?
— Нет. А ты чем занят?
— Утром играл в гольф с судьей, потом обед у прокурора, вечерняя пробежка, и вот, решил тебе позвонить.
— Спасибо, что вспомнил.
— Пипс, мне почему-то не нравится твой голос.
— Я… просто устала.
— Ты просто устала или просто плачешь?
— Я устала.
— Так. Скажи-ка мне название твоего отеля, я прилечу в следующие выходные.
Мне приходится сконцентрироваться и взять себя в руки.
— Глупости, Питер, я устала и немного простудилась. К тому же, через пару недель я буду дома.
— Через пару недель? Звучит уже лучше. Но все равно, передай новозеландцам, я предъявлю им иск за нарушение трудового законодательства и причинение вреда здоровью.
— Питер, в твоем случае юрист — это диагноз, — я заставляю себя рассмеяться.
Через неделю меня выписывают. Джон и Френни забирают меня на фургоне. Дома мама устраивает торжественный ужин. Приглашены Френни, Джон, Энн, Билл, Джонатан, Сьюзан, Тедди, и даже Ник приходит. Я изрядно смущена таким приемом, но все свои, на столе появляется пиво, и скоро всей компанией мы единогласно признаем, что вечер удался.
Утром я звоню Питеру. Если честно, сейчас я могу думать только о нем. «Приеду вечером», — говорит он, хотя на дворе четверг. Я нервничаю, потому что впервые мы не видимся так долго, потому что я очень похудела за это время, а главное, потому что теперь мне нужно будет соврать ему в глаза, а это не то же самое, что по телефону.
Он появляется на пороге, и сердце ухает куда-то вниз. Взгляд внимательно обегает меня с ног до головы. Этот привычный еще с нашей первой встречи осмотр сегодня затягивается дольше обычного. Ничего не говоря, он хватает меня и тащит в постель.
Видимо, я переоценила свои возможности, и после случившегося еще не готова к такому животному сексу. У меня вырывается несколько болезненных стонов, но, в пылу страсти, он принимает их за стоны удовольствия.
Поскольку мы не раздевались, первое, что он делает, поднявшись с постели, это стаскивает галстук.
— Ну, как тебе Новая Зеландия?
— Вполне ничего.
— Как погода? — он наливает себе мартини.
— Нормально. Когда мы вылетали, было солнечно.
— Да? А когда я прилетал, шел дождь.
— Ты ездил по делам? — я пытаюсь сохранить невозмутимый вид.
— Где ты была все это время?
— То, что ты меня не нашел, еще не означает, что меня там не было. Я жила не в отеле.
— Ты права. То, что я тебя не нашел, еще ничего не означает. Но то, что Пограничная служба не нашла тебя среди пересекавших границу на всех видах транспорта, означает, что ты врешь.
Я молчу.
— Где ты была? — он неумолим.
— Ладно. У меня были проблемы со здоровьем, и я проходила курс лечения.
— Насколько серьезные проблемы?
— Сейчас уже все хорошо.
— Что у тебя было?
— Я не хочу это обсуждать.
— Что у тебя было? — он повышает голос.
— Выкидыш, — тихо отвечаю я.
— Что?
— Выкидыш, — повторяю я чуть громче и получаю удар наотмашь по лицу.
— Это тебе за доверие.
Несколько мгновений, чувствуя, как начинает гореть пол-лица, и мучительно пытаясь не расплакаться, я наблюдаю, как он мечется по комнате.
Потом он хлопает дверью, я слышу быстрый топот на лестнице, шаги в холле, бешено хлопает входная дверь, и секунду спустя раздается громкий визг колес.
— Так он ничего не знал?
— Нет.
От потрясения Сьюзан не сразу находит стул на собственной кухне.
— Салли, ты больная. На всю голову.
— Сьюзан, мне и так хреново.
— Да уж, не сомневаюсь. Это надо же было до такого додуматься! И что он?
— Сел в порше и уехал. Уже больше недели ничего.
В субботу я привожу на виллу № 6 двойной заказ — шумная компания туристов из Мельбурна на весь уик-энд. Это больше не наша вилла. Ощущение такое, будто на моих глазах осквернили дорогое мне мертвое тело. На обратном пути я вытираю слезы, мешающие следить за дорогой. Все кончено.
Часть третья
Кажется, в аду семь кругов. Семь кругов — семь дней недели. Потом все начинается сначала. Но где-то в глубине души я чувствую странное, болезненное облегчение — то, чего я боялась, уже случилось, и теперь мне нечего боятся. Я плыву по течению день за днем, и река жизни выносит меня на новый поворот.
За время, что я лежала в больнице, Энн с Гедеоном поженились. Теперь они собрались перебираться на запад, в его родные места. Энн хочет продать свою долю в ферме, и, поразмыслив, я принимаю решение. Денег, что у меня есть, не хватит, чтобы купить даже маленькую ферму, но долю в ферме я вполне осилю. Ферма принадлежит Джону, Френни, Энн, Джонатану и Биллу, значит, если я выкуплю долю Энн, то стану владелицей 1/5 части. Я говорю об этом с Кемпбеллами, и по скупой улыбке Френни, понимаю, что и для них это наилучший выход.
— Дорогая, ты могла бы жить здесь, если захочешь. Энн уезжает, так что места предостаточно. И потом, теперь это и твоя собственность.
Таким образом, в тридцать три года я становлюсь Салли Пипс, совладелицей апельсиновой фермы.
Я переезжаю на ферму, оставляя в распоряжении родителей арендованный коттедж. В последнее время мне все труднее находить общий язык с матерью, я уж не говорю про отца. После инсульта он преисполнился по отношению ко мне какого-то боязливого подобострастия. Я стараюсь быть с ним милой изо всех сил, но надолго меня не хватает, слишком хорошо помню, как он орал на меня и выгонял из дому, когда был здоров и не всегда трезв. Пока в моей жизни был Питер, я отвлекалась от домашней обстановки, думая о нем. Но теперь переезд стал лучшим выходом и для них, и для меня.