Для меня все еще оставались загадкой планы родителей и Гроверов насчет Евы и Бет с Теренсом. И из-за всей этой кутерьмы я даже не думала спрашивать.
Но завтра — завтра я узнаю обо всем.
Еще час я отмывала и драила машину Калеба до блеска, блаженно вспоминая, что в Чикаго для этого нужно было отвезти ее на любую мойку.
Вскоре я выключила радио и поставила диск Линкин Парк. Мне было жарко от работы, но снять батник я не решалась, ветер дул не шуточный, именно он все время норовил накидать на машину опавшие сухие листья.
Сначала я глупо за ними гонялась, а потом, подумав, как это будет выглядеть со стороны, просто сдалась — ну подумаешь, присохнет несколько листочков.
Наконец удовлетворившись полученным результатом, я принялась все убирать, и в первую очередь мне хотелось умыться. Я тихо проскользнула в ванную на первом этаже у самой лестницы. Подставив липкое от пота лицо прохладным струям воды, я блаженно вздохнула.
Резкие звуки донеслись сверху неожиданно. Я замерла, надеясь, что мне это показалось. Я помнила слова Калеба, о том, что если что-то случиться уезжать как можно быстрее, но теперь просто не могла пошевелиться. Кончики пальцев начало неприятно покалывать, и я лишь теперь заметила, что все еще держу их под холодной водой.
Закрутив краны, я вытирала лицо, продолжая вслушиваться в звуки на верху, но все вокруг молчало. Заставив себя выглянуть из ванны, я вновь уловила тот странный звук, подобный падению, чего-то тяжелого, а за ним на ступеньках появился Прат. Он был не на шутку испуган, когда заметил меня.
— Ты что здесь делаешь?! Уходи прочь!
Я уже почти вышла из комнаты, когда увидела ее.
Это болезненное человекоподобное существо за его спиной, с лицом ангельским и каким-то ненастоящим, словно маска, заставило меня застыть. Хотя все мое существо кричало о побеге прочь из этого дома.
— Рейн? — тихо не то сказала, не то спросила Ева.
Лицо Прата исказилось от ужаса, он попытался закрыть Еву от меня, но она не делала попытки двинуться вниз по лестнице.
— Что со мной? — она обращалась одновременно и ко мне и к Прату.
Мы переглянулись с дядей, и весь ужас происходящего предстал передо мной. Ева очнулась!
Прат взял Еву за руку и повел вниз, словно беспомощного ребенка, каким она сейчас и выглядела, она же никак на это не отреагировала, с тем же самым успехом его просто могло и не быть рядом. Впрочем, она и не очень-то реагировала на мое присутствие или запах когда проходила мимо, потому я двинулась следом за ними, но стараясь сохранить дистанцию. Он легко усадил ее на диван, и остался рядом, я же села на подоконник, как можно дальше от них.
Мы молчали несколько минут. Ева смотрела на все осоловевшими глазами, будто бы впервые видела окружающую действительность.
— Что со мной? — тем же равнодушным голосом спросила она. Но Прат видимо уже пришел в себя.
— Звони Калебу, — сказал он мне, — а за тем вымойся тщательнее, от тебя разит теплом, и заодно переоденься.
Я тут же выскользнула из гостиной, даже не обидевшись на его слова. Наоборот, корила себя за то, почему сразу же не подумала об этом.
Я драила себя, как можно сильнее и вылила целую бутылку геля для душа, волосы промыла раз пять, и сушила только холодной струей воздуха из фена. Меня не было минут 45, и если я ожидала застать в доме Калеба и Грема, то этого не произошло.
Прат рассказывал Еве о том дне, когда мы были в лесу, и я немного напряглась, но пока что он ничего такого запретного не упоминал. Чтобы занять себя чем-то и не видеть, как глаза Евы следуют за мной, я пошла на кухню. Сделав чай, я покружила по кухне, не желая возвращаться назад. Я просто стояла с кружкой горячего чая, едва замечая его тепло, и смотрела в окно на двор, надеясь, что вот-вот, сейчас, покажется машина Грема. Но нет, ее не было. Преодолев минутную трусость, я вернулась по коридору в гостиную, и старалась сосредоточиться на фотографиях, смотрящих со стен, а не на той, что ожидала меня в комнате. И стоило переступить порог, я тут же чуть не уронила кружку, услышав последние слова Прата:
— …И чтобы тебя спасти, Калебу пришлось тебя укусить…как в фильмах, потому ты теперь жива, и более того, ты вампир!
Его слова, неуместный в данной ситуации смех, и какое-то высокомерие к которому не сразу же привыкаешь, вновь вызвало во мне волну неприязни — каким все же неприятным мог быть Прат. Он в любом случае оставался моим дядей, но это не снимало с него ответственности за свои поступки. Ева сидела бледная, испуганная и потерянная, а я боялась даже дыхнуть теперь, когда Прат сказал то, что сказал, когда объяснил ей, кем она стала. Без разрешения Греема. И если бы я могла, то обязательно бы отвесила Прату хороший пинок под зад. Во-первых, она была молодой, всего лишь несколько дней от роду. И потому для себя, а особенно для меня представляла опасность. Пройдут месяцы, а то и год, прежде чем она приобретет силу подобную моим родителям, возможно даже талант и все же она оставалась теперь намного сильнее меня. Только вот ее кожа — бледная, измученная еще не имеющая того благородного оттенка что и у остальных, заставляла меня держаться подальше. Такой, с разводами, кожа бывает у трупов, местами подсвеченная кровью, а местами чернеющая, словно там недавно были синяки. Ее кожа выглядела тоньше бумаги. И когда ей так плохо, она не может понять, что происходит, и в доме кроме нас троих никого нет — он сообщает ей, что она — ВАМПИР! То, что я думала сейчас о нем в данный момент, в лексический словарь не укладывалось.
И стоило Прату сказать ей это, как мы услышали звук подъезжающей машины.
— Грем тебя убьет, — констатировала я, а Прату все было нипочем.
А Ева, кроме того, что выглядела ошеломленной все еще оставалась похожа на сонную муху.
Грем ворвался в дом раньше Калеба, и присел возле Евы, приподнимая ее лицо ладонями. Но что было дальше, я уже не видела — крепкие знакомые руки грубо схватили меня, и я мгновенно оказалась на улице, хватая ртом воздух. Солнце уже не сияло.
Калеб был сердит, о чем свидетельствовали не только поджатые губы, и сведенные брови, но и подрагивающая щека.
— Что я тебе говорил, когда уезжал? — он почти кричал, глаза же горели недобрым огнем.
Я впервые видела его таким и оттого вся сжалась, не зная чего ожидать.
— Чтобы если что-то случиться я уезжала, — слабо отозвалась я.
— И что сделала ты?
— Осталась. Но…
— Да какие могут быть «но»! Там сейчас не твоя подруга, не человек, и если я тебе что-то говорю, нужно именно так поступать.
В моих глазах горели слезы злости и обиды, но Калеба это не трогало. Он, резко и болезненно схватив меня за руку, подтащил к моей машине и, впихнув туда, захлопнул дверь.
— Езжай домой. Я уже ни в чем не могу на тебя полностью положиться, потому как приедешь, позвони с домашнего.
Он тут же пошел прочь, а я еще смотрела ему вслед. Резко дав по газу, я рванулась прочь, отсюда. Я так рыдала по дороге, что почти не разбирала ничего в ветровом стекле, умудрившись выехать несколько раз на тротуар, я все же благополучно добралась до дома. Оказавшись в безопасном пространстве своего двора, я помчалась наверх, даже не смотря, есть ли дома еще кто-нибудь кроме меня. Я не привыкла, чтобы со мной кто-либо говорил в подобном тоне, а то, что это сделал Калеб, словно выбило почву из под моих ног.
Почти следом зашла Самюель.
— Рейн? В чем дело?
— Уходи… — я едва подняла голову от подушки, и она ахнула.
— Что случилось? — мама даже не послушалась меня, а села на кровать. Так поступали все они — если вампирам казалось что это правильно, они на чисто лишали меня каких-либо прав на что-то личное.
Я хотела сначала накричать на нее, но увидев встревоженные глаза, и я сама не поняла, как все рассказываю, захлебываясь от слез, и давясь, потому что воздуха не хватало. И я надеялась, что хоть она поймет, что Калеб был не прав, ведь в действительности никакой опасности не было. Но лицо Самюель все больше суровело, и поэтому я замолчала.
— Рейн, если Калеб тебе это сказал, то так и нужно было поступить. Твои чувства, реагирующие на опасность, притупились. Ева хоть и остается твоей подругой, но ты не можешь больше доверять ее голоду. Она в это время не стабильна, не чувствует голод, и не ощущает кровь, но ночью в ней будет просыпаться жажда убивать, жажда пить, жажда брать, хочет она того или нет. Теперь если кто-то из нас говорит тебе беги, ты будешь бежать изо всех сил. Тебе ясно?!
Мне было ясно. Но и обида на Калеба оставалась, он еще никогда прежде не говорил со мной подобным образом. Со мной так еще никто никогда не говорил, так, словно я какая-то хулиганка. Я не могла заставить себя позвонить ему, потому попросила сделать это маму.
Ее лицо выражало протест, и все же она не отказалась. И от этого я почувствовала себя еще отвратительней.
Я сидела в своей комнате, не имея сил или желания спуститься вниз, чтобы поесть. Вскоре я поняла, что прислушиваюсь к звукам в доме, в надежде, что Калеб хотя бы позвонит, если не приедет.
Поздней ко мне зашла Самюель. Она принесла бутерброды и чай, а следом близнецов, которые с радостью принялись за путешествие по комнате, куда им вход был воспрещен. Соня ленилась ходить, поэтому ползала, а Рики упорно тянулся к книгам на полках, причем самым верхним.
— Мы с Терцо едем к Бет, а потом к Теренсу.
Я простонала, так как из моей головы начисто выпало, что я должна была позвонить им, и договориться о встрече на завтра.
— Мне нужно было с ними договориться…
— Все нормально, — успокоила меня Самюель, хотя ее глаза выражали взволнованность. А не по поводу ли моего вида? — Калеб мне сказал. Я не знаю, когда мы вернемся, так что положишь их спать.
Самюель была расстроена, и как я догадывалась не только из-за того что сделал Прат. Поцеловав меня и близнецов, мама ушла, после нее в воздухе остался знакомый запах, вовсе не духов, а намного красивее и проще, как часть ее существа. Спустя минут пять я услышала, как хлопнула дверь, а дом опустел.
Я безучастно смотрела, как малыши потрошат мою комнату, понимая, что Калеб сегодня не придет. Оставался лишь вопрос — придет ли он теперь вообще?
Когда Соня и Рики уже начали засыпать на месте, я просто уложила их возле себя. И если они тут же устало засопели (как же, перевернув все мои диски и тетради, выпотрошив портфель, растащив одежду, тут любой устанет), мои глаза никак не хотели закрываться. Я прислушивалась к тому чувству пустоты, что снедала меня и даже не чувствовала усталости, а только глухую боль, в том месте где стучало сердце, так радостно замирая, увидев Калеба.
Мне просто страшно было представить себе, что из-за одной глупой оплошности, Калеб теперь перестанет меня любить. Перестанет действительно мне доверять, как взрослой. Ну что ж, мой поступок может и был детским и не осторожным, но разве и взрослые не ошибались?
Чтобы раньше не случалось, он всегда был рядом, и никогда не оставался зол так долго. Но видимо не теперь!
Я спала тревожным сном, и с утра меня разбудили ползающие по мне близнецы — Рики тянул меня за волосы, а Соня пальцем изучала мой нос. Я несколько минут оторопело все это терпела, не понимая, проснулась я или нет. Это вызвало улыбку, пока я не вспомнила о вчерашнем вечере. Боль заставила тут же проснуться до конца, она-то и дала понять, что спасительный сон закончился. Я чувствовала себя разбитой и подавленной.
Я поставила руку на пульс, но мне показалось, что его вовсе нет. Заставив себя подняться, я схватила близнецов и пошла вниз.
Там уже ожидал завтрак, и Терцо. Такой статный и красивый в костюме и джемпере с эмблемой Бредфорского колледжа, папа не был похож на вампира, но и простым профессором его назвать было невозможно. По нему должны были сохнуть все студентки на курсе. Он с кем-то разговаривал по телефону. Но тут же распрощался, стоило мне зайти. Отчаянное попискивание малышей привлекли бы внимание кого угодно. Видимо они чувствовали мою подавленность и раздражение.
— Ты еще не собираешься в школу?
Он забрал из моих рук извивающиеся ноши, и я смогла сесть за стол, но сам вид еды вызывал тошноту, и раздражение.
— Собираюсь, — тяжело выдала я.
День предстоял тяжелый. Я так и не смогла заставить себя что-то съесть, и настроение никак не улучшилось от душа. Внутри словно все болело, и когда я одевалась, выбирала только темную одежду, от ярких цветов начинала болеть голова. Чтобы скрыть припухлость вокруг них, я затушевала веки темными тенями, а волосы стянула на затылке в гладкий узел. Из зеркала на меня смотрела не то мрачная училка, не то строгий гот.
Вот теперь в школе все убедятся, что у меня в душе траур, но кто действительно поймет от чего он?
Увидев свою красную машину, я даже закрыла глаза, от ее агрессивного жизнерадостного цвета, который показался мне каким-то отравляющим. Наверное потому и выбрала на сегодня другой Мерседес — серый, как глаза Калеба, когда он злился. Такие глаза, были у него вчера.
Приехав в школу, я не спешила как все остальные на уроки, но впрочем, и не опаздывала. Мне не хотелось говорить с кем-либо. Сегодня, и слушала я так же отстраненно, словно все еще не могла скинуть с себя сонливость.
Написав тест по физике препаршиво, я все же почувствовала за сегодня в первый раз подобие удовлетворения, увидев, как мистер Чан на меня при этом посмотрел. Было мелочно видеть его удивление — я не очень то и напрягалась, чтобы иметь хорошие оценки, но знала предмет на уровне самых лучших учеников.
Когда наступил ленч, я вместе со всеми протопала в столовую, но увидев все это множество лиц, галдящих и смеющихся, взяла себе грушу и вернулась улицу.
Застыв ненадолго на месте, я следила за тенями деревьев, ползущими по окнам школы, а так же за тем, как мимо меня проходят знакомые, друзья по волейболу и литературному кружку. Я уже видела эти взгляды в прошлом году, так на меня смотрели, когда все узнали причину моей беременности — все они теперь думали о том, как же мне повезло тогда в лесу.
И как этой Туорб удалось уйти живой, ведь свидетели говорили, что волки свирепствовали? Ева вообще умерла, а Теренс и Бет больны? Все они почти обвиняли меня в моем везении и спасении, хотя и Калеб был там, но он почти и не упоминался, ведь это же Калеб Гровер!
«Вечно везет этой выскочке Туорб — и машина у нее крутая, и дядя богатый, да еще и Калеба заарканила! Тоже мне, страдалица…»
Я не сразу поняла в чьи мысли попала так неожиданно. Ко мне приближалась Сеттервин, с двух сторон ее сопровождали самые противные сплетницы в школе, уже знакомые мне с прошлого года, как девочки из библиотеки. Одну точно звали Айрис, а вот как вторую, я не могла вспомнить. Сеттервин, как могла старалась надеть на лицо маску соболезнования, но ей удавалось это с трудом, а может просто мне так казалось потому, что я продолжала держать с ней ментальную связь.
— Как себя чувствуешь? — Сетти остановилась передо мной, как она считала, трагично скривившись.
Сеттервин была симпатичной, и теперь, когда она решила сделать из себя подобие Оливье, ее стиль стал лучше, как и одежда. Волосы, ухоженные и короткие, подстриженные соответствующе моде, намного лучше, чем в прошлом году, украшали ее лицо, тонкое и все же не лишенное привлекательности. Темно-вишневые глаза, смотрели на меня насмешливо, но вряд ли она это понимала.
— Лучше. Спасибо, сто спросила, Сетти.
— Когда возвращаются из больницы Бет и Теренс? Надеюсь, они уже лучше себя чувствуют.
Я постаралась скрыть улыбку. Да кого ты обманываешь Сеттервин? Это же я, Рейн, которую ты терпеть не можешь, как и я тебя? И Бет, разве не ты прикладывала все усилия для того, чтобы разлучить ее с Теренсом?
— Да. Курс в больнице друга мистера Гровера помог им. Еще где-то месяц они будут чувствовать себя не лучшим образом. Кстати возвращаются они сегодня.
Я улыбнулась Сеттервин, столь же холодно, как и она мне. Я видела в ее сознании, как же ей хочется узнать побольше сальных подробностей о болезни наших общих друзей, а особенно о смерти Евы. Сколько же много сплетен можно было из этого вытянуть. А к тому же Сеттервин очень надеялась увидеть покалеченное лицо Бет, ведь если нет теперь и похорошевшей в последнее время (до смерти) Евы, она, Сетти, станет главной красавицей города.