Сволочь! Он снова ввёл мне эту дрянь! Он…
Он целует меня. Страстно, нежно, чертовски приятно. Принимаю ласки, отвечаю на них и закрываю глаза. Голова идёт кругом…
========== 6. День первый: Ханаки ==========
Он во мне — мой ласковый хозяин, мой сильный господин. Чувствую жаркие руки, влажные губы, слышу бархатный шёпот:
— Умничка, малыш. Прогни спинку.
Выполняю. Я сделаю всё, что он скажет. Абсолютно всё. Лишь бы продолжал заполнять меня, двигаться, играть со мной. Его игрушки чудесны, но ничто не может сравниться с горячим членом, проникающим внутрь, дарящим эти незабываемые ощущения. Хочу подчиняться ему. Хочу!
— Ханаки, котёнок, — дыхание обжигает, язык щекочет ухо. — Посмотри, кто к нам пришёл.
Открываю глаза. Сначала всё плывёт, но постепенно цветные пятна обретают форму, и вижу прямо перед собой…
Братик?
Сердце трепетно замирает, а потом восторженно несётся вскачь.
Братик здесь. Со мной. С нами! И руки второго хозяина ласкают его. Как же это красиво.
Завороженно смотрю на разгорячённое лицо Китори, на его грудь в объятьях господина, на плоский живот с аккуратной ямкой пупка, и взгляд замирает на члене. На гладком, налитом кровью члене, по которому гуляют пальцы господина.
Хочу. Хочу его!
Тянусь, касаюсь языком, облизываю головку, пробую эту восхитительно нежную кожу, и слышу судорожный стон брата. Он цепляется за плечи, пытается вырваться.
Почему, братик? Это же приятно. И тебе, и мне.
Но рука хозяина властно обхватывает член, и я заглатываю его, ласкаю языком. Хочу сделать братику приятно, хочу доставить ему удовольствие. Хочу получить удовольствие по полной.
Это так классно, так чудесно, просто божественно чувствовать себя максимально заполненным, ощущать в себе их твёрдость, силу, слышать стоны, ловить их ритм.
Движения Китори становятся частыми, быстрыми, он рывками входит в меня, почти кричит. А я наслаждаюсь им, наслаждаюсь теми ощущениями, которые он дарит. Протяжно застонав, он изливается в меня, и я жадно глотаю сперму. У неё особый вкус — вкус братика. Облизываюсь. Не хочу потерять ни капельки. Поэтому снова припадаю к члену и аккуратно, смакуя, вылизываю его.
Братик дрожит, братик мычит, бьётся в объятьях своего господина, а я зажмуриваю глаза от удовольствия. Глупый братик, глупый. Это же так классно, когда заботливые руки обнимают, ласкают…
Руки… Эти нежные, сильные руки касаются моего члена, и я прогибаюсь, тихо стону, пихаюсь в них. Наслаждение, острое, сладкое наслаждение захлёстывает волна за волной, пока не накрывает с головой.
Расслабленно откидываюсь на плечо хозяина и запоздало соображаю, что по бёдрам стекает его сперма. Улыбаюсь и трусь о широкую грудь головой. Хозяин поднимает меня, аккуратно укладывает на постель, гладит по лицу, ласково улыбается. Он такой нежный, такой заботливый, мой хозяин…
— Котёнку понравилось? — спрашивает он, запуская пальцы мне в волосы.
Киваю. Не хочу говорить. Хочу ещё. Хочу, чтобы это повторилось ещё. И чувствую, как кто-то раздвигает мои ноги. Отвожу взгляд от хозяина и вижу братика.
Он классен. Боже, как же он классен. Его обалденное, гибкое тело просто дышит жаром и энергией, глаза жадно пожирают меня, а руки уже вовсю ласкают мой вновь наливающийся силой член. Секунда — и губы братика касаются моей головки. Я выгибаюсь, пихаюсь ему в рот. Глубже. Ещё глубже. Эта влажная теснота, плотное колечко губ, быстрый язычок. Братик… Как же здорово он это делает. Просто невообразимо. Хочу прикоснуться к нему, погладить по спине, но руки всё ещё прикованы к лодыжкам, и остаётся только выгибаться и стонать.
Сквозь дурман страсти слышу голоса хозяев. В них столько тепла и нежности, что можно утонуть в этом океане. Но слов разобрать уже не могу. Не могу сдерживать себя, с силой пихаюсь в братика, взрываюсь, изливаюсь в него, а он пьёт, глотает.
Тяжело дышу, глядя, как Китори облизывает перепачканные губы, и чувствую его руки у себя на попке. Он гладит ягодицы, дразнит дырочку. Максимально развожу ноги, кто-то подкладывает под поясницу подушечку. Я открыт, братик, войди в меня. Войди!
И он входит, мой ласковый, мой хороший, заполняет меня, двигается. Сжимаю его и улыбаюсь, видя, как один из хозяев входит в него. На доли секунды братик даже замирает, а потом снова начинает движения. Медленные, тягучие, безумно приятные. Я выгибаюсь, запрокидываю голову, открываю рот и слышу довольный смех хозяина. Сильные руки гладят по волосам, а ещё через мгновение член касается моих губ. Лижу его, облизываю со всех сторон и только после этого заглатываю, нежно, аккуратно, неторопливо. Хочу продлить этот кайф. Хочу, чтобы он не прекращался.
========== 7. День первый: Харумэ ==========
Вода как рукой снимает сонливость, оставляя лишь сладкую усталость. Давненько у нас не было такой бурной ночи. Зверятки просто чудо как хороши — зажигают так, что никакой химии не нужно.
Улыбаюсь и, наскоро обтеревшись, накидываю халат, выхожу из ванны.
Тай, вытянув длинные ноги, полулежит в кресле. Глаза прикрыты, дыхание ровное, глубокое. Спит. Пусть спит. Устал ведь. Да и как тут не устать, с такими-то малышами?
А вот и они — лежат на кровати. Чистенькие, свеженькие и кажутся такими невинными. Маленькие чертята. Сколько же в них скрыто развратной похоти и запретного, запертого желания. Под конец мы с братом просто любовались их сладкими играми. Ох уж эти игры…
Возбуждение накатывает от одних только воспоминаний. Нет, таких малышей нельзя отдавать в модели. Это непростительное расточительство. Не хочу, чтобы ещё кто-то любовался ими, ласкал их, трахал эти чудные ротики и попки. Нет…
Присаживаюсь рядом, легонько касаюсь пальцами стройных ножек, скольжу вверх, глажу ягодички. Малыши тихо стонут сквозь сон и оттопыривают свои попки. Я облизываюсь и начинаю дразнить их дырочки, чуть проникая и ослабляя нажим. Мальчики сцепляются руками, льнут друг к другу. Ну не чудо ли?
Помнится, таким образом я любил будить брата. А он — любил так просыпаться. Хоть и ворчал.
— Отстань от пацанов, извращенец, — сонно хрипит за спиной Тай. — Ты, блин, на аккумуляторах работаешь? Или качнулся чем?
Успокаивающе погладив малышей, оборачиваюсь к брату.
— Ты же знаешь, какой я ненасытный, — облизываюсь и, медленно встав с кровати, направляюсь к нему. — Может, тогда мне заняться тобой?
Блефую, конечно, и он понимает. Но это своего рода тоже игра.
— Пошёл на фиг, дай поспать, — устало отвечает Тай, когда я сажусь на подлокотник кресла и запускаю пятерню в его волосы, ещё влажные, пахнущие шампунем.
— Неужто твой двигатель сдал? — поддеваю брата. — А ведь было время, мы могли дать фору этим зверяткам и без стимуляторов, возбуждаясь одним только видом и запахом друг друга.
— О да… — улыбается Тай. — Всю ночь кувыркаться, а потом на экзамен, а после — тупить, засыпать в машине и создавать аварийные ситуации на дороге. Романтика, чтоб её… Но, увы, нам уже не по восемнадцать.
— Ты говоришь как старик, — усмехаюсь я, прочёсывая волосы гребнем пальцев.
Тай пожимает плечами, мол, а куда деваться. Прищуриваюсь и в считанные секунды разлохмачиваю укладку. Брат возмущённо отстраняется и перехватывает мою руку, а я падаю ему на колени. И пока он не начал возмущаться вслух, просто затыкаю поцелуем. Тай обнимает меня, нежно и бережно. Так умеет только он — самый офигенный брат на свете.
Сколько себя помню, всегда его хотел. Не осознавал, но хотел. В детстве это выражалось в желании быть рядом, вместе, играть в одни игры, заниматься одним делом, в ревности к школьным товарищам. Думал — дружба, братская любовь. Но чем старше, тем сильнее любовь приобретала иной оттенок, иной вкус. Помню, как мастурбировал в ванной, смотрел на себя в зеркало, а представлял его. Его руки, его губы. Сколько же сил приложил, чтобы соблазнить, совратить его. Тогда я действовал мягко, нежно, боязливо, это была игра, от которой я получал острое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Такое же удовольствие я получал, глядя на игры наших малышей. Наших…
Прикусив Таю нижнюю губу, разрываю поцелуй и чуть отстраняюсь.
— Ты что-то задумал, — догадывается брат. Он почти всегда может угадать мои мысли. Особенно сейчас. Ведь наверняка думает о том же.
— Не хочу ими ни с кем делиться, — шепчу я. — И ты тоже. Или я не прав?
Он ухмыляется. Я прав.
— Уломать братца будет непросто, — вздыхает Тай. — Ты же знаешь, какой он у нас «бережливый» и своего нигде не упустит.
— Вдвоём справимся. К тому же Коген не уточнял, кому именно это подарок: клубу или нам.
— Нет, этот номер, думаю, не пройдёт, — начинает он, но трель мобильника перебивает.
— Чёрта вспомнишь — он и объявится, — бурчит Тай, посмотрев на номер, и отвечает в трубку уже приветливым голосом: — Здравствуй, братец. Как дела?
Связь хорошая, а голос у нашего старшего сильный, поставленный, поэтому слышу каждое слово.
— Где бы ваши задницы сейчас ни были, резко отрывайте их и несите в главный офис. Рабочий день начался полчаса назад.
Одновременно с братом отыскиваю взглядом часы и понимаю, что влипли. Да уж, забавляясь с малышами, мы совершенно забыли о времени. Но Тай не теряется.
— Раймэй, мы не просто так прогуливаем, у нас для тебя сюрприз есть. Тебе понравится. Так что лучше сам к нам приезжай.
— Вы где?
— В одной из комнат «Дома».
— Ясно, — слышу скептическое в ответ. — Сегодня до обеда я туда собирался, так что ждите. Надеюсь, ваш сюрприз действительно стоящий.
— Что ж, — говорит Тай, убирая сотовый, — у нас есть минимум час. Давай спать.
Откинувшись в кресле, он закрывает глаза, а я опускаюсь во второе. Поспать — это хорошая идея, но вряд ли у меня получится.
========== 8. День второй: Таёдзэ ==========
Дым от сигарет Раймэя тяжёлой вуалью висит в кабинете. Старший брат изучает всю информацию про мальчишек и Когена, которую мы нарыли.
Это уже привычка, выработанная годами: проверять всех и вся. Не подвела родимая.
Сидя вчера в баре и слушая соловьиные песни университетского приятеля, мы незаметно наводили справки по своим каналам. Мальчишки были девственно чисты во всех отношениях: ни заболеваний, никаких связей с правоохранительными органами, провинциалы из семьи со средним достатком, приехали в город, поступили в Токийский университет, учились вполне успешно, пока не попались на глаза Когену. С самим же приятелем дела обстояли по-другому. То, что он подсел на наркоту, было видно невооружённым глазом, а лживой фальшью от его слов несло на целый ри[2]. И когда информаторы сообщили, что два года назад Коген стал членом какой-то мутной секты, всё прояснилось. Секта копала под нас, вот и послала своего подвижника влиться в клуб. Но не на тех нарвались.
Накормив засланца снотворным, мы взяли и его самого, и его «подарки». И, оставив приятеля отдыхать в приёмнике, решили опробовать презенты. Сейчас Коген, наверное, пришёл в себя и ловит кайф от нашего гостеприимства.
— Занятные у вас сюрпризы, — хмыкает Раймэй. — Почему вчера не отзвонились?
— Штатная ситуация, — отвечаю я. — Хотели сперва выбить информацию.
— Похвальное намеренье. Выбивайте. Мне нужно всё, что знает эта шестёрка: имена, связи, база секты, откуда афродизиак — короче, всё. Ясно?
— Ясно, братишка, — кивает Харумэ. — Всё как обычно.
Голос расслабленный, поза вальяжная, но я-то знаю, что Хару напряжён, не терпится ему перевести разговор к пацанам.
— Теперь что касается «подарков», — будто бы читает наши мысли Раймэй. — Какого чёрта вы оттрахали мальчишек, если они предназначались клубу?
Переглядываемся. Старший недоволен, и это ожидаемо.
— Увлеклись немного, — беру первый удар на себя. — К тому же, в конце концов, кровные узы должны нам давать какие-то привилегии и выгоды.
— Выгоды? — Раймэй прищуривается, и его чёрные глаза буквально пронзают меня острейшими спицами взгляда. — На аукционе девственности за каждого из них я бы мог получить не в два, а в три или даже в четыре раза больше обычного. Теперь же ни о каком аукционе и речи быть не может. Из-за вашей тупости они сразу переводятся в статус моделей. Мне остаётся надеяться на то, что такой товар не залежится, и очень быстро найдётся патрон, который возьмёт их в элитки.
— Братик, — Харумэ изображает на своём лице самую очаровательную улыбку, — тогда спешу обрадовать тебя: такие уже нашлись.
Теперь очередь Хару держать оборону, и справляется он с этим достойно. Я бы, глядя на эту подхалимную физиономию, давно бы уже растаял. Но я — не Раймэй.
— Хорошо, — говорит он. — После обеда жду вас в офисе для подписания контракта.
— Какого контракта?
Нет, Хару всё прекрасно понимает. Ровно, как и я: наш старший — бесчувственная, подвинутая на выгоде скотина.
— Стандартный полугодовой контракт на патронаж элитки, — спокойно объясняет он. — Все суммы, сроки и условия вы знаете.
— Раймэй, — начинаю я, — кому как не тебе знать, что все наши средства и так крутятся в компании, мы изымаем их по мере необходимости.
— Значит, эти полгода вообще не будете их изымать, — пожимает плечами старший. — Плюс к этому двадцать процентов с левака. И не нужно врать, что его у вас нет. Ваш ресторанчик вполне процветает. Если ещё не передумали, то после обеда я вас жду.
Сказав это, старший выходит из кабинета, оставляя нас переваривать информацию.
— Иногда мне хочется его убить, — нарушаю я затянувшееся молчание.
— Да, он ещё та сволочь, — кивает Хару. — Но, кажется, он в курсе только про ресторан.
— Я бы на это не надеялся.
Поворачиваюсь и встречаюсь с требовательным взглядом брата.
— Тай, я не хочу никому отдавать наших мальчиков. Они слишком хороши, чтобы пускать их по рукам. И я не прощу себе, если у них появятся другие патроны. А они обязательно появятся. Просто представь, что кто-то другой, а не мы, трахает их.
Вспоминаю малышей: их стройные ноги, упругие попки, гибкие спины, залитые румянцем милые лица. Два маленьких сокровища, которыми хочется обладать. Обладать полностью. Без остатка. Делиться с кем-то? Ну нет. Двадцать процентов не такие уж бешеные деньги, чтобы отказаться от этого сладкого удовольствия.
Я молча киваю, а Харумэ улыбается в ответ и берёт меня за руку.
— С этим скрягой мы ещё поторгуемся, — шепчет он. — В конце концов, нас двое — задавим количеством.
Я усмехаюсь. В «задавить» нашего старшенького слабо верится, но попытка не пытка. Можно и попробовать.
______________________________
2. Ри — мера длинны в Японии равная 3,927 км.
========== 9. День второй: Харумэ ==========
Скулёж Когена начинает раздражать. Его обнажённое рыхлое тело трясётся от напряжения, а сам он уже изошёл соплями, хотя сидит так всего час. Слабак.
А Таёдзэ знает своё дело. Всё-таки он настоящий мастер кинбаку[3]. Верёвка в его руках, как и кисть у художника, это не просто инструмент, а нечто большее. Связывая Когена для допроса, а не для сессии, братик всё равно вывязывал произведение искусства. Я многократно наблюдал за его работой со стороны, да и не раз сам был на месте боттома, и знаю, какие аккуратные и заботливые у него руки. Только, как по мне, эту заботу нужно на брата родного растрачивать или на малышей, что спят у себя в комнатке, но никак не на Когена. Этого придурка затянуть бы потуже, чтобы конечности чувствовать перестал, чтобы забыл, как дышать, чтобы в момент осознал всю свою ничтожность. Но Тая не переубедить. Для него это дело принципа. Так что мне остаётся только ждать и смотреть.
— Ну что, Коген, продолжим разговор или дальше будешь сказки про демонов сочинять?
— Не… сказки… — голос пленника дрожит, как и он сам.
И не удивительно. Когда верёвки режут запястья заломленных за спину рук, когда путы, сцепляющие шею и скованные лодыжки, не дают возможности распрямиться, когда ломит от натуги мышцы, и всё тело горит огнём — уже не до выпендрёжа, уже что угодно расскажешь, признаешься во всех грехах, лишь бы только развязали. Всё-таки позу эби[4] изначально придумали именно для пыток, а древние мастера знали в них толк.