Оказывается, этот ее одноклассник Витя любил ее еще в школе, но так стеснялся своей внешности, что даже подойти к самой красивой девочке в классе не решался. По словам Оли, он все уши своим родителям прожужжал о том, какая Оля необыкновенная, и как она ему нравится. А тут совершенно случайно встретил ее на улице, разговорились, вспомнили школу, он проводил ее до дома. Потом позвонил, пришел. Стали встречаться, и вот уже неделю живут вместе.
Сказка была красивая, но неправдоподобная. Вера помнила этого Витю. Невысокий, очень неинтересный внешне. Но, может, душой он хорош, кто его знает. Видела его Вера от силы пару раз, и все. Он ей тогда совсем не приглянулся. Но времени прошло ой сколько. Все могло измениться: и он мог измениться, и отношение к нему тоже. Прошло почти десять лет, нет, десять это она загнула, но восемь точно прошло.
Оля же купалась в любви и внимании, и то он для нее, и се. Прямо ангел, а не человек. Вере очень хотелось, чтобы все это было правдой. Потому что очень надо, чтобы Оля жизнь свою устроила, и, конечно, надо, чтобы была счастлива. Но Верины прагматизм и неверие людям заставляли усомниться в словах подруги. Вера понимала, что это пока еще лишь эйфория от того, что Олю могут любить и любят. Что заботятся о ней и, самое главное, что она не одинока. Что ее сын называет этого Витю папой.
— Так сразу и папой? — Вере не понравился такой подход. Она считала, что нельзя играть на чувствах ребенка, изначально не одобряла запрет Оли на встречи сына и отца. А тут сразу — папа. Сколько может быть таких пап по жизни? И все папы, что ли? Нет, ребенка нельзя втягивать в такие отношения, сначала надо отношения эти на прочность проверить, а потом уже папой называть.
— А как? Его сын меня тоже мамой называет, — Оля не обрадовалась такому подходу Веры.
— Оля, сколько его сыну?
— Три года, маленький совсем. Мама, правда, злится, что он меня мамой называет. Говорит, что чужой родным не станет.
— Как ты строить отношения с его отцом собираешься, когда ребенка крохотного принять не можешь.
— Так ты считаешь, что я своего сына обделить должна. А тому дать?
— Думаю, что поровну. Не понимаю я тебя. Как дите не любить можно…
— Чужое дите, пойми ты, идеалистка чертова. Сначала своего роди, а потом рассуждать будешь, кого и как любить.
— И ты пойми, не сможешь полюбить ребенка, семьи у тебя не будет. Где мать его?
— Да знаешь, история там такая. Она его родила и не приняла, домой когда выписалась, собрала свои вещи и ушла.
— Куда ушла?
— В том-то и дело, что в никуда. Просто ушла, и все, ничего не объясняя. Витя в розыск подал. Не нашли, до сих пор не нашли, представляешь, как в воду канула. И всех знакомых ее опрашивали, и родителей — никто ничего не знает. Родители во всем обвинили Витю, сказали, что он ее довел и ребенка видеть не хотят. Вот он с малышом месяц просидел, ухаживал сам, а потом няню нанял. Вот с няней вместе его и поднимали.
Не понравилось это все Вере, ох как не понравилось. Прямо как иголки под ногти. Вот такая боль от этого рассказа невыносимая.
Не место Оле с ним. Вот какой вывод Вера для себя сделала. Наверняка с няней у него отношения завязались, а тут он любовь свою бывшую встретил. И той женщине тяжело, и Оле не сладко. Потому что та ей добра не пожелает.
Вот и получается все не по-людски, не по-человечески. Нельзя строить свое счастье на несчастье других. А тут еще Оля ребенка его принять не может, а ему, сиротинушке, мамка нужна. Настоящая, чтобы любила. И подруге плохо. Пройдет эйфория, наступит реальность, а какова она? Счастье-то в ней где? Не будет там счастья, потому что увидит она и всю его внешнюю некрасивость, и не соответствие ей. Если Сергей не такой оказался, то что уж про Витю говорить. Подумать — подумала, но слова лишнего не сказала. Не она судья, и не ей жизнь предрекать. Она лишь счастья желает. А услышит Господь ее пожелания или не услышит, это уже дело третье.
Поужинала у мамы, сама не готовила, а есть очень хотелось. Потом поговорила с бабушкой — так, ни о чем, просто, чтобы той не скучно было. А потом пошла к себе. Включила телевизор, там стрелялка какая-то шла.
Полпереда кофты связала, пока смотрела, вернее не смотрела, а слушала, потому что считать петли надо было внимательно. Фильм кончился, и началась передача в прямом эфире. И не просто передача, а о пользе свободных отношений и свободной любви. Тема Веру уж больно заинтересовала. Вот как раз с последствиями этих самых свободных отношений она и работает. И живет прямо-таки в их гуще.
Неделю назад первую порцию вакцины получила от гепатита В. Это потому, что очень уж тесно с представителями свободных отношений общается. Хотя нельзя так о людях, у каждого своя дорога, и прямых, сколько она наблюдает, нет и быть не может. И правда у каждого своя. И правильная у него правда или нет, не ей судить. У кого-то правды нет почти, а сочувствие вызывает ох какое. А у кого-то правда эта жизненная правильная и человек золотой вроде, а если приглядеться, то и… с ним рядом не сядешь. Но опять она отдергивала себя. Не ей судить. Нет, не ей. У самой грехов и ошибок не на одну жизнь, а все ей одной достались…
Разве только болезней у нее нет, так то воля случая, а не ее достижение. Вон некоторым везет с первого раза и забеременеть, и ЗППП подцепить. А ее Бог миловал. А может, родила бы — так лучше было, все не одна по жизни. Она начало передачи пропустила, мысли витали неизвестно где. Только голос родной и знакомый, милый такой и вкрадчивый вернул на землю. Асан, это был Асан. Друг ее институтский, парень, с которым никогда любви не было. Только дружба настоящая. Настоящая ли? Сколько они не виделись, года полтора или два уже. Но он все равно оставался родным. Просто родным, и все.
А теперь он сидел в этом дурацком ящике и говорил своим красивым голосом о преимуществе свободных отношений… Вера даже не сразу поняла, что он не один, что тетка, сидящая рядом с ним, ей тоже знакома. Та самая ненавистная Танька Рожнова, которая после развода Рожновой быть перестала. Кем же стала она? Не помнила Вера. Не помнила, и все. А они продолжали вещать, что живут вместе и дочь воспитывают вместе, но узами брака не связаны, и не собираются, так как у каждого есть связи на стороне, и есть, с кем обсудить их и поделиться впечатлениями. Потому что их объединяет и совместное проживание, и дочь, и то, что они любят друг друга. И доверяют настолько, что и секс втроем пробовали, и пара на пару, с обменом партнерами.
Сначала глаза у Веры просто увлажнились, потом слезы проторили себе дорожку и катились одна за другой. Она уже не слышала, что они говорили, и о каких интимных подробностях рассказывали. Вера смотрела в экран и умоляла его, просто умоляла… Она говорила то, что, наверно, тысячу раз ему говорила его мать. И о том, что он поступает неправильно, и о загубленной жизни, о несостоявшейся карьере очень умного и талантливого человека, и о ребенке, девочке, живущей во грехе родителей. Но он не слышал ее так же, как не слышал мать. А Вера так и проплакала всю ночь.
Один день сменял другой, месяц тянулся за месяцем. Работа была отдушиной. Она полюбила венерологию, как, наверно, полюбила бы любую медицинскую специальность, которой занялась бы вплотную. У нее даже появились свои постоянные больные. Некоторые были хрониками, но предпочли молодую Веру своим старым и умудренным опытом врачам, а некоторые просто выписывались и через какое-то время попадали снова с новым или аналогичным прежнему набором инфекций.
Так текла жизнь. Пришла осень, и наступил день рождения Оли. Вера пошла поздравить. Естественно, что там и Витя тоже присутствовал.
На Оле надет вычурный костюм розового цвета с множеством оборок. Вера подумала, что в жизни бы такой не надела. Но вкусы у всех разные, и если Оле так нравится, то так и должно быть. Сели за стол, только не все сели, папа Оли сослался на недомогание и ушел в свою комнату. А тетя Сильва все время раздражалась практически на все, что говорил Витя. «Господи, — подумала Вера, — сценарий повторяется». После ужина Витя собрался куда-то по делам. Оля с Верой остались наедине, и понеслось. Оля говорила и говорила. И о том, что маму Витя раздражает, а папу так вообще. Он его на дух не переносит. Что мама не хочет оставаться с Витиным сыном, что он вынужден оставлять его с все с той же няней, а мальчик ее мамой называет, да и с Витей они жили практически семьей. И по словам Витиной мамы, там речь шла о свадьбе, но появилась Оля. А Оля — та, о которой он мечтал всю жизнь, а тут вдруг раз — и мечта стала реальностью. Еще говорила о том, что лучше бы им жить отдельно от родителей, но мама с папой ее не отпускают, требуя либо оставить у них совсем мальчонку, либо они с ним сидеть отказываются. И вот так получается, что куда ни глянешь, все везде тупик. И отношения получаются обреченными… И ссориться они все чаще с Витей стали: то по причине, а то и просто от раздражения.
Вот такая картина вырисовывалась, и очень даже не оптимистическая картина.
Долго еще говорили подружки. Каждая другой изливала душу и все, что там в этой душе накопилось. Пусть не было того самого счастья, о котором они в детстве когда-то мечтали, ни у одной, ни у другой, но они были друг у друга. А это ведь так важно, когда у тебя есть родной человек, которому можно излить душу, и он туда не плюнет, и поймет, и будет рядом, когда тебе хорошо и когда плохо. Просто будет всегда рядом, и ты будешь знать, что он у тебя есть. Всегда!
====== Он ======
Все было кувырком. Эта больная выматывала все нервы. Сегодня понедельник, то есть Вера не видела ее два выходных дня, а следовательно, без сюрпризов не обойтись. В пятницу она приводила одного мужа на обследование и одного любовника после обеда. Сегодня же должна привести другого мужа и двух детей. Шеф настоял на превентивном лечении для всех ее партнеров и всех детей. А это значит, что надо составить расписание, чтобы ее партнеры, не дай Бог, не пересеклись. Личную жизнь пациента нужно уважать, какой бы она ни была. Правда, как женщина может жить одновременно в двух семьях и в обоих иметь детей, в голове не укладывалось. Да еще наличествовали два постоянных любовника, но они в расчет не брались. Да и сама больная была тем еще подарком. К тому же Вера подозревала, что она беременна. Матка увеличена на семь-восемь недель, хотя пациентка все отрицает. Ее бы на УЗИ сводить, но ни один центр не соглашался делать УЗИ больной сифилисом.
Со всеми этими мыслями Вера дошла до отделения, надела халат и пошла на обход. Сначала женская палата. Эту злосчастную вызвала в процедурный первой. Надо ее еще раз на кресле посмотреть и анализы взять.
Шейка матки была травмирована явно механическим путем, а цервикальный сильно воспален. Выделения начались прямо при осмотре.
Вера отправила больную в палату. И буквально полетела к заведующему.
— Даулет Абдрахманович, у Ивановой криминальный аборт. Какая тактика?
— Верочка, а что надо делать?
— Выскабливать, — она обреченно пожала плечами.
— Так берите машину — и в гинекологию вместе с больной.
— И они с радостью примут сифилис.
— А это уже ваше умение убеждать коллег. Дерзайте, Вера Юрьевна.
Она попросила институтскую машину и вместе с пациенткой поехала в скорую помощь. Там долго объяснялась с заведующим приемным покоем. Она доказывала, что они принять ее больную просто обязаны, к тому же сразу после процедуры она обязуется забрать ее обратно в институт. Но тот был непреклонен. Он даже смотреть ее отказался. Со словами: «Вот только сифилиса мне не хватало».
Тут в ординаторскую вошел молодой врач. Симпатичный. Очень даже импозантный, высокий такой… Он с усмешкой глянул на почти плачущую Веру.
— Что тут у нас?
— Вот тут коллега из амурного отдела нам сифилис подсовывает. Слышь, Александр Александрович, к человечности взывает. А нам сифилис нужен? Вот тебе нужен? Правильно, и мне не нужен.
— Так она на антибиотиках, — раздался голос Веры.
— Да хоть на чем. Аборт совершился?
— Я не знаю, полный или не полный.
— Так сами и смотрите, чему вас в институте учили. Ручками работайте и головкой своей хорошенькой тоже. Короче, проваливайте восвояси, дорогая коллега. И не разводите мне тут антисанитарию.
Вера вышла с силой хлопнув дверью.
Пришлось везти Иванову обратно. Ее даже осмотреть они не соизволили. И что ей дальше с ней делать?
Что она с собой сделала, как вызвала выкидыш, или помог кто, больная молчит. Что вводила в матку, не говорит. Но отвечает за ее жизнь Вера. И больная должна выздороветь. А с ней одни проблемы…
На работе получила выговор от начальства. Это оказалась ее вина, что в гинекологии бессердечные люди.
Посмотрела всех остальных больных. Записала все в истории. Хорошо, у тех нелюдей хоть отказ от осмотра взяла. История же для прокурора пишется, то есть все должно быть юридически правильно.
Чай пить не стала, в палату к Ивановой раз двадцать уже зашла.
Настроения не было. Вот если понедельник начался через одно место, то так и пойдет. А он именно так и начался!
Не удался день… Да, что там день — вся жизнь не удалась! Вон у этой Ивановой два мужа и два любовника, а вид у нее — посмотреть не на что. Зато Вера одна как перст. Правда, и сифилисом не болеет, но ведь слова сказать не кому. Кошку завести, что ли? Хоть поговорить будет с кем, хоть глаза в глаза… И от инфаркта, говорят, помогает…
В ординаторскую постучали и вошли.
— Вы к кому, — спросил Олег Михайлович, разглядывая молодого мужчину.
— Да я вот хотел помочь, тут у вас больная сифилисом с криминальным абортом, давайте гляну профессиональным взглядом.
Олег покатился со смеху и глянул на изумленную Веру. А та смотрела на вошедшего и не верила своим глазам. Это был тот самый Александр Александрович, чьи глаза бессовестно ржали над ней в приемном гинекологии, по крайней мере, ей так казалось. И чего он вдруг сюда приперся? Там ему поржать не хватило?
— Верунчик, кажется, тут доктор по твою душу. Причем, в прямом смысле.
— Александр Александрович. Врач первой категории, — представился вошедший.
— Олег Михайлович, высшей категории. А Верунчик у нас — научный сотрудник, не замужем, но отдадим только в хорошие, проверенные руки.
Вера залилась краской…
Александр вытянул руки, не меняя серьезного выражения лица, и спросил:
— Подойдут?
— Сначала к делу, давайте, показывайте на что способны!
Он посмотрел Иванову. Назначил еще свое лечение, записал консультацию.
Все врачи отдела собрались в ординаторской, даже заведующий заявился. Этого гинеколога захотели увидеть все.
Поставили чай, организовали стол, достали коньяк. Мило посидели. Познакомились с коллегой из другого учреждения, собрались дружить. Расспросили его, кто он и откуда. Заканчивал он институт, как оказалось, в Томске. Разведен, имеет дочь трех лет, работает в больнице скорой помощи третий год, после того, как приехал из Томска, живет с матерью.
Пока сидели, рабочий день закончился. Александр вместе с Верой еще раз посетили Иванову, которая чувствовала себя вполне сносно и ехидно хихикала над своим лечащим врачом.
А потом Александр пошел провожать Веру домой. Сначала молчали, первым заговорил он:
— К тебе на ты можно? — он взял ее за руку.
Она немного растерялась, но руку не отдернула.
— По-моему, ты уже перешел эту черту.
— Какие еще могу перейти?
— Какие входят в твои планы?
Он рассмеялся.
— У меня нет плана. Есть девушка, которая мне безумно понравилась, вот пытаюсь понравится ей. Получается?
— В какой-то степени. До безумно еще слишком далеко.
— Почему ты не замужем?
— Не сложилось. Нас выбирают, мы выбираем… Вот так и не сложилось.
— Чего хочешь в жизни?
— Счастья!
Он рассмеялся.
— Я сделаю тебя счастливой!!! Обещаю!!!
— Ты? Шутишь?
— Нет, Вера, не шучу. И не надо мне говорить, что я вижу тебя первый раз в жизни. Да, вижу, но хочу просыпаться с тобой и засыпать, согреваясь твоим теплом. Бывает так, веришь?
— Нет.
— Я тебе совсем не симпатичен? Не нравлюсь?
— Я не думала.
— Так, может, не надо думать? Ведь ты всегда, всю свою жизнь думала, и что в результате? А давай делать глупости, и если повезет, мы будем счастливы, особо не задумываясь о том, что делаем. У тебя мама, как я понимаю?
— Да, мама и бабушка. Только она парализованная.
— Пойдем знакомиться с твоей мамой. Я умею нравиться мамам и бабушкам тоже, даже парализованным.
— Не сомневаюсь даже. Нравиться ты действительно умеешь.
— Так в чем же дело?
— А что будет завтра?
— Завтра у меня сутки. А вот послезавтра я вернусь к тебе. Ты готовить хоть умеешь? Я голодный жутко всегда после работы.
— Умею… Плохо… Но я научусь…
— Вот и договорились.
====== Ожидание ======
Она бежала домой с курицей в пакете. Торопилась — надо приготовить ужин. Он же придет…