О, этот запах… Он будоражит, он возбуждает, он с ума сводит. Ещё немного, и я не смогу оторваться от него, не смогу уйти.
— Я-арик… — ласково тяну я, — так не хочется оставлять тебя сейчас, но дела не терпят отлагательств. Будь умницей и помни: ты всегда можешь со мной связаться.
Шепнув это ему на ушко, я поднимаю его лицо за подбородок и касаюсь этих сладких губ, проникаю в рот языком, начинаю ласкать. Медленно, тягуче, со всей нежностью. Ярик замирает, вжимается в меня, даже, кажется, перестаёт дышать.
Как же сложно оторваться от него, как сложно отпустить и уйти. Но теперь он здесь. В моём доме, на моей территории, под надёжной охраной. С ним ничего не случится. Это самое главное. А для разговоров и близости у нас ещё будет время. Сегодня вечером.
— До вечера, солнышко.
Ещё раз погладив Ярика по щеке, я с сожалением выпускаю его из объятий и выхожу из комнаты.
Нужно, наконец, заняться делами.
====== Глава 2 ======
Подо мной мягкий ковёр. Сижу. Пытаюсь собраться. Не с мыслями, не эмоции обуздать, а хотя бы просто собраться и встать. Просто встать!
Сглатываю, цепляюсь рукой за подоконник и рывком поднимаю себя.
Пиздец. Что за слабость? Это от той хуйни, что он меня напичкал? Или от того, что я не жрал два дня? А я ведь и правда не жрал. Вчера — или когда это было? — волновался так, что кусок в горло не лез. А потом… потом…
Блядь. Пить хочу.
Обвожу глазами комнату и замечаю на столике графин. Шкандыбаю к нему. Графин оказывается стеклянным и тяжеленным. Или это у меня руки всё ещё ватные?
Да ёбаная ж срань!
Снимаю резную пробку, пытаюсь налить воды в стакан. Но выходит хуй. Стакан почему-то с грохотом опрокидывается на стол, а графин я умудряюсь не уронить только каким-то чудом.
Пиздец.
Закусываю губу, снова беру стакан и тут в комнату врываются…
Я даже не сразу их узнаю.
Двое-из-ларца. Только теперь они в костюмах да при галстучках. Солидные такие.
Бля-адь.
А вот и мои охраннички. Их ко мне ведь с самого начала приставили. С первого дня, считай. Не-ет, я не просто долбоёб, я долбоёбище! Как? Как можно было не замечать, что они за мной следят? Ну вот как? Ебанько слепошарое.
— Ярослав, всё в порядке? — басит Гриша.
Чё? «Ярослав»? Это с какого праздника я у них «Ярославом» вдруг стал? Или официальные охранники официальной подстилки босса должны с ней типа вежливо разговаривать?
Заебись.
Пока я разглядываю их, Паша быстро подходит ко мне, вынимает из рук графин, ловко наливает воду в стакан и протягивает мне. Обхватываю его двумя руками и жадно пью. Стараюсь не смотреть на охранников. Ощущение хуёвости захлёстывает с головой.
Они знали. Они с самого начала всё знали. Да блядь, все всё знали! Знали и молчали, глядя, как играются с глупой птичкой. С маленьким человечком, который годен только на то, чтобы ноги раздвигать.
Руки начинает трясти мелкой дрожью, и я вцепляюсь пальцами в стакан.
— Ярослав, может, присядешь? — предлагает Гриша. — Тебе бы отдохнуть ещё, поспать.
Через силу усмехаюсь.
Какие ж заботливые, блядь, все. Аж наизнанку выворачивает.
— Спасибо, выспался. Какое сегодня число?
— Первое, — отвечает Паша, и вынимает у меня из рук стакан, потому что он начал как-то опасно накреняться.
— Ну с Новым годом, что ли.
Мне и правда хочется лечь. Лечь и умереть. Да хотя бы просто провалиться в сон. Уйти нахуй из этой реальности хоть на время. Но я не могу себе этого позволить. Я не могу быть слабым. Не могу. Если я сейчас расслаблюсь, то всё. Поплыву, растекусь, сломаюсь. Сдамся.
Нельзя!
Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть!
Сжать кулаки, стиснуть зубы, поднять голову, смотреть им в глаза и вот так стоять. Один, голый, весь в отстойных блядских засосах. Маленький, слабый, смешной. Смешной, да? Смешно вам, сволочи? Что, блядь, глаза отводите? Я же смешной. А ещё у меня задница охуенная. Меня на капоте разложить можно. Это же круто. Взять человечка и разложить его на капоте. Похуй, что там с человечком. Главное, свою хотелку удовлетворить.
— Ярослав… ты это… — говорит Гриша, глядя немного в сторону. — Если голоден, то сейчас распорядимся — через пять минут всё готово будет.
Еда. Есть хочется просто пиздецки. Но я не могу. Нет, я не собираюсь морить себя голодом, но вот конкретно сейчас не могу. Не могу себе это позволить. Мне кажется, что если съем с этого барского стола хоть что-нибудь, это отравит меня, надломит. А я должен сохранить себя, свою целостность, те жалкие ошмётки, что от меня остались.
— Не голоден, — отвечаю я, не опуская взгляда, и это почему-то нехуёво так давит на них, на этих двух амбалов.
— Тогда… эм… — снова басит Гриша. — Мы можем показать квартиру.
— Отлично. Показывайте, — киваю я и шагаю к двери.
Только мои охраннички отчего-то тормозят.
— Ярослав, может, сперва оденешься? — сипит Паша и мотает головой в сторону кресла, на котором лежат вещи.
— Одеваться? Зачем? — наигранно удивляюсь я. — Скоро ваша «начальника» придёт, свою подстилку трахать будет. К чему эти заморочки с одеждой?
— Ярослав… — кряхтят амбалы.
А я почти наслаждаюсь их замешательством. Ну правда смешно смотреть, как эти два бритоголовых шкафа пытаются придумать аргументы, чтобы одеть меня.
— Продуть может, оденься, — наконец, находится Гриша.
— Продуть? — коротко улыбаюсь я. — В этих царских хоромах? Неужели система отопления недоработана? Ай-я-яй. И как так получилось? — деланно сокрушаюсь, а потом смотрю прямо в морды амбалам и без улыбки спрашиваю: — Что, босс запретил пялиться на свою подстилку? Грозился яйца оторвать? Так? — И не дожидаясь ответа, хмыкаю: — Хорошо, мальчики. Так и быть, чтобы не смущать вас, оденусь.
Оба охранника тут же подают мне вещи: мягкие лёгкие штаны, белая футболка. Сразу видно — брендовое шмотьё. У Дамира другого просто не бывает. Я критически оглядываю шмот и качаю головой.
— Не мой фасон, — кидаю через плечо, затем подхожу к постели и задумчиво смотрю на неё.
Тёплое одеяло упаковано в пододеяльник из тончайшего мягкого батиста с ненавязчивым растительным узором, а под ним белая простынь.
Подойдёт.
Сдёргиваю простынь, попутно уронив всё остальное к хуям, а затем заматываюсь в неё на манер тоги. Выжидательно взираю на амбалов. На их физиономиях расцветает такой букет разнообразных эмоций, что любо-дорого смотреть. Помедлив ещё пару секунд, они всё же выводят меня из комнаты, и я попадаю в… эм… коридор? А это что? Гостиная? Ну наверное, и правда гостиная. Круглая и огромная, с четырьмя широченными выходами по разным сторонам света. В стены здесь вделаны здоровенные аквариумы, в которых плавают пёстрые рыбки, с потолка свисают причудливые светильники, на полу белый ковёр, огромный светлый диван, кресла, барная стойка из тёмного дерева, плазма. От масштабов немножечко едет голова, и это только одна комната. Ебать-колотить!
— Вот здесь находится столовая, — басит Гриша и выводит меня через левый выход.
Охуеть! Нет, это нельзя назвать комнатой. У меня язык не поворачивается. Это мини спортивный зал какой-то, в одной части которого стоят диванчики, гигантский обеденный стол, кресла, а в другой — навороченная кухня. Всё выдержано в изящных бежевых тонах, сверкает стеклом и хромом. Прямые линии современного стиля, без финтифлюх и наворотов, простота, удобство, комфорт. И всё это, разумеется, безумно дорого. Эти лёгкие на вид стулья, белый стол, навесные шкафы, даже изогнутый дугой кран наверняка работы какого-нибудь супер-пупер дизайнера и стоят, как вертолёт.
От запаха, который источают фрукты в большой вазе, сводит живот, и он начинает громко урчать, требуя хоть чего-нибудь. Но я только крепче стискиваю зубы, выпрямляю спину и, развернувшись на пятках, иду прочь.
Ну то есть меня ведут.
По кольцевому коридору меня проводят мимо дверей спальни, показывают гардеробную (охренеть, целая комната со шмотом!), кабинет Дамира (огромное тёмное помещение со множеством шкафов и полок), ванную комнату (с джакузи и мини-бассейном), подводят к лестнице, ведущей вниз, рассказывают, что там находится спортзал, бассейн и ещё что-то. Что именно — я прослушиваю, потому что мысленно подбираю челюсть. Проводят мимо входной двери, на которую я смотрю, не отрываясь, и останавливают возле ещё одной двери.
— А здесь твоя комната, — говорит Гриша.
Моя комната? В этом доме есть моя комната? Это насмешка такая?
Рука почему-то начинает дрожать, но я распахиваю дверь и шагаю в эту комнату.
Она такая же большая, как и прочие помещения здесь. Она просто гигантская, светлая и золотистая. Широкая кровать, диван, картины с какими-то птицами по стенам, удобное компьютерное кресло, большой стол и компьютер. Мой компьютер.
Мой.
Откуда он здесь?
И тут у окна на широченном пуфе замечаю три потёртых чехла: два для гитары и один для флейты. Это… Это же…
Подскакиваю к пуфу, падаю на колени, дрожащими руками тяну застёжку на первом футляре. Пальцы заплетаются, не слушаются, но я откидываю крышку и вижу её — свою электрогитару. Свою! Не дышу. Ломая ногти, открываю следующий замок и смотрю на флейту — такую родную, такую любимую. А затем, стиснув зубы до боли, я открываю третий футляр и вижу свою старую, потёртую, потрёпанную акустическую гитару.
Я продал их. Продал, выручая деньги на выкуп. Отрывал их от сердца. Продавал. Думал, что прокладываю себе дорогу к свободе, но только сильнее зарывал себя, только сильнее запутывался в силках. Я продавал, а он покупал. Он всё купил. Что, и квартиру тоже купил? Он всё у меня купил, да? Всё? Теперь это всё его. Его. Как… как и я. А я… А у меня больше ничего. Вообще ничего не осталось. Он даже паспорт забрал. Я теперь никто. Я теперь вещь. Купленная вещь. Кукла в золотой комнате.
Обнимаю гитару и сжимаюсь комочком.
Не могу. Я больше не могу держать голову. Больше не могу быть сильным. Во мне ничего не осталось. Тогда. Весь тот ёбаный месяц держался только одним: верой, надеждой на то, что вырвусь. Одна эта глупая, наивная надежда давала мне силы, и я мог что угодно вытерпеть, выдержать. Я готов был играть роль шлюхи, подстилки, да что угодно мог! Потому что впереди, там далеко, маячил призрачный свет свободы. И я мог терпеть своё существование, шаг за шагом двигаясь к тому свету, к далёкому, но выходу.
Только всё было обманом. С самого начала обманом. Никто не собирался давать мне никакую свободу. Меня просто поймали и игрались. И я осознаю это только сейчас, когда лживый свет потух задутой свечкой, и клетка захлопнулась окончательно.
Я больше не вижу света. Не вижу выхода. И я не знаю, как. Не знаю, КАК мне дальше.
Жить.
Дышать.
Быть.
Зачем мне вообще быть?
ЗАЧЕМ?!
Поднимаю голову и смотрю в окно. В темнеющее хмурое небо. Оно там. Далеко-далеко. В невообразимой дали. Холодное зимнее небо за толщей стекла. Не раскрыть, не разбить. Меня поймали и не отпустят.
Зачем? Зачем я ему нужен? Почему я? Я ведь просто пацан. Самый обычный. Почему именно меня нужно превращать в подстилку? Почему? Я же человек. Какой-никакой, а человек. И я всего-то и хотел только — петь.
Просто петь.
Закрываю глаза, даже не пытаюсь сдерживать слёзы, что текут по щекам, не пытаюсь сдерживать напряжения, что сдавливает грудь, комом продирает горло, а затем слетает с губ тихими, едва слышными словами:
Песен еще ненаписанных, сколько?
Скажи, кукушка, пропой.
В городе мне жить или на выселках,
Камнем лежать или гореть звездой? Звездой.
Я не пою. Шепчу, выговариваю слова. Не могу петь. Не могу. Нет сил. Совсем.
Солнце мое — взгляни на меня,
Моя ладонь превратилась в кулак,
И если есть порох — дай огня.
Вот так...
Вот так. Вот и закончился полёт пташки. Трепыхался-трепыхался, а зря. Всё зря. Подарок судьбы в виде половины выкупа, что свалились мне на голову, — были не подарком, а хитроумной ловушкой. Он приказал дать половину суммы, рассчитывая, что за оставшейся половиной я приду к нему. Приказал это Андрею — ещё одному мудаку, который скрутил по рукам и ногам тётю Надю.
Тётя… Она так радовалась в тот день. Радовалась успешным сделкам, которые на самом деле были подставой. Она искренне помогала мне. Она хотела вырвать меня из плена. Она столько всего сделала. Отдала свои сбережения, квартиру продала, дала обещание тому ёбанному ублюдку замуж за него выйти. Всё сделала, только бы я убежал. Только всё зря. Потому что это было не спасение, а план двух мразей, которые решили двух птичек в одни силки поймать.
Тётя… Нужно вернуть ей все деньги, чтобы хоть она смогла швырнуть их охуевшему мудиле Лазарю в морду.
Тётя! Она ведь волнуется за меня. Я же исчез и не позвонил. Она места себе не находит. И мама… Ей я тоже вчера не звонил. Бля-адь!
Встаю с пола, оглядываю комнату в поисках своего телефона. Своего не нахожу, зато на столе лежит новенькое «яблоко». То самое, что Дамир покупал.
Сука. Сука, блядь! Ненавижу.
Но деваться некуда, беру то, что есть.
В контактах только один номер — Дамиров. Но я и так помню нужные мне телефоны. Первой набираю тётю и выдыхаю, лихорадочно соображая, что говорить. Что мне говорить?
— Алло? — спрашивает она в трубку.
— Привет. Это я, — тихо произношу я.
— Ярик?! — кричит тётя Надя. — Где ты? Что с тобой?
— Я… — запинаюсь и тут понимаю, что она наверняка слышала мою песню по радио и о многом догадалась. — Я не смог убежать, — шепчу.
— Не смог? — голос тёти на том конце трубки обрывается. — Где ты, Ярик? Я… у меня есть связи. Я подключу Андрея и…
Горько усмехаюсь. Его уже подключили. И давно.
— Нет, тёть. Это не поможет, — качаю головой. — Я у Крокодила. У Аллигатора. Это он — Дамир. И это он приказал Лазарю дать тебе деньги. Я верну их тебе. Не знаю, как, но верну. И хотя бы ты сможешь засунуть их в жопу Лазарю.
— Ярик…
Совершенно убитый, растерянный шёпот на том конце.
Ну нет. Только этого не надо.
— Со мной всё в порядке, — говорю я. — Не волнуйся, хорошо? Пока.
На этом я вешаю трубку.
Всё правильно. Не нужно ей за меня волноваться. Пусть лучше со своим уёбищем разбирается. А деньги я верну. Как-нибудь, но верну. И Кудряшке тоже нужно вернуть. Он, конечно, та ещё сволочь, но я его обокрал.
Выдыхаю, набираю по памяти мамин номер и на ходу придумываю причину, по которой не позвонил вчера. Мне нужно быть убедительным в своём вранье, потому что мама не должна ни о чём догадываться. Ей нельзя волноваться.
* *
— Андрей, жду тебя в кабинете, — коротко говорю в трубку и завершаю звонок.
Только после этого, сбросив пальто, опускаюсь в кресло и откидываюсь на спинку. Пытаюсь расслабиться. Но не выходит. Раздражение никуда не исчезает, а наоборот растёт.
В это время по плану я вместе с Яриком должен был наслаждаться отдыхом на Мальдивах. Или хотя бы обнимать своего малыша у себя в квартире. Вместо этого я сижу здесь и жду Андрея с вестями по Власовым.
Ох уж эти Власовы.
Бизнесом старшего я заинтересовался где-то месяц назад, когда раскручивал информацию по младшему идиоту, который вздумал соваться к моему Ярику. Бизнес Власовых — фото и звукозаписывающие студии, которые прикрывают нелегальные порностудии, — совсем недавно пошёл в гору и стал приносить приличные деньги. При этом Власов-старший — бывший сиделец, очень нахрапистый и самоуверенный малый — обходился без «крыши». Три дня назад я сделал ему хорошее предложение и дал время на раздумье. Но он пока молчит.
И это уже непозволительное хамство.
Такое нужно пресекать. Жёстко и сразу.
И очень кстати ко мне в руки попался его сынуля. Сынуля, который вчера, на пару с дружком, хотел трахнуть моего Ярика. До идиота не дошло, что нельзя трогать чужое даже после того, как его выставили из клуба. Крайняя степень дебилизма.
В кабинет заходит сосредоточенный Андрей и, поздоровавшись, протягивает папку. Здесь собрано всё по этому петуху Власову-младшему. Но меня интересует вчерашний случай.
Читаю и непроизвольно стискиваю зубы.
Значит, у гадёныша были наркотики. Метамфетамин. Он хотел не просто трахнуть Ярика, но накачать того расслабляющей дурью, которая отключает мозг полностью. Порезвиться, а потом, может, ещё и фильм снять на папочкиной студии.