Я смотрю на него. Это сработало бы. Моя семья и друзья доверяют Бэрронсу. Они подпустят его близко к себе. И учитывая, что Маздан может одурачить даже меня и двигается в точности как Бэрронс, он может за кратчайшее время выкосить всех, кто мне дорог.
— Кивка будет достаточно для передачи согласия, МакКайла, — холодно подталкивает Круус.
Проглотив желчь и так крепко сжав одеяло в кулаках, что я удивляюсь, как мои пальцы не переломались, я говорю себе лучшим голосом Джона Уэйна: «Мужайся, ковбой, выживи, чтобы бороться ещё один день». Он уже изнасиловал меня один раз. Я выживу. Я буду бороться другими способами, пока он не смотрит. Я выясню, что он сделал с моими силами, и найду способ убить его. У меня свирепое, храброе сердце, титановая сила воли, и я. Никогда. Не. Сдамся. Пока не одержу победу.
Это моя мантра, слова, которые я буду повторять раз за разом, пока он прикасается ко мне, пока я отсоединяюсь от своего тела и отступаю в свой разум, и я вынесу всё, что он сделает со мной, и сыграю любую роль, которую потребуется сыграть, чтобы навсегда изъять Крууса из нашего мира и спасти планету.
Он собирается разрушить Землю. Я никогда такого не допущу. Так или иначе. Любой ценой, чёрт возьми.
Я дёргано и натянуто киваю.
Круус улыбается.
— Я знал, что ты образумишься. Ты умеешь выживать, как и я. Это одна из многих причин, по которым мы идеально подходим друг другу. Маздан, — он похлопывает по кровати рядом с собой. — Идём. Присоединяйся к нам.
— С радостью, мой господин, — урчит Маздан, пересекая комнату с той же плавной, хищной грацией, что и Бэрронс.
Я одеревенело думаю — неудивительно, что он меня одурачил. Он безупречная копия вплоть до мельчайших деталей.
Затем Маздан устраивается на кровати возле нас, чтобы наблюдать, как Круус насилует меня (наблюдать, как я страдаю от омерзительного ужаса, глазами Бэрронса, смотрящими с лица Бэрронса) и когда он располагается рядом, он смотрит на меня в упор, и я едва не ахаю, но спешно подавляю этот порыв, потому что во взгляде Маздана только что сверкнули кровавые искорки, и в сочетании с комментарием про Охотника это порождает взрыв подозрений в моём сознании, которые слишком божественны, чтобы быть правдой, но если так, я не осмеливаюсь это телеграфировать.
Как только Круус тянется ко мне, выдёргивая одеяло из моих кулаков, Маздан наносит удар с проворством Бэрронса.
И я думаю — вот почему Круус никогда не подпускал его близко. Он знал, как быстро может двигаться Бэрронс. Он рискнул лишь однажды. В тот день они вцепились друг другу в горла под дождём, и это я отозвала Бэрронса. Круус рассчитывал на это; он знал, что я не позволю Бэрронсу убить его, потому что мне всё ещё была нужна его половина Песни.
Хитрый, хитрый ублюдок — он планировал это именно тогда.
Затем Маздан держит Крууса, сжимая в пригоршнях его крылья и он…. о Боже, вот как Девятка убивает фейри?
Бэрронс никогда не позволял мне увидеть, всегда скрывал себя из моего поля зрения, когда убивал одного из них. Конечно, у меня имелись догадки, но это не то же самое, что видеть это своими глазами.
Маздан сминает своим ртом рот Крууса, сплавляет их губы воедино. Круус бешено бьётся под ним, колотит кулаками, а Маздан глубоко вдыхает, и его грудь расширяется до невероятных размеров. Я видела нечто схожее в день, когда я выпустила Песнь Созидания, когда Синсар Дабх вселилась в тело принцессы Невидимых, чтобы сразиться с нами, сбежав из ловушки в Белом Особняке, и чтобы выиграть мне время, Бэрронс высосал Синсар Дабх из её тела, сомкнув рты с ней в свирепом поцелуе. Маздан убивает Крууса таким же образом, высасывая жизнь как экстрасенсорный вампир. И по какой-то причине он делает это медленнее обычного, позволяя мне смотреть.
Внезапно дверь спальни вновь распахивается, и я бросаю взгляд к входу.
Только что вошёл Бэрронс.
Я разеваю рот.
Или это Маздан?
Я прищуриваюсь. Какого хера тут происходит?
Круус бешено бьётся в хватке Маздана, захваченный глубоким поцелуем, который отнимает его жизнь. Его руки и ноги лихорадочно колотят по кровати, тело дёргается в могучих попытках сопротивления.
Затем он замирает.
Когда Маздан грубо отталкивает его и вытирает рот тыльной стороной ладони, морщась от отвращения, Круус падает на пол, побледнев, его глаза широко раскрыты и лишены цвета. Он утратил половину своего веса, скукожился, превратившись в рассыпающуюся шелуху фейри, его кожа сморщивается у меня на глазах, стремительно старея.
Умирая.
Затем я осознаю, что Бэрронс/Маздан/кто-он-там-чёрт-возьми может контролировать, как именно он убивает. В прошлом, когда Бэрронс убивал фейри, я видела тела впоследствии, хотя он никогда не позволял мне наблюдать за процессом. Они оставались невредимыми, такими же как при жизни, просто мёртвыми. Обычно Бэрронс убивает быстро и милосердно, не нанося урона.
В этот раз он нанёс урон.
Забыв про свою наготу, забыв всё, кроме этого момента, я выбираюсь из-под одеял и подползаю к краю кровати, глядя вниз и не собираясь упускать удовлетворение от наблюдения за смертью Крууса.
— Я отнял твою жизнь медленно, рассчитывая твою смерть, Круус, — холодно говорит Маздан. — Чтобы ты сумел увидеть одну последнюю деталь, — Бэрронс-на-кровати бросает взгляд на Бэрронса-у-двери, и они улыбаются друг другу.
Затем Бэрронс-у-двери встаёт возле Бэрронса-на-кровати и смотрит на Крууса, который в шоке и неверии переводит взгляд между ними.
— Мой принц, — шепчет он. — Как ты мог?
— Никогда не твой принц. Свободный. В тот момент, когда ты создал меня, я уже не был твоим. Проклятый идиот, ты использовал частицу сущности Иерихона Бэрронса, чтобы создать меня. На что ты рассчитывал?
И тут Бэрронс-на-кровати холодно добавляет (и теперь я знаю, что он настоящий Бэрронс и был им всё это время):
— Ты правда думал, что в какой-то реальности, в какой-то вселенной сможешь создать версию меня, которая не будет — первоочерёдно, первостепенно и навеки — верна МакКайле Лейн?
Глава 50
Потерянные мальчики и золотые девочки[65]
Кристиан
Лирика разговаривает во сне.
Я сижу возле неё на кровати, глядя на неё, и не могу оторвать глаз.
Она изумительна.
Бесспорно дочь принца Двора Теней и принцессы Двора Света, а именно, если я не ошибаюсь в своей догадке, Лета.
Дочь Войны и Лета разделена посередине чёткой и прямой вертикальной линией. И учитывая её возраст, она была рождена в то время, когда Двор Света ещё не узнал о существовании Двора Теней, и потому самой двойственностью своей внешности она выдавала природу и существование Крууса. Чисто из-за её наружности ублюдок запер её, чтобы использовать там, где её никто не увидит, и где она никогда его не предаст. А когда он закончил использовать её и построил свой новый мир, он похоронил её заживо и обрёк на верную смерть.
Половина её лица и тела — Видимая, а другая половина — Невидимая.
Она обладает грациозностью и находчивым весельем Лета в широко посаженных глазах, курносом носике, забавных губах, на которых мне не терпится увидеть улыбку, но в то же время непоколебимая сила солдат войны марширует по её лбу и придаёт форму широкому, сильному подбородку.
Левая сторона Лирики — это тёплая золотистая кожа с элегантным молочно-белым крылом, которое мерцает в тусклом освещении моей спальни. Правая её часть — смуглая и эбонитовая, совсем как я сам, а плечо переходит в чёрное бархатное крыло, которое тлеет лазурным пламенем. Волосы с левой стороны её лица светлые, а с правой стороны они похожи на шёлк цвета вороного крыла.
От неё у меня перехватывает дыхание.
Две половины — при взгляде на неё любой сразу бы догадался, что она принадлежит и к Двору Света, и к Двору Теней. Она уникальная и выдающаяся, и мне не терпится узнать, какого цвета её глаза.
Внезапно они открываются, и она смотрит на меня.
Левый глаз — тигрово-золотистый, как у меня, с медными пятнышками и лёгким мшисто-зелёным оттенком; её правый глаз — такого глубокого, насыщенного кобальтового цвета, что он кажется почти чёрным.
— Привет, — шепчет она.
— Привет, — глупо шепчу я в ответ.
Она на мгновение всматривается в мои глаза.
— О нет, — несчастно стонет она.
— Ты в безопасности, — заверяю я её. — Ты в Дрохечт, и Круус больше никогда не приблизится к тебе. Обещаю, — я не говорю «Потому что он будет мёртв». Она недавно пережила ещё одну травму вдобавок к сотням тысяч лет травмы, и я не собираюсь добавлять ни унции эмоционального багажа. Крус — её отец, и наши чувства к родителям сложны, даже когда они ведут себя как монстры.
— Дело не в этом, — говорит Лирика, медленно моргая отяжелевшими веками, и она выглядит абсолютно трахабельно, но главным образом так, словно ей сложно держать глаза открытыми.
— Отдыхай. У нас есть всё время в мире, Лирика.
Её глаза закрываются, и она грустно бормочет:
— Да, но ты хочешь дать мне секс прямо сейчас. Я это понимаю. И я не могу оставаться…
Я тихо смеюсь. Она снова отключилась.
— В сознании, — заканчиваю я за неё. И она права. Я очень хочу дать ей секс. И надеюсь, когда она проснётся вновь, она мне позволит. У меня имеются многолетние запасы буйной похоти. И всё же я не такой ожесточённо перевозбуждённый, как тогда, когда впервые осознал, что вновь могу заниматься сексом. Я пылаю желанием, жажду сделать первый раз Лирики всем тем, о чём она когда-либо мечтала. После нежных и медленных занятий любовью мы перейдём к жаркому и грязному траху, пока я буду преданно трудиться над воплощением в жизнь всех её фантазий.
Грёбаный ад, она очаровывает меня. Мне не терпится её узнать, наблюдать, как она будет свободно жить в нашем мире, любимая, принимаемая и получающая те доброту и уважение, которых она всегда заслуживала.
Подоткнув ей одеяло, я легонько провожу рукой по каждому её крылу. Её белое крыло — тёплое, мягкое и приятно шелковистое. Чёрное — холодное, сильное, перья чуточку острые и колючие. Она ходячая двойственность.
Ох, я влюбляюсь. По самые уши.
Но в данный момент кое-какой ублюдочный принц давно заждался встречи лицом к лицу со своим младшим братиком. Смертью.
Когда я поднимаюсь и направляюсь к двери, на мой телефон приходит сообщение, и я вытаскиваю его из джинсов.
«Круус мёртв».
Бл*дь, ну вот! Я сдуваюсь. У меня знатный стояк на убийство этого придурка. Сообщение пришло от Бэрронса. «Воскреси его, — быстро печатаю я, — чтобы я смог ещё раз убить его».
«Заманчиво. Но нет. Возвращаюсь в Честер с Мак».
«Дэни?»
«Риодан пошёл за ней».
«Как?»
«Увидишь. И я не твой бл*дский клан, горец».
«Ещё как мой».
«Нет».
Смеясь, я убираю телефон в карман. Я поворачиваюсь и бросаю взгляд на Лирику, которая опять тихонько бормочет во сне. Я жалею, что не я убил Крууса, но это неважно. Теперь она в безопасности.
Я её защитник, принёсший клятву.
Ей принадлежит моя жизнь, моё горячее сердце горца и ледяная неминуемость моей косы, и всё это встанет щитом между ней и любой опасностью, в любое время.
С Лирикой больше никогда не будут плохо обращаться.
Только не под моим надзором. А мой надзор так же вечен, как и моя клятва.
— Спи сладко, девушка, — бормочу я, направляясь к двери.
Глава 51
Может, я и не спаситель, и никогда не буду королём[66]
Дэни
Шазам выступает в защиту Й'Рилл, и всё проходит так же ужасно, как я и подозревала.
Когда Охотники вернулись после тет-а-тета, они ни капли не отступились от своей изначальной позиции. Шазам будет говорить от лица Й'Рилл, сообщил нам З'кор, Охотник с шафрановыми глазами, после чего они уберут силовое поле с его клетки, подвергнув моего храброго, плачущего, любящего Адского Кота смертоносной жестокости космоса.
Я знаю, что случается с незащищённым человеком в космосе, и, учитывая биологию Шазама, подозреваю, что он умрёт практически тем же образом, только это может занять больше времени.
Газ в твоих лёгких и пищеварительном тракте стремительно расширяется, что провоцирует разбухание. Если ты как идиот инстинктивно задержишь дыхание, то потеря вечного давления заставит газ в этом задержанном дыхании разорвать твои лёгкие. Если ты умён, то выдохнешь в тот же момент, когда окажешься в открытом космосе.
Температура здесь примерно равняется бодрящим -273° по Цельсию, но ты не замёрзнешь до смерти, потому что тепло твоего тела испаряется недостаточно быстро, чтобы убить тебя наперёд всего остального.
Примерно через десять секунд ты лишишься зрения. Плюс-минус в то же время твоя кожа и плоть разбухают по мере того, как вода в твоём теле превращается в пар из-за отсутствия атмосферного давления. Ты не взорвёшься (фильмы приукрашивают для драматичной картинки), а остановишься, увеличившись в размере примерно вдвое. Кожа довольно эластична. Если тебе повезло, и ты вовремя убрался в укрытие, то разбухание пройдёт. Ты не останешься надутым шариком.
Влага в твоём языке может начать кипеть. Ты можешь получить солнечный ожог от космической радиации и страдать от кессонной болезни[67]. Через несколько секунд ты милосердно потеряешь сознание из-за понизившегося уровня кислорода в крови. Ты посинеешь, кровообращение прекратится, а ещё через минуту ты погибнешь от асфиксии.
Твоё тело не разлагается в космосе, как только из него вышел весь кислород, и теоретически твой труп может дрейфовать несколько миллионов лет.
Адские Коты — это вид с невероятно долгой продолжительностью жизни. Шазам может умирать дольше среднестатистических 90-120 секунд.
А эти Охотники, наши судьи и присяжные, верят, что заставить меня смотреть, как он терпит такую ужасную смерть — это приемлемый поступок. Я их презираю. Они ошибаются, так сильно ошибаются.
— Я думала, вы должны быть такими в высшей степени эволюционировавшими, — горько вмешиваюсь я. Не сказать, чтобы я много чего перебиваю. Мой любимый Адский Кот плачет слишком сильно, чтобы как-то связно выступить в свою защиту, и я знаю — он беспокоится не столько о смерти, сколько обо мне.
Мы бы умерли друг за друга. Мы разделяем такую любовь. Если бы не Риодан, я бы добровольно ушла с ним. Рискнула бы и поставила на ту возможность, что Шазам, Танцор и я воссоединимся в Потоке, в том загадочном переменчивом месте, в которое мы уходим, когда умираем.
Но Риодан. Я разрываюсь на части. Я люблю их обоих.
На поверхности своего мозга я всё осознаю, но глубоко в центре амигдалы часть меня остаётся в медитативном состоянии, которого я достигла, пока дожидалась возвращения Охотников.
«Мы и есть в высшей степени эволюционировавшие», — говорит З'кор.
— И всё же вы убьёте одну из своего вида, потому что она нарушила несколько правил из-за любви?
«Мотив не имеет значения».
— Хрень собачья! — восклицаю я. — Мотив играет критично важную роль. Неважно, как бы сильно мы ни старались, все мы время от времени лажаем, и чёрт возьми, я гарантирую, что задолго до того, как все вы стали Охотниками, вы тоже лажали. Вы просто не помните такое давнее прошлое. Намерение — это то истинное, первопричинное желание, которое питает наши действия, и если мы напортачили, но наши намерения хорошие, мы учимся на своих ошибках, оттачиваем свои действия и в следующий раз делаем лучше. Если намерения плохие, то урок не выучен, плохой человек остаётся плохим. Намерения Й'Рилл не были плохими. Они были чистыми. Она защищала меня и совершала свои поступки исключительно из безусловной любви. А вы, грандиозные холодные ублюдки, видимо, даже не знакомы с такой концепцией, — я делаю секундную паузу, затем мой рот говорит безо всякой сознательной мысли, безо всякого контроля разума: — Ладно. Если Шазам умрёт, я тоже умру. Если вы — такой вид, который убьёт существо вроде Шазама/Й'Рилл за то, что он/она сделали, я не желаю иметь ничего общего с вами. Если вы уберёте силовое поле с его клетки, лучше бы вам убрать и моё тоже, бл*дь, потому что я не стану жить без него.