К тому времени, когда я заканчиваю, меня трясёт от эмоций. Я не хочу бросать Риодана, но это чистой воды хрень. И если они убьют нас…
Грёбаный ад, изумлённо ахаю я, это происходит.
Я это чувствую.
Я превращаюсь.
Во мне нарастает колоссальное огненное дыхание, и теперь я наконец-то понимаю, что имела в виду Й'Рилл, когда вечно твердила мне, что надо найти моё «дыхание огня» и «сердце чешуи». Я никак не могла уложить это в голове.
Теперь я понимаю.
Дыхание огня — это новая часть меня, к которой я не могла получить доступ, потому что продолжала искать её в моём мозге, а эта великая, логичная масса продолжала настаивать, что я пытаюсь сделать невозможное. Но огненное дыхание находится не в моём мозгу, оно в моём нутре, и оно расширяется, расходится, стремительно проникает в мою кровь, распаляя её до обжигающего состояния, пока кожистые чешуйки формируются вокруг моего сердца, словно защищая мою циркуляционную систему от взрыва, пока жар распространяется в мой мозг, в органы и дальше, трансформируя кости, мышцы и кожу.
Твою ж мать, мой позвоночник изменяется, и там образуется хвост. Это лучшее чувство в мире, словно сам космос хлынул в меня, и теперь я понимаю, почему Охотники настаивают, чтобы мать никогда не помогала ребёнку обращаться.
Это вообще не похоже на то, когда меня изменяла Й'Рилл. Более того, тогда я вообще почти ничего не чувствовала. В один момент я была Дэни, в следующий — Дэни в теле Охотника.
Но в этот раз мой мозг поднимается на новые высоты, и я наблюдаю за бесчисленными тёмными клетками коры головного мозга, которые я никогда не могла заставить вспыхнуть светом, но теперь образуются новые соединения. Это опьяняет, ошеломляет, смиряет, и это такой кайф, чёрт возьми.
Я получаю больше мозговой мощности. Я также получаю больше… вау. Я несколько секунд дрейфую, осознавая, что смотрю на вещи иначе. Я чуточку меньше ощетиниваюсь жизнью и жаждой действия, я более сопереживающая, чуточку более… фу! Смиренная? Бе. Не уверена, что мне это нравится. Такое ощущение, будто моё сознание воспарило, обыденные мирские заботы растворились, даруя мне вид на мир с высоты птичьего полёта, тогда как Дэни вся сводится к деталям.
Вот почему Й'Рилл так отличается от Шазама. Она нашла свой путь через превращение. Но я никогда этого не испытывала. Когда Й'Рилл изменяла мой облик за меня, внутри я оставалась той же Дэни, и менялась лишь моя наружность.
Я расту и расширяюсь, и моя клетка слишком маленькая, и она взрывается, и я вырываюсь из неё. Взревев пламенем, я взмываю в космос и ныряю прямиком к клетке Шазама, будучи на грани того, чтобы опробовать режим стоп-кадра в космосе, и я уже собираюсь сомкнуть когти на решётке, когда…
Внезапно я застываю на месте, застываю в своей шкуре, вообще не могу пошевелить ничем ниже шеи, совсем как в тот момент, когда В'Лэйн заморозил Ровену, но оставил её голову нетронутой, чтобы она могла говорить.
Я поворачиваю голову, чтобы метнуть гневные взгляды-кинжалы на чёртовых вмешивающихся Охотников, но все двенадцать смотрят мимо меня, и выражение на их лицах заставляет и меня повернуться.
К'Врак.
Самый древний из Охотников парит на расстоянии нескольких миль, его величественные кожистые паруса вздымают тёмный лёд. На своей спине он несёт огромное, тёмное, нематериальное облако короля Невидимых. На самом деле, он не полностью нематериален. Хотя король размыт и неразличим, его крылья отчётливо видны.
Король и К'Врак настолько колоссальны, что напоминают небольшую тёмную луну на небе.
«Я пришёл забрать причитающийся мне дар», — говорит король Невидимых.
Охотники некоторое время ничего не говорят, затем З'кор отвечает: «Ты уверен, что это тот дар, который ты желаешь забрать? Есть множество других, более весомых вещей, о которых ты можешь нас попросить, и мы их даруем».
«То, что я сделал для вас, не было весомым».
«Было, — не соглашается З'кор. — Ни одно существо не может решать за другого, насколько весом для него тот или иной вопрос».
«Это весомо для меня. Вы освободите их, разрешив им обоим оставаться в их двойственных формах. Вы лишите их способности манипулировать временем. Два века они будут изгнанниками, лишёнными утешения компании других Охотников. Через двести лет они будут приняты в ваши ряды с распростёртыми объятиями. В эти двести лет вы никак не будете вмешиваться в их жизни, а когда они вернутся, всё будет прощено».
З'кор говорит: «Тебе не нужно требовать свой дар. Мы всё равно планировали их отпустить».
Погодите, что? Планировали? Но почему? Я пытаюсь выпалить слова, но мой рот больше не в состоянии их сформировать, так что я посылаю телепатически: «Я не понимаю! То есть, не поймите неправильно, я офигительно благодарна! Но почему?»
З'кор поворачивает голову ко мне и говорит: «Проступок, который беспокоил нас, принадлежал не Й'рилл. Ты заслужила своё имя. Добро пожаловать в наш клан, Й'тейн. Сегодня ты родилась. Момент, в который ты смогла контролировать трансформацию из своего изначального облика в Охотника — это истинный обряд инициации. Ты почувствовала, что это сделало с тобой внутри. Это и есть быть Охотником».
Хмурясь, я говорю: «Вы хотите сказать, что вы бы убили Шазама/Й'Рилл, если бы я не смогла обратиться? Вот в чём всё дело? Вы посадили нас в клетки, чтобы заставить меня превратиться?»
«Не для этого мы посадили вас в клетки. И всё же, если бы ты не обратилась, мы бы позволили тебе верить, что мы уничтожили Шазама/Й'Рилл, затем вернули бы тебя на Землю, и вы бы никогда больше не видели друг друга».
«Вы никогда и не планировали убивать Й'Рилл?» — несмотря на моё расширившееся восприятие, мне сложно переварить эту внезапную перемену концепции: Й'Рилл никогда не подвергалась суду.
Ему подвергалась я.
«Это было твоё наказание, — говорит З'кор, — и только твоё. Ты эксплуатировала любовь Й'Рилл к тебе, чтобы достичь корыстных целей. Суд никогда не сводился к Й'Рилл. Намерения имеют значение. И твои намерения не были чистыми».
Я потрясена и пристыжена до глубины души. Я понимаю, что они говорят, и они правы.
«Однако именно любовь к ближнему побудила тебя требовать, чтобы Й'Рилл постоянно превращала тебя. Мы верим, что сегодняшний день преподаст тебе урок. Теперь ты превратилась сама и ощутила, что мы такое. Мы верим, что ты достойна быть Охотником».
«Я так сильно сожалею, — говорю я совершенно искренне. Я действительно эксплуатировала любовь Й'Рилл ко мне, заставляя её нарушать больше и больше правил, не думая ни о чём, кроме моего голода иметь всё, быть человеком с Риоданом. Она твердила мне, что Охотники затребуют цену. Я не слышала. И до тех пор, пока мне удавалось её уговорить, я продолжала настаивать с безбашенным настроем, который презирает все правила. И поскольку Й'Рилл продолжала добровольно превращать меня, я никогда не ощущала глубин истинной трансформации. Со временем я бы перестала усердно пытаться, чтобы достичь этого, и, возможно, никогда бы не эволюционировала. Я откровенно жульничала. — Я была неправа. Теперь я это вижу».
«Впредь постарайся лучше».
«Обязательно», — пылко клянусь я.
«Дэни Мега О'Мэлли, — серьёзно говорит З'кор, — мы видим тебя. Мы в курсе тягот, которые ты вынесла, и триумфов, которые ты одержала. Как и Й'рилл, мы ощутили и вкус твоих страданий, и колоссальность твоего потенциала. Ты выдающееся создание. Время от времени мы все допускаем исключения. Но не испытывай наше терпение. Мудрый Охотник выждал бы долгое время, прежде чем делать это вновь».
Я киваю так же серьёзно. «Шазам может вновь быть Й'Рилл?»
«Уже, рыжуля. Я горжусь тобой, моя юная Й'тейн».
Моё сердце сияет с яркостью сверхновой звезды, и резко повернув голову, я вижу, что Й'рилл без труда парит позади меня, и в её глазах потрескивают фиолетовые молнии и любовь.
«Идёмте, — провозглашает король Невидимых. — Я верну вас на Землю».
«Мы можем полететь сами», — говорю я ему, осознавая, что я снова могу двигаться. Я вибрирую на месте, затем восторженно ощетиниваюсь и подлетаю к Й'рилл, образуя строй.
«Поработай с ней над парением, Й'рилл, — укоряет З'кор. — Ей это удаётся ужасно, — мне же З'кор говорит: — Отсюда вы не можете улететь. Место, где мы собираемся, вне твоей досягаемости, и так будет какое-то время. К'Врак и король вернут вас на Землю».
«Благодарю», — говорю я З'кору и Охотникам.
Они склоняют свои огромные тёмные головы, затем исчезают.
Я хлопаю по Й'Рилл хвостом, улыбаясь от уха до уха. «Ты готов, Шаз-ма-таз? — я так счастлива, что взрываюсь песенкой: — Шаз могучий пушистый зверёк, в воздухе живёт, наблюдает за всем Олеаном, ворчливый как медведь, Дэни Мега О'Мэлли любила Шаза-плута…»
«Ты сказала, что умрёшь со мной, — упрекает Й'рилл. — Больше никогда так не говори. Я бы предпочла смотреть, как ты живёшь, всегда живёшь».
«Я вижу тебя, Й'рилл, и мне так жаль, так жаль».
«Давай отправляться домой, рыжуля».
Затем К'Врак и король Невидимых делают что-то, что мой мозг не в силах переварить. Их крылья расширяются и расширяются; затем мы с Й'рилл окружены ими, перекатываемся, несёмся сквозь пространство и время. Меж перьев и кожистых чешуек я смотрю, как мимо проносятся планеты и звёзды. Мы несёмся всё быстрее и быстрее, а потом мы внезапно вообще не двигаемся, а парим, раскачиваясь почти так, как, по моим представлениям, это должно ощущаться в утробе, потом мы вновь несёмся…
Мы на вершине Честера. Вернулись домой в Дублин.
К'Врак исчез.
Король Невидимых сокращается до примерно человеческого размера, хотя остаётся неразличимым, если не считать ясности его крыльев.
Мы с Й'Рилл синхронно обращаемся в свои истинные формы, и я ослепительно улыбаюсь Шазаму.
— Моё превращение прошло без проблем, — восклицаю я. — Мне не терпится сделать это снова, — я падаю на колени, широко развожу руки, и Шазам несётся навстречу, обнимая меня и рыдая от радости. На несколько долгих секунд я зарываюсь лицом в его шерсть, высушивая последние слёзы, которых даже не ощущала на своих щеках. Я думала, что потеряю его. Затем я думала, что мы оба умрём. Но он в моих объятиях, и я больше никогда не подвергну опасности его драгоценную жизнь в каком бы то ни было обличье.
Я запрокидываю голову и смотрю на короля, который по-прежнему стоит и наблюдает за нами, и говорю:
— Спасибо, что доставили нас домой.
Он смеётся, и его крылья начинают мерцать кобальтовым пламенем, когда он на моих глазах обретает материальную форму.
Меня подмывает поднять руку и заслонить себе обзор, потому что я беспокоюсь, что вдруг в упор смотреть на истинный облик короля Невидимых небезопасно, и это может привести к безумию или слепоте.
Но я не делаю этого, потому что теперь он материален, и у меня отвисла челюсть.
И я огорошена.
Ошеломлена.
Опешила.
Остолбенела.
Даже онемела.
Видимо, я сплошная буква О.
И король Невидимых бросает в меня ещё одну О.
— Отныне и всегда, Звёздная пылинка, — говорит Риодан с улыбкой.
Глава 52
Моя любовь, моя жизнь[68]
Мак
Я сижу на стуле возле кровати папы, держа его за руку и наблюдая, как его грудь с трудом приподнимается и опадает от дыхания с присвистом.
Он продолжает то засыпать, то пробуждаться.
Я уже не сомневаюсь, что Песнь Созидания корректирует время, подстраивая его течение так, чтобы во всех мирах оно шло одинаково. Мои полтора дня в замке Крууса стоили мне почти такого же времени в Дублине.
Мой разум одновременно и бушует, и немеет.
Как только мы покинули подземное королевство Круса, я бросила последний взгляд на Бэрронса, стоящего рядом с Мазданом, затем понеслась в комнату своего отца.
Бэрронс понимает. Я не в состоянии переварить что-либо ещё. Я вся состою из эмоций; измождение и ошеломление, злость и облегчение, я наполнена благодарностью, пронизана горем.
У меня миллион вопросов, но им придётся подождать.
Вскоре после нашего возвращения Бэрронс убрал чары, поддерживающие моего отца в замершем состоянии. Мама сидит по другую сторону кровати, держит папу за свободную руку.
Бэрронс сказал, что по его мнению, моему отцу осталось от силы две недели.
В глубине души я рыдаю, но не позволяю слезам пролиться. Я не стану добавлять в эту комнату ни единой унции печали.
Мама сказала мне всё то же самое, что говорил папа в одном из тех моих ужасных кошмаров наяву:
— Милая, стены всё равно бы пали, вне зависимости от того, приехала бы ты в Ирландию или нет. Это случилось бы с тобой или без тебя, просто в каком-то другом воплощении. Это не твоя вина. Кто сказал, что мы не умерли бы годы назад? Не смей винить себя! Твой папа и я знали риски. Мы с тобой переживём это. Это не будет просто. Это выпотрошит нас обеих, но мы будем держаться друг за друга в скорби и вместе найдём свой путь. Я люблю тебя, Мак.
На что папа добавил, тяжело дыша:
— Детка, у меня была хорошая жизнь. И именно такие слова хочется сказать, когда смерть приходит к тебе, хоть в двадцать восемь, хоть в пятьдесят восемь. Если будешь винить себя за это, я буду преследовать тебя призраком, петуния. Ты моя прекрасная, идеальная маленькая девочка.
Теперь он спит. Их прощение и понимание сражает меня наповал. Я так сильно люблю их обоих.
— Почему тут два Бэрронса? — спрашивает Рейни Лейн.
Я смотрю на неё. Два Бэрронса. О Боже. И я не могу отличить их друг от друга. Это тревожит меня на слишком глубинных уровнях. Я говорю:
— Долгая история, и прежде чем рассказывать её, мне нужно получить больше ответов, — сидя здесь, я думала о том, как одурачить смерть, и я пока не знаю, где это, но клянусь Богом, я найду его. Я говорю тихим, торопливым голосом: — Мам, существует эликсир Невидимых…
— Твой отец его не выпьет.
— Но он не отнимает душу и эмоции, — пылко протестую я. — Он лишь…
— Сделает его бессмертным.
— Да, — решительно говорю я. — Ты тоже можешь его выпить!
Рейни встречается со мной взглядом, и её глаза блестят от непролитых слёз. Как и я, она отказывается добавлять их к скорби нашего бдения.
Мы с ней похожи. Мы обе улыбаемся до самого конца. Мы будем заверять Джека Лейна, что с нами всё будет в полном порядке. Потому что вот такая у меня мама, и я горячо горжусь ею. Она закалённая, собранная, элегантная. И именно такой они воспитывали меня. Лейны — солдаты, мы маршируем в разгар битвы и живём, пока другие гибнут, но мы не позволяем себе затеряться в горе, потому что если ты проживёшь долгую жизнь, смерть придёт, горе снова и снова будет проливаться на тебя, и единственный способ пережить его, оставаться живым, страстным созданием — это каждый раз платить цену боли. Больно будет всегда. Но пока ты способен страдать, ты ещё способен радоваться.
— Мы не хотим жить вечно, дорогая. Наша вера сильна. Он не рискнёт лишиться Рая, и я тоже.
Я беспокойно вскакиваю на ноги и осматриваюсь в поисках сама не знаю чего… сильного транквилизатора? Кто-то убрал паутины из комнаты. Слава небесам.
— Ты будешь давать эликсир Невидимых Видимым? — спрашивает отец, и я резко разворачиваюсь, хмурясь.
Я сжимаю руки в кулаки.
— Они сделали это с тобой!
— Мой вопрос по-прежнему в силе, — с усталой улыбкой говорит мой отец, адвокат до мозга костей.
Я пристально смотрю на него в возмущённом молчании. Если я скажу «нет», он отругает меня, и я не хочу, чтобы он впустую тратил драгоценное дыхание. Если я скажу «да», то возненавижу себя. Если я скажу «нет», то, наверное, тоже возненавижу себя. Груз тех кошмаров наяву, когда я практически в каждом сценарии К'Вракнула мир, и различие было лишь в деталях — это удушающий гнёт на моей шее. Я знаю, чего я не смею сделать. Я также знаю, какой поступок будет для меня ненавистным.