Джефф послал ей вслед воздушный поцелуй и проследовал прямо в кабинет Макса.
— Сейчас я его удивлю, — бросил он на ходу Эбигейл.
— Подождите! — Но остановить его было невозможно, и когда спустя несколько минут включился селектор, она уже снова перебирала скрепки в ящике стола.
— Мисс Гастингс, зайдите, пожалуйста, на минутку и прихватите свой блокнот.
Эбигейл предположила, что друзья горячо обсуждают новую сделку или заключают очередное пари, но уже в следующий момент, к своему величайшему удивлению, поняла, что они разговаривают о женщинах.
— Ты ни за что не найдешь такой к Валентинову дню! — радостно воскликнул Джефф. — Можешь попрощаться с кубком, Макс.
— Не спеши освобождать для него место в своей витрине, — предупредил Макс. — Я только что по телефону купил пакет акций стоимостью в десять миллионов долларов на условии один к шестидесяти двум. Так неужели не смогу за две недели найти женщину?
— Идеальную женщину, — уточнил Джефф. — А если ты припомнишь критерии, о которых мы условились, когда нам было по двадцать лет, то поймешь, что таковой вовсе не существует. Где ты возьмешь женщину, которая умеет танцевать с обнаженной грудью на журнальном столике в свободное от работы время и подавать крученый пас, как Джон Элвей? Где она? Покажи мне ее.
— О чем это вы толкуете? — тихо спросила Эбигейл.
— О, мисс Гастингс… — Макс запнулся.
Однако на этот раз он не сделал ей знака подойти и не сразу вернулся к прерванному разговору. На несколько секунд босс задумался, задержав взгляд на ее фигуре. Казалось, он даже затаил дыхание.
Можно было подумать, что Макс видит свою помощницу первый раз в жизни. Его взгляд скользил вверх по ее ногам к подолу платья, находившемуся, как положено, на три дюйма выше колен, и жакету, сидевшему на ней как влитой. Макс заметил настороженное выражение ее лица и песочно-каштановую косу, закрученную в узел.
Во внешнем облике Эбигейл не было сегодня ничего необычного, чего нельзя было сказать о взгляде Макса. Джефф тоже это заметил. Эбигейл видела, с каким любопытством мистер Уэстон наблюдает за ними.
— Эбигейл… — сказал Макс и спохватился: — Вы не возражаете, если я буду вас так называть? Мне хотелось поговорить насчет этой истории с женой. Помните, я сказал вам, что она нужна через две недели? Так вот, она мне действительно нужна.
Он сделал долгий выдох. Такая напряженность была Максу абсолютно несвойственна. Сосредоточенность, концентрация внимания — да, но не напряженность.
— Вы сколько-нибудь продвинулись в решении задачи? — поинтересовался он.
— М-м-м… Нет. Я хотела обсудить это с вами, но не была уверена, что вы сказали это всерьез.
— О, безусловно, он сказал это всерьез, — перехватил инициативу Джефф. — Мой друг никогда еще не был так серьезен! Эбигейл — вы не станете возражать, если я буду называть вас Эбби? — так вот, Эбби, если ваш шеф не женится ко Дню святого Валентина, кубок перейдет ко мне навсегда.
Она стояла, безмолвно переводя взгляд с одного мужчины на другого, но в конце концов остановилась на Максе.
— Вы собираетесь жениться только для того, чтобы выиграть пари у мистера Уэстона?
— Называйте меня просто Джеффом… — хмыкнув, предложил Уэстон, откидываясь на спинку кресла. — Видит Бог, я очень люблю выигрывать.
— Это нечто большее, чем просто пари, — ответил. Макс, окинув Джеффа тяжелым взглядом. — Я и без того много лет назад решил жениться к сорока годам.
— Понимаю, — холодно сказала Эбигейл.
Она знала, что этот злосчастный кубок время от времени переходит от одного мужчины к другому с тех самых пор, как еще в студенческие годы Макс выиграл его у Джеффа на соревнованиях штата по борьбе. Позднее, уже в аспирантуре, Макс распланировал свое будущее, а его друг поспорил с ним на этот кубок, что ему не удастся выполнить все свои пятилетние планы.
Однако Макс владел кубком вплоть до своего тридцатипятилетия. И вот здесь случилась осечка: из-за незначительной формальности, которую он проморгал, право начать инвестировать ценные бумаги было получено им с опозданием всего на месяц, но кубок, по условиям пари, перешел к Джеффу и с тех пор находился у него. Эбигейл считала и себя отчасти виновной в этом.
— Можно ли мне узнать, — поинтересовалась она, — что такое идеальная женщина?
— Можно. — Джефф выудил из кармана помятый листок, вырванный из блокнота, и демонстративно разгладил его. — У меня здесь случайно оказался перечень условий, который мы составили, когда были двадцатилетними…
— Придурками, — продолжил Макс.
— Точно, — согласился Джефф. — Вероятно, мне не следовало бы оглашать его в присутствии женщины.
— Читайте! — Эбигейл не удалось скрыть нетерпения. — Как, скажите на милость, я смогу найти вам образец безупречной женщины, если не буду знать, что искать?
Джефф взглянул на Макса и получил его одобрение в виде кивка.
— Ну что ж, вот что означает женский идеал. Не обязательно в такой последовательности: она должна иметь большие сись… то есть восхитительное вымя, говорить только сексуальным шепотом, не громче, уметь подавать пиццу, пиво и в промежутках танцевать на кофейном столике с обнаженной грудью, и последнее — по счету, но не по значению — она должна уметь подавать крученый мяч по биссектрисе.
Он замолчал, и в комнате повисла напряженная пауза, которая, как надеялась Эбигейл, была вызвана глубоким смущением мужчин. Восхитительное вымя? Можно подумать, что им нужна дойная корова, которая к тому же может играть в футбол и служить официанткой.
— Таковы были мечты разочарованных двадцатилетних выпускников-экономистов, — тихо, но с чувством произнес Джефф.
— А теперь, когда вам по сорок? — с надеждой спросила Эбигейл.
Джефф потряс в воздухе листком:
— Мне это по-прежнему подходит. А ты что скажешь, Макс?
Макс согласно кивнул, не задумавшись ни на секунду.
— Кто же не захочет женщину, которая умеет давать крученый пас?
Эбигейл с такой силой сжала свою шариковую ручку, что чуть не переломила ее пополам, однако занесла в блокнот еще один пункт: «Позвонить в ветеринарную службу и попросить, чтобы их обоих кастрировали».
Глава 2
— У тебя такой вид, словно ты съел какую-то кислятину, — заметил Джефф. — Что-то не так с твоим сандвичем?
Макс не замечал того, что его лицо искажено гримасой, как и того, что друг наблюдает за ним.
— Что может быть не так? Это же тунец. Я обожаю тунца. И всегда обожал. Отвяжись!
— Хорошо, хорошо, приятель. Охолони. Я просто поинтересовался, отчего у тебя такая кислая мина.
— Вовсе она не кислая. Я жую. Есть люди, которые это делают, прежде чем глотать.
Джефф положил свой сандвич на тарелку и продолжил допрос:
— Отчего ты так раздражен? Надеюсь, это не связано с поиском идеальной женщины?
Макс хотел было снова возразить, но передумал. На них уже и так стали оборачиваться посетители ультрамодного бистро, где друзья часто перекусывали после работы. Не было никакого желания попасть в бульварные газетенки. Этот ресторанчик частного оздоровительного клуба славился очень надежной охраной, главным образом именно поэтому Джефф уговорил его пойти сюда — и еще из-за «голеньких простушек», как он их называл. Но поскольку это был приют знаменитостей, папарацци не гнушались подкупом персонала.
Макс не мог понять причины своего раздражения. Честно говоря, и в том, что действительно любит тунца, он не был так уж уверен. Достоверно это могла сказать только Эбигейл, которая отлично знала, что босс обычно заказывает в клубе, и тем самым избавляла его от необходимости выбора. У нее была целая наука о том, что Макс любит и чего не любит. Черт, эта девица знала все, что можно было о нем знать, включая уровень холестерина и сахара в его крови, а может быть, и анализ его спермы. Ведь именно ей сообщали результаты ежегодной диспансеризации мистера Галлахера.
— В операциях на фондовом рынке я разбираюсь, а вот в женщинах — нет, — признался Макс.
— Это совершенно нетрудно! Им лишь надо дарить подарки и говорить, что они красавицы. — С улыбкой умудренного опытом Джефф поднял пивную кружку. — Это совет знатока. И кстати, если ты меня очень попросишь, то я скажу тебе, что идеальная для тебя женщина — у тебя под носом.
Обслуживавшая их официантка принесла еще пива. Когда она удалялась, покачивая бедрами, Макс внимательно оглядел ее с головы до ног. Это была девушка лет двадцати пяти с весьма недурной фигурой. Его немного смущали огненно-рыжие волосы и татуировка на шее, но во всем остальном она выглядела очень привлекательно.
— Пожалуй, слишком молода.
— Я не об официантке тебе толкую. — Джефф грохнул кружкой по столу и расхохотался. — Я говорю о твоей помощнице!
Максу потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, кого приятель имеет в виду.
— Эбигейл?
— Именно. Женщина, которая чинит тебе карандаши. Это идеальный случай.
— Только не Эбигейл!
— Почему?
— Ну, понимаешь, потому что она действительно чинит мне карандаши, следит за моей одеждой и… нет, ты пойми, она все делает для меня. Честно говоря, я не уверен, что мог бы нормально жить без нее. Я не хочу остаться без Эбигейл.
— И не останешься, ты на ней женишься. — Джефф хитро подмигнул. — Она будет по-прежнему чинить твои карандаши, если ты понимаешь, о чем я.
Максу не нравилось, что Джефф говорит о его помощнице в таком тоне, хотя и не мог бы объяснить почему.
— У Эбигейл есть приятель, — сказал он так, словно это обстоятельство решало все.
Макс открыл эту малоизвестную подробность жизни Эбигейл, когда несколько лет назад сделал полушутливую попытку куда-то ее пригласить. Девушка задохнулась от возмущения, словно он предложил предаться любви на его письменном столе. Всего лишь пригласил ее пообедать, но она почему-то стала тяжело дышать и даже вынуждена была присесть. Когда он спросил, в чем дело, Эбигейл стала бормотать о том, что сегодня среда и она принесла из дома салат с яйцами. Тогда он предложил оставить ее традиционный коричневый пакет в общественном холодильнике, но девушка продолжала трясти головой и наконец шепотом призналась:
— Я не могу, у меня есть приятель.
— Таинственный любовник? — воскликнул заинтригованный Джефф. — Не могу сказать, что это меня так уж удивляет. В Эбигейл что-то есть. Она, знаешь ли, тот самый чертик, который водится в тихом омуте. Я всегда чувствовал вокруг нее эдакое магнетическое поле, изобилующее протуберанцами, которое возбуждает мужское… воображение. — Он откинулся на спинку стула, любуясь произведенным эффектом. — К тому же я люблю светлых шатенок с буйными, вьющимися легкими волосами.
— Буйными и вьющимися?
— Да, она скорее всего потому и закалывает их на затылке, что это единственный способ их обуздать.
Макс снова хотел было произнести: «Только не Эбигейл», — но запнулся. Что-то неясно тревожило его. Он в упор посмотрел на приятеля.
— Ты можешь себе представить Эбигейл Гастингс танцующей в свободное от работы время на кофейном столике? Только честно.
— Может быть, и не могу. Но ведь этот пункт содержался в моем перечне требуемых от идеальной женщины хачеств. У тебя же — собственные претензии.
— Правда? А где мой список?
— Откуда я могу это знать, Макс, дорогой? Это же твой список.
Макс швырнул недоеденный сандвич на тарелку, расстроенный тем, что не может запомнить даже того, что он обычно ест, приходя сюда. Не лучше было и то, что перед его мысленным взором навязчиво прокручивался некий клип, от которого он никак не мог отделаться. Героиней клипа была Эбигейл — его Эбигейл. Она давала безупречный крученый пас, и ветер трепал ее непокорные вьющиеся светло-каштановые волосы. Девушка была похожа на нимфу, танцующую спиной к солнцу в прозрачном платье, сквозь которое он видел ее всю.
Обычно Макс не предавался подобным фантазиям, однако в этом видении ничто его особенно не удивило, даже крученый пас. И лишь одно обстоятельство сбивало с толку: ведь у Эбигейл вовсе не светло-каштановые волосы. Или все-таки светло-каштановые?
— Что это ты такое жуешь? Выглядит отврати-и-ительно.
Она чуть не подавилась. Мейвис только что вошла в их уютную кухню-кофейню и, покачиваясь, остановилась перед маленьким круглым столиком, за которым сидела Эбигейл. Взгляд секретарши словно бы говорил: «Ну когда же ты наконец научишься жить?»
— Это то же самое, что я всегда ем по вторникам, — объяснила Эбигейл, запив застрявший в горле кусок глотком обезжиренного молока. — Сандвич с арахисовым маслом и бананом. И вовсе он не отвратительный — спасибо за «комплимент».
Мейвис сделала вид, что ее сейчас стошнит.
— Я иду в ближайшее кафе поесть копченого сома. Почему бы тебе не присоединиться ко мне? — предложила она. — Выкинь ты этот диетический сандвич и живи рисково, со вкусом!
Но у Эбигейл уже снова был полон рот, и она не смогла ответить. Подняв коричневый пластиковый пакет с сельдереем, морковными палочками и черничным йогуртом, она лишь тряхнула им перед Мейвис. Этот жест означал: «Взгляни на питательные продукты, которые я должна съесть. В них содержатся четыре основных компонента полезной пищи».
Мейвис закатила глаза:
— Деточка, тебе нужно хоть время от времени выводить отсюда свою худшую половину.
Было трудно жевать и улыбаться одновременно, но Эбигейл забавляло то, что подруга полагала, будто в ней есть «худшая половина».
Их беседа была прервана ворвавшейся в кофейню сотрудницей бухгалтерии, тут же бросившейся к автомату с кока-колой. Эбигейл воспользовалась паузой и допила молоко.
— У меня идея, — сказала Мейвис, дождавшись ухода бухгалтерши. — Если ты не хочешь вместе пообедать, почему бы тебе не пойти со мной завтра вечером на урок танцев?
— А мне нужно будет танцевать?
— Нет, ты будешь отводить машины на стоянку. Ну конечно же, тебе придется танцевать, но это вовсе не так называемые бальные танцы. Это совсем другое.
— Что — другое?
— Ну понимаешь… это танцы-импровизации. Потрясающее упражнение. — Мейвис рассмеялась, крутанулась на месте, и ее необъятный бюст через несколько секунд последовал за ней. — Вот видишь?
Эбигейл отложила сандвич, она устала жевать.
— Да, Мейвнс, ты живешь полной жизнью. Хотела бы я обладать твоей уверенностью.
— О чем ты говоришь, милая! О каком недостатке уверенности может идти речь? Как ты думаешь, где был бы без тебя мистер Макс Галлахер? Плавал бы в безвоздушном пространстве, вот где. И кто осмелится усомниться в том, что ты со своими роскошными вьющимися волосами — сногсшибательна?
— Вьющимися волосами? — Эбигейл не поняла, о чем толкует Мейвис, пока не подняла руки и не нащупала завитки, штопором вставшие вокруг лица, словно их взметнул ураган: волосы вились у нее так буйно, что каждые несколько недель, во время стрижки, приходилось их вытягивать; должно быть, в последний раз она забыла попросить об этом своего парикмахера. — Неудивительно, что они доставляют мне в последнее время столько хлопот, — рассеянно пробормотала Эбигейл себе под нос.
Чтобы снова привлечь ее внимание, Мейвис наклонилась над столом.
— Милая, твоим волосам нужно вырваться из заточения, как и тебе самой. Ты должна танцевать. Двигаться. Отнесись к этому серьезно. Скажи мне правду: у тебя был когда-нибудь мужчина?
— Кто?
— Себя в пример не ставлю, но ты ведь вообще не знаешь, кто такие мужчины.
— Нет, знаю, и у меня был мужчина, тебе это известно.
— Ты в этом уверена?
— Ну разумеется, у меня были мужчины! Если бы я получала по пять центов за каждого…
— У тебя их было бы уже целых десять, да? — перебила Мейвис, склонив набок голову.
— Вроде того.
В сущности, подруга даже завысила счет, и это было печальным комментарием к личной жизни Эбигейл. Глядя на свой обед, она почувствовала кислый привкус во рту и вспомнила о долгих годах, положенных ею на алтарь «Галлахер-групп». Можно сказать, что Эбигейл пожертвовала личной жизнью ради работы, но до сих пор ни разу об этом не пожалела… до сих пор.