— Оставив брату подсказку, — усмехнулась я, — какой-то замкнутый круг получается.
— И тем не менее. Когда твой брат уехал от вас, ему надо было на чем-то подняться. Он ведь работал с компаньоном?
— Да, его в тот город перетащил бывший сослуживец, Уколов.
— Выходит, парни еще в армии о чем-то договорились.
— Серега рассказывал, что у Уколова были деньги, и он взял Игоря в долю.
— За красивые глазки?
— Серега не знает. Они тогда не были знакомы. Но если вспоминать события, то да. После смерти родителей мы с трудом перебивались. Бабушка получала пенсию, Игорь работал после техникума на двух работах. Никаких денег у нас не было, как можно догадаться.
Кирилл немного подумал, скрестив руки на груди, и вернулся к еде.
— Давай ешь, на тебя смотреть страшно.
— А ты не смотри, — я все-таки взяла вилку.
— Иногда приходится. Вот что. Учитывая то, что я знаю о твоем брате, могу сделать вывод, что он дураком не был. Чем занимался отец, думаю, догадывался, и если тот оставил ему указания, где искать клад, парень вполне мог сообразить: лучше переждать. Пока не утихнут разговоры и разбирательства в смерти отца. Потом он уходит в армию, встречает там этого Уколова, они находят общий язык и решают открыть свое дело. У дружка деньги, как я понимаю, были, и твой брат мог решить: пришло время потрошить наследство отца, и вложил долю в бизнес.
Это было похоже на правду. По крайней мере, очень логично вписывалось в происходящее. Тут меня снова накрыла недавно пришедшая мысль, я опять глубоко выдохнула.
— Значит, теперь мы будем искать… — я не могла найти в себе сил произнести это вслух. — Будем искать моих родителей?
— Непременно. Я, честно говоря, ожидал разного, но такого… Что ж, зато ясно, зачем твой брат разводил такую таинственность. Он знал, что родители живы, но, понятное дело, ни он, ни они сами не хотели бы, чтобы об этом узнал кто-то еще.
— Но откуда он узнал?
— Вот уж не знаю. Может, вместе с кладом нашел записку, в которой была правда? Сейчас это неважно. Кстати, если верить Степану, твой отец жил в Греции какое-то время, а брат как раз сливал антиквариат за границу. Они вполне могли наладить семейный бизнес.
С легким возгласом я снова отбросила вилку, упираясь лицом в ладони. Все, что говорил Кирилл, было так логично и разумно, все так походило на правду… И при этом было так далеко и нереально.
— Он тоже ничего мне не сказал, — взяв вилку, я вернулась к еде и продолжила разговор спокойным голосом, — знал, что мама с папой живы, и ничего не сказал. Столько лет я жила в неведении, а он общался с ними.
— Я думаю, на то была причина. К тому же, это могло быть опасным. Прошло двадцать лет, но стоило объявиться на малой родине с вопросами, как тебя схватили недобрые ребятишки. Что уж говорить о том, что наружу могла всплыть вся правда? Тогда мало бы не показалось уже и твоему брату. Как говорится, меньше знаешь — крепче спишь. Ты же была сопливой девчонкой, а все происходящее — не игрушки.
И опять я кивала. После армии наши отношения с Игорем стали непонятными, потом общение свелось к нелепым разговорам раз в год, а когда он забрал меня к себе… Даже вспоминать не хочется, насколько все было по-дурацки. Я усмехнулась. Отличное слово нашла, чтобы описать свое предательство и смерть брата.
— Эй, — позвал Кирилл, — по глазам вижу, опять занялась самоедством. Слушай, успокойся уже. Как видишь, твой брат тоже не сахар. У него секретов было гораздо больше, и они куда серьезней, чем нежелательный любовник. — Вспыхнув, я зло на него посмотрела. — Только не будем сейчас об этом, — выставил он вперед руки, — историю твоей любви и последующей трагедии мы уже слышали. Нужно разбираться с остальным.
— Игорь, поняв, что ему грозит опасность, решил раскрыть правду… Значит, родители должны об этом знать. Должны ждать меня.
— Должны. Только думаю, ждали они тебя значительно раньше. А именно, после смерти брата.
— Что же он, так им и сказал, подозреваю, что меня могут убить? Вы не против, если я тогда Ангелине расскажу правду, и она к вам приедет? Конечно, тогда ладно. И раз уж она поедет, может, Степана с собой прихватит? Да-да, я ее предупрежу. Это же бред.
— Если сверить данные, все поездки он совершил примерно за месяц до гибели. Как раз в это время они с Симагиным начали упорно делить деньги?
— Да.
— Возможно, братец решил перестраховаться на всякий случай. В конце концов, никто не застрахован от случайной смерти. Тебя он любил, хотел о тебе позаботиться. Вот и составил все эти подсказки. Если бы ничего не случилось, он бы выкинул записку из тайника, и все. Никто бы ни о чем не догадался. Думаю, на это он и рассчитывал. Надеялся, что сможет разобраться с ситуацией и выйти из нее живым. Считал, что все контролирует, а в итоге проглядел то, что было у него под носом — его дружок сделал подкоп через сестрицу…
— То есть родители не догадываются о том, что я знаю, что они живы?
— Есть такая вероятность. Перед отъездом твой отец сказал Степану, что уезжает в Грецию, и даже прислал оттуда открытку. Рискованно, конечно, но… Если это правда, значит, твой отец надеялся на то, что Игорь найдет его деньги, соответственно, вам будет на что жить, и его мать, твоя бабка, сможет оплачивать лечебницу, не раскрывая правды.
— Но почему ей было не рассказать нам? Я даже могу понять, почему папа скрывал его: сначала не хотел портить репутацию, потом было не до того, строил свою бандитскую карьеру… Но бабушка после его смерти… — тут я осеклась, посмотрев на Кирилла.
— Она знала то же, что и мы, — кивнул Кирилл, — могла догадаться, что ее сын жив. Понимала, что Степан может вызвать интерес у определенных лиц, а он со своей наивностью непременно расскажет, что папа в Греции.
— Бедная бабушка, — покачала я головой, — знать, что твой ребенок жив, но не иметь возможности увидеть, даже не предположить, где он и что с ним…
— Откинем сантименты. Я понимаю твое состояние, но сейчас нужно придерживаться фактов, а мы пока строим все на одних домыслах, только слез не хватает.
— Ладно, рассуждай дальше, — кивнула я.
— Бабуля понимает, что ее сын жив, возможно, даже таким образом оставил ей весточку о себе, кто знает. Естественно, она решает держать все в тайне, по крайней мере, пока есть такая возможность. Игорь тем временем вынюхивает правду и каким-то образом их находит. Возможно, только возможно, они, действительно, вместе работают. Ясно одно: через какое-то время твои родители возвращаются на родину и поселяются в Питере. Об этом твой брат тоже знает. Думаю, он собирался перевезти к ним Степана, но не успел. Дальше все застопорилось аж на семь лет, пока ты не нашла записку в сейфе брата и не начала поиски снова. Теперь ты знаешь, что твои родители живы и можешь найти их в Питере.
Тут мы снова встретились с ним взглядами.
— Ведь ты из Питера, — сказала я, он усмехнулся, качая головой.
— Ты весьма увлекающаяся особа. То я деньги ищу, то от твоего любовника приехал… Теперь ты решила, что меня послали твои родители?
— Почему нет?
— Объясни, с какой стати кому-то вообще меня посылать на такие дела? Я совладелец строительной компании…
— Ну это не основная твоя профессия, — брякнула я, не подумав, тут же смешалась и уставилась в тарелку. Какое-то время стояла пауза, показавшаяся мне бесконечной. Кирилл рассматривал меня с интересом и усмешкой в глазах. Губы при этом не улыбались, и от этого было страшно. С таким взглядом убьют, не поморщившись.
— Какая же у меня основная профессия? — наконец, спросил он. Я кинула на него взгляд, не поднимая головы, но тут же опустила глаза.
— Не знаю, — сказала негромко, стараясь выглядеть естественно. Удавалось плохо, спина была напряжена до предела. — Просто то, как ты себя ведешь, наводит на мысли, что ты не простой работник строительной фирмы.
— Тебе кто-то напел про меня? Кто? Твой Смирнов?
— Никто мне ничего не пел. Ты обычный преуспевающий бизнесмен, приехавший в маленький город в командировку.
— А ты шлюха из местного кабака.
— Так и есть.
— Ага. Только потом оказывается, что ты сестрица почившего местного авторитета, которую подозревают в том, что она со своим любовником, он же лучший друг брата, сжила последнего со свету ради денег.
Очень хотелось высказать то, что я думаю, но я знала, на это Кирилл и провоцирует. Как бы он ни помогал мне, как бы ни заводил речей о высоком, он все равно оставался тем, кем был — наемным убийцей, выполняющим поручения за большие деньги. Поэтому он сколько угодно мог скалить зубы. В отличие от меня. Стоит только заикнуться, что я знаю, кто он, можно смело заказывать гроб.
— Ладно, — лениво сказал он, — давай посмотрим, что за документы нам дали в клинике.
Торопливо вытащив из рюкзака папку, я положила её на стол. Кирилл пересел ко мне на диван, но прежде чем достать документы, позвал официанта и заказал кофе.
— Посмотрим, что тут у нас, — задумчиво пробормотал он, вытаскивая бумаги и углубляясь в них. Он касался меня плечом, я чувствовала его запах, испытывая странные ощущения. Его близость волновала. Я поглядывала на него, пока, наконец, мы не встретились взглядами. Некоторое время Кирилл рассматривал меня, я ожидала услышать очередную колкую фразу, но вместо этого он, быстро наклонившись, поцеловал меня. Поцелуй вышел коротким, через мгновенье он уже снова перебирал бумаги, а я сидела, хлопая глазами. Нам принесли кофе, я продолжала сидеть молча. В конце концов, разозлившись то ли на себя, то ли на него, спросила:
— Что там?
— Если идти от начала, то мы видим, что Степана привез в клинику отец, есть свидетельство, подтверждающее их родство. Также есть свидетельство о рождении Степана, выдано спустя три года после самого рождения.
— Видимо, отец оформил все документы позже.
— Свидетельство выдано не в вашем городе. Если я не ошибаюсь, километров за сто?
— Примерно, — кивнула я, посмотрев копию документа, — наверное, он оформлял все недалеко от той деревни, куда уехала мать Степана.
— Предполагаешь, это та самая девушка, в которую твой отец был влюблен до встречи с твоей матерью?
— По истории сходится. Девушка уехала в деревню, чтобы скрыть свое положение хотя бы на время. Потом умерла, а мальчик остался там.
— Надо бы поинтересоваться фамилией, возможно, это фамилия матери.
— Так позвони своему всезнайке.
Кирилл усмехнулся, но за телефоном потянулся. Пока неизвестный выискивал информацию, мы продолжили смотреть документы.
— Тут все ясно, — сказал Кирилл по окончании, — после смерти отца опекунство взяла бабка, потом твой брат. Ничего интересного.
— Тебе мало информации?
— За глаза. Но все это не имеет никакой ценности.
— А что имеет?
— Например, то, что ты вспомнила, когда разглядывала рисунок в больничной палате.
Я усмехнулась, качая головой.
— Не буду терзать тебя долгими историями, — заявила ему, — есть вероятность, что в Греции, если отец, действительно, жил там, он жил под фамилией Хадзис.
Кирилл вздернул бровь.
— Ну и семейка у вас, — хмыкнул после и снова потянулся за телефоном. Дав очередное поручение, получил ответ по предыдущему.
— Смотри, — стал рассказывать мне, положив трубку, — Миланский в вашем городе был известной личностью, я имею в виду, городок, где ты жила с бабкой. При советской власти был партийной шишкой. Овдовел рано, дочь, Анастасию Миланскую, воспитывал один. В порочащих связях, хотя какие они порочащие, если он вдовец, замечен не был. В общем, чистой души и помыслов человек. Твой отец на него работал, закрутил роман с дочкой и пошел вверх по карьерной лестнице, это все нам рассказал Пискарев. Дочь примерно через год после этого умерла, мужик остался один, жену не завел.
— Что он делал в девяностые?
— На рожон не лез. Власть его не интересовала. Купил под шумок пару заводов на честно припрятанные бабки и в ус не дул.
— А сейчас он?..
— Радуется жизни во все той же деревне, где предположительно родился его внук.
— И ни разу не захотел увидеть его?
— Давай прокатимся туда, и ты сможешь задать ему эти вопросы в лицо.
— Ты серьезно?
— А что? Идти, так до конца. Узнаем, что к чему, и тогда можно смело отправляться в Питер.
— Мне или тебе?
Он рассмеялся.
— Нам обоим. Найдем твоих родителей, я сдам тебя с рук на руки и смогу вернуться к своей работе. Хорошо хоть успел сделать дела фирмы у тебя в городе. Возвращаться туда я не вижу смысла. Нас обоих встретят с распростертыми объятьями, но что-то мне подсказывает, продлятся они недолго.
— А если родители не будут рады мне? — негромко спросила я, отводя взгляд. — Ведь все эти годы…
— Не глупи. Твой брат знал, что они живы, и, возможно, поддерживал с ними отношения. Уверен, они держали вас обоих в поле зрения. Даже если у вас там что-то не срастется, они тебя не бросят.
— Ага, — кивнула я, надеясь, что он не заметил моих эмоций. Мне было страшно. Страшно и мучительно больно. Я не знала, смогу ли я сама принять их, принять их поступок. Ведь прошло двадцать лет, я уже не ребенок, все эти годы, когда я росла, становилась тем, кто я есть, их не было рядом. Рядом был Игорь. Мне было стыдно признаться, но факт оставался фактом: если бы пришлось выбирать между родителями и братом, я бы выбрала Игоря. Только никто мне такого выбора не предоставляет. Тут я устыдилась своих мыслей, потому что поняла, насколько не ценю то, что дал мне Господь. А он дал семью, спустя семь лет полного одиночества и двадцать лет жизни без родителей, он все-таки вернул их мне. Сердце сжалось в предчувствии возможной встречи, я глубоко вздохнула.
— Что, страдалица, поедем? — как всегда насмешливо спросил Кирилл, расплачиваясь. Я только сгребла документы обратно в папку. — Чего лицо воротишь? — поинтересовался он, приглядываясь ко мне.
— Твои шуточки мне надоели.
— Потерпи, недолго осталось. Кто виноват в том, что ты не можешь быть счастливой?
— О чем ты? — кинула я на него взгляд, выходя из кафе.
— Тебе постоянно надо страдать. Жить счастливо и радоваться тому, что есть, ты не умеешь. Тебе нужна трагедия, хотя комедию поломать тоже неплохо. Главное, ни в коем случае не дать себе быть счастливой
— Когда это ты успел сделать подобные выводы?
— Много ума не требуется, — продолжил он, усаживаясь в машину, — у тебя все на лбу написано. Вот скажи, когда ты была счастлива?
— До аварии, в которой погибли родители, — сказав это, я усмехнулась.
— А потом?
— Когда мы жили втроем: я, Игорь и бабушка.
— Уверен, это все.
— И вовсе нет… — начала я, но замолкла.
— Продолжай, я слушаю.
— Иди ты, психолог хренов.
— Вот видишь, ты даже сама не отрицаешь. Значит, жили вы втроем, потом что? Он ушел в армию. Ты страдаешь от расставания. Он вернулся, и все стало по-другому. Потом он и вовсе уехал, и ты все годы опять страдаешь. Он забрал тебя к себе, ты опять страдаешь. Завела любовника, лучшего друга братца, который, узнай об этом, был бы не в восторге. И что? Опять страдаешь, как же так, он узнает, и все сломается. Потом брата убили, и ты снова страдаешь, теперь уже виня себя в его смерти. Сейчас то же. Ты узнаешь, что твои родители живы, но вместо того, чтобы радоваться, начинаешь страдать.
— Ты все сказал?
— Почти. К чему я веду: если ты, наконец, отвлечешься от того, что у тебя все плохо или все не так, как мечталось, и посмотришь по сторонам, то сможешь заметить, что люди вокруг тебя тоже живут, и у них тоже есть дела, радости и печали. Замыкаться в своем страдании — чистый воды эгоизм. Если бы вместо этого ты просто поговорила с братом…
— Хватит! — не выдержала я. — Думаешь, я этого не понимаю? Понимаю. Прекрасно понимаю. Извини, что я не оправдываю твоих идеалов, но ты сам сказал: терпеть осталось немного. Если совсем в тягость, можешь хоть сейчас свалить в свой Питер.