На следующее утро Эмма проснулась одна. Об этом вечере ни она, ни Теодор впоследствии не упоминали. Для себя Эмма решила, что не должна больше ставить Теодора в такое положение. Он не должен ухаживать за ней и успокаивать в то время, как мог бы веселиться.
Следующий сюрприз настиг Эмму на Рождество. Теодор спросил у нее, не хочет ли она устроить в их доме рождественский бал.
— Я? Нет, — автоматически ответила она, поскольку уже привыкла на все предложения поехать куда-нибудь отвечать отказом. А потом вдруг поняла, о чем он спрашивал у нее.
— Тогда я сообщу Понсонби, что бал в этом году устраивает он. Обычно он бывает в одном из наших домов. Во всей округе только в них есть бальные залы, — пояснил он в ответ на ошарашенный взгляд Эммы.
— А предыдущие три года этот вечер у кого проводился? — нерешительно спросила она, в ужасе от предположения, что Теодор хотел устроить этот бал, а она ему отказала.
— У Понсонби. У меня нет ни желания, ни возможностей устраивать столь грандиозное событие, а леди Понсонби подобные хлопоты приводят в восторг.
Эмма с облегчением выдохнула. В этот раз она не допустила промах, отказавшись.
— Я просто подумал, что вам это тоже могло бы понравиться.
— Нет, спасибо, милорд, — уверенно отказалась она.
Он уже был возле двери, как вдруг остановился.
— Если передумаете, только скажите. Или возможно, у вас появится желание помочь Марии Понсонби в устроении этого праздника. Тогда я отвезу вас.
Эмма слегка улыбнулась и покачала головой.
— Нет, спасибо.
— Как угодно, миледи.
Перед Эммой встал новый вопрос: ехать ли ей самой на этот бал? Если она хотела продемонстрировать свое уважение к мужу, то лучшей возможности ей не представится. Только действовать надо гораздо умнее, чем в прошлый раз.
Когда пришло приглашение от леди Понсонби, Теодор по обыкновению спросил у жены, хочет ли она поехать. Эмма ответила «да», и брови Теодора приподнялись, выдавая его удивление. Он уже привык к отказам. Эмма улыбнулась, забавляясь его реакцией.
— Хорошо, — только и сказал он.
Что подарить ему на Рождество? Вот еще один вопрос, который возник у Эммы. Разве что Дербери… Но она не была уверена, что он его примет. Себя, хорошую? Но измениться в лучшую сторону ради него она и так старалась, невзирая ни на какое Рождество. Запонки? Булавку для галстука? Кольцо? И вдруг она вспомнила: кольцо, которое когда-то заложил Джонас Хоупли, до сих пор у нее. Она должна его отдать. И она послала в Дербери за кольцом.
Да, но что подарить?
Что нравится Теодору? Она знала, что в другом крыле дома у него есть «лаборатория», но что это значит, она не знала и спросить не осмеливалась. Он много времени проводил там.
Эмма так ничего и не смогла придумать. Что ж, пусть подарком ему будет хотя бы идеальное поведение жены на празднике в доме его лучшего друга. Только бы опять не переусердстовать.
Теодор пригласил ее на первый танец. Эмма извинилась перед ним, сказав, что не будет сегодня танцевать. Тогда он высказал намерение оставаться возле нее все время. Этого она не предусмотрела.
— Вы не обязаны скучать возле меня. Потанцуйте, милорд.
— Если вы настаиваете…
— Да, я настаиваю, — кажется, ей удалось выкрутиться. Но вот началась музыка, а он все еще оставался рядом.
— Милорд? — удивленно повернулась она к нему.
— Мне не хочется танцевать, — загадочно улыбнулся он. Эмма улыбнулась в ответ, подавив желание продолжить уговоры. Она чувствовала себя в его обществе неловко.
Он оставался с ней весь первый танец. К ним иногда подходили гости, разговаривали, желали счастливого Рождества и поздравляли Теодора с днем Рождения. Первый раз, когда Эмма это услышала, она была в ужасе: не знать, когда родился ее собственный муж! Когда мистер Финли, первым поздравивший Теодора, отошел, она обратилась к мужу:
— Почему ты не сказал мне, что сегодня твой день Рождения?
— Зачем? — пожал он плечами.
Эмма не нашлась с ответом. Некоторое время они разговаривали с Мэри, сестрой Теодора. Только теперь она была не мисс Джонсон, а миссис Конли, поскольку вышла замуж за управляющего Теодора. Она также поздравила Теодора с Днем Рождения, а Эмме пожелала счастливого Рождества. Эмма ответила ей тем же. В принципе, Эмма не часто виделась с сестрой мужа, но догадывалась, что сам Теодор достаточно часто бывает в домике своего управляющего и дружен с ним. С другой стороны, мистер и миссис Конли никогда не бывали в доме барона. У Эммы было подозрение, что она тому причиной и что до ее приезда в Эшли-парк дело обстояло иначе.
На второй танец Теодор пригласил юную мисс Финли, которой едва исполнилось шестнадцать. Она была худая, как щепка, и высокая. Все говорило о том, что через пару лет она будет на голову выше своего нынешнего партнера. А пока она смущенно улыбалась, глядя на его галстук, повязанный простым узлом. Эмма видела, что Теодор всячески пытался ее разговорить, а девушка односложно отвечала «да, милорд», «нет, милорд». «Он будет хорошим отцом, — подумала Эмма, положив руку на свой живот. — Хорошо, что я приехала сюда, а не убежала в Дербери.» Она не догадывалась, какая мягкая мечтательная улыбка озарила ее лицо, когда она подумала о ребенке, но была бы рада, если бы знала, что эта улыбка не осталась незамеченной гостями.
Чуть позже Эмма выяснила, что Теодор родился прямо в рождественскую ночь, и не могла не улыбнуться. Вероятно, это наложило отпечаток на его характер.
На следующее утро курьер доставил кое-что из Дербери. Не желая тревожить Теодора, Эмма решила дождаться обеда, чтобы отдать ему кольцо. Но Теодор навестил ее сам сразу после завтрака.
— С Рождеством, — сказал он, протягивая ей черный футляр.
Первым ее побуждением было отказаться, потому что она считала себя недостойной подарка.
— Не надо было… — но его бровь поползла вверх, и она прикусила язык и взяла футляр. В нем оказались маленькие серьги из прозрачного голубого камня в обрамлении серебра и крошечных бриллиантов.
— Не знаю, что это за камень, но он в точности повторяет цвет твоих глаз, — сказал Теодор. Это не был комплимент ее глазам, это была просто констатация факта. — Это одни из тех камней, что прислал мне Джонас из Индии, — пояснил он. — С Рождеством.
— Спасибо…
— Пожалуйста, — улыбнулся он и собрался выйти.
— Подожди.
— Что?
— У меня тоже кое-что есть для тебя. Это не подарок, просто вещь, которая… которая так давно у меня лежит, что я забыла про нее. Это твое.
— Да? — удивился Теодор.
Эмма достала из шкатулки кольцо. Ярко-синий сапфир блеснул в утреннем свете. Она протянула ему кольцо.
— Ты выкупила его?
Она кивнула.
— Когда?
— Сразу, как приехала в Лондон из Эшли-парка.
— За сколько?
Эмма мгновенно поняла, что Теодор намерен расплатиться за кольцо. Он до сих пор выполнял «договор», заключенный три года назад. Вероятно, именно поэтому часто докладывал ей о своих ежедневных делах и тратах. Сама она об этом почти забыла.
Она призналась.
— Оно столько не стоит… Я верну тебе деньги.
— Не надо, пусть это будет подарком на Рождество и… и день Рождения, — торопливо выговорила она. — Пожалуйста.
Несколько секунд Теодор пристально смотрел на нее.
— Хорошо. А ты знаешь, что Джонас женился? Еще осенью.
— Нет, я не знала. Теперь он сможет подарить кольцо своей жене, — вздохнула она, остро ощущая собственное обручальное кольцо.
Глава 26
Февраль в этом году был теплым, но Эмма все равно мерзла. Она смотрела на падающий крупными хлопьями снег, который пока еще был белым, но пройдет едва ли несколько часов, прежде чем он превратится в грязь.
Февраль… Еще два месяца — и родится ее ребенок. Как было бы хорошо, если бы ребенок родился девятого апреля — ровно через девять месяцев после той единственной ночи с Теодором. Тогда он сможет поверить ей, тогда он будет любить своего ребенка без всяких условий и оговорок.
Эмма последние несколько дней старалась не выходить из своей жарко натопленной комнаты, но даже здесь ей было холодно. Она не могла без дрожи ложиться в свою постель, боялась выходить к обеду вниз, потому что тогда становилось еще хуже. Руки и ноги просто леденели. Теодор, обеспокоенный ее состоянием, послал за врачом, но учитывая сегодняшний снегопад…
Быстро спускался вечер. Принесли ужин. Эмма заставила себя поесть ради ребенка. Еда почему-то тоже стала казаться холодной, даже если обжигала язык.
Стрелки часов на туалетном столике показали десять часов. Кэтрин и Сьюзен пришли, чтобы помочь ей раздеться и лечь спать.
— Не надо, я сама, — сказала Эмма, в ужасе от того, что сейчас придется ложиться в холодную постель. Горничные неуверенно переглянулись, но ослушаться не посмели. Присели в реверансе и оставили ее одну.
Эмма долго глядела на большую постель с двумя одеялами и вспоминала ночи, когда Теодор спал рядом. Ей всегда удавалось согреться рядом с ним. Она должна спать и быть здоровой ради ребенка, она должна пойти к нему и попросить, чтобы он спал вместе с ней. Он не откажет ей, в этом она была уверена, даже если бы речь не шла об их ребенке.
Она позвонила горничной. Пришла Кэтрин.
— Милорд у себя? — спросила Эмма.
— В лаборатории, кажется, миледи.
Эмма вспомнила, что в своей лаборатории Теодор иногда мог задерживаться до самого утра. Так долго она не могла ждать. Придется оторвать его от дел… А ведь она обещала, что не будет мешать ему жить. Но ребенок важнее. Эмма глубоко вздохнула, набираясь мужества.
— Передай ему, пожалуйста, что…
Что? Эмма затруднилась с выбором фразы. Что миледи хочет спать с ним?
— Что я хочу… мне надо поговорить с ним.
— Сейчас, миледи?
— Этим вечером, когда он освободится. Но обязательно этим.
А она тем временем сядет поближе к огню и подождет его.
— Да, миледи.
Теодор пришел через несколько минут. Очевидно, он не стал задерживаться ни на секунду.
— Что-то случилось, миледи? — спросил он, обеспокоенно взглянув на ее живот.
— Нет… — она тихо вздохнула и поплотнее закутала свой живот в шаль. — Извините, я не хотела отрывать вас от дел.
— Я просто читал, — улыбнулся он. — Так о чем вы хотели поговорить?
Эмма молчала, не решаясь сказать.
— Эмма, что за дурацкая привычка молчать! — слегка рассердился Теодор. — Простите, я не хотел грубить, — опомнился он. Потом сел во второе кресло напротив камина. Несколько минут они молчали вместе.
«Ну скажи, — уговаривала себя Эмма. — Теодор, можно я буду спать с вами? Когда я одна, мне холодно и я не могу уснуть. Это так просто… Ты же за этим его и позвала. Теодор, можно я буду спать с вами?..»
— У вас жарко, — вдруг сказал Теодор, заставив Эмму вздрогнуть, и снова замолчал.
— Теодор, можно я буду спать с вами? — наконец она заставила себя выговорить это. Он пытливо взглянул на нее. Она подумала, что он захочет объяснений.
— Конечно, — легко согласился он, вместо того чтобы спросить о причинах.
— Спасибо.
— В вашей спальне или в моей? — спросил он. Она неуверенно взглянула на него.
— В моей. Здесь теплей, — объяснила она свой выбор. Он кивнул.
— Ложись, Эмма, я сейчас приду.
Теодор вышел, а Эмма неприязненно посмотрела на кровать, не собираясь ложиться туда без мужа. Она расплела косу, расчесалась, снова заплела. Она давно уже не делала каких-то особых причесок.
Вскоре он вернулся — в одном халате.
— Ты еще не легла? — удивился он.
— Я отослала горничных, — она поднялась с кресла. — Помоги мне раздеться.
Он хмыкнул.
— Решила меня соблазнить? — шутливо спросил он, помогая ей с платьем.
— Что? — она даже обернулась. — Нет, конечно.
— Тс. Я пошутил, — ласково улыбнулся он. Ей почему-то вдруг показалось нестерпимым, что он увидит ее обнаженной — такой толстой, уродливой. Она и в лучшие-то времена не особо привлекала его.
— Отвернись, пожалуйста, — напряженно попросила она.
— Ты не сможешь сама снять платье, — возразил он. — Может, все-таки позвать Кэтрин?
— Не надо, — вздохнула она и подняла руки. Теодор легко и аккуратно стянул ее платье через голову.
— Где твоя рубашка?
— На каминной полке.
Теодор взял нагретую сорочку и помог Эмме облачиться в нее. Все это время она старалась не смотреть на него, но вдруг нечаянно поймала его напряженный взор, устремленный на ее живот. Она сглотнула ком в горле и поспешно залезла под одеяло. Он с сожалением посмотрел на нее, потом задул все свечи, подбросил дров в камин, снял халат и лег рядом.
Он обнял ее. Как Эмма и помнила, он был восхитительно теплым. Она покрепче — насколько это было возможно в ее положении — прижалась к мужу.
— Тебе холодно? — спросил он.
— Д-да, я постоянно замерзаю.
— А… Так я нужен в качестве грелки.
Она не ответила. Если говорить правду, то она должна сказать «да», а ей очень не хотелось обидеть его.
— Обычные грелки не устраивают тебя? — в том же легком тоне продолжал он.
— Нет, мне все равно холодно, — решила признаться она. Почему-то в таком положении, когда они лежали рядом, не глядя друг на друга, разговаривать было легче.
— М-м. Ну спи. Я буду рядом.
Эмма заснула почти мгновенно.
На следующий вечер он пришел к ней сам как раз в тот момент, когда она укладывалась спать, уже отпустив горничных.
Она снова не хотела ложиться в холодную постель, но уже не так сильно, как накануне. У нее было ощущение, что Теодор оставил в этой постели часть своего тепла. И все-таки его самого здесь не было… Она решила, что позовет его, только если совсем замерзнет. Но едва она легла, как вошел муж.
— Как вы сегодня себя чувствуете, Эмма? Не холодно?
Она пыталась понять, как должна ответить, чтобы не заставлять его делать то, что ему не хочется. Но лицо его и взгляд оставались чистыми и непроницаемыми.
— Лучше, чем вчера, но хуже, чем обычно, — в конце концов честно ответила она.
— Мне остаться? — спросил он, загадочно улыбнувшись.
— О да, пожалуйста.
Снова те же действия: свечи, камин, халат, одеяло… С удовлетворенным вздохом она прижалась к нему. Он погладил ее по голове. Некоторое время они лежали рядом. Ей было жаль, что она может ощущать его всего лишь одним боком, но и этого было достаточно, чтобы ей было тепло всю ночь.
— Эмма? — обратился он к ней с напряжением в голосе.
— М-м?
— Можно мне прикоснуться… к твоему животу?
— З-зачем? — испуганно спросила она.
— Мне хочется почувствовать… Ты чувствуешь ребенка? Он толкается?
— Бывает иногда, — шепотом ответила она.
— Можно?
— Можно, — тем же шепотом ответила она. В первый раз за долгое время Теодору что-то нужно от нее.
Он лег на бок, протянул руку под одеялом и благоговейно опустил ладонь на ее живот. Погладил. Прикосновения его были нежны, легки.
— Я ничего не чувствую, — сказал он.
— Ребенок… спит, наверное, — едва сумела выговорить она.
Не зная, станет ли Эмма сопротивляться, Теодор решился на осуществление еще одного своего желания. Он стал приподнимать подол ее рубашки.
— Что ты делаешь? — спросила она, но не сопротивлялась.
— То же самое, — он успокаивающе улыбнулся ей, хотя она видела, как он напряжен. — Всего лишь хочу коснуться.
Эмма вздохнула, подавляя все протесты.
Ладонь Теодора опустилась на голый живот Эммы. Женщина вздрогнула. Он нежно, медленно водил рукой по ее уродливому телу. Глаза его были закрыты, а на лице написано такое умиление, что Эмма вдруг поняла: Теодор, как всегда, видит суть красоты. Тело женщины предназначено для вынашивания детей, и именно это делает его красивым. Вдруг ребенок толкнулся. Теодор вздрогнул и испуганно отдернул руку. А потом обменялся с Эммой радостным понимающим взглядом. Она тоже почувствовала это, и была вдвойне рада, зная, что Теодору это тоже приятно. Никогда Эмма не думала, что мужчина может принимать такое участие в процессе беременности. Зачать — это да, это могут все. Воспитывать — тоже могут многие, но есть девять месяцев радости и боли, принадлежащие только женщине, так она думала когда-то.