— Мезальянсы дело такое, — вздохнула лисица сочувственно. — Их никто не любит, сколько бы активисты и борцы за права людей ни вещали о равенстве для всех.
Ужинали на кухне, за маленьким столом. Потом сидели в комнате, грея ладони о чашки с горячим чаем, наблюдая, как солнце скрывается за домом напротив, оставляя в воздухе свое тепло. Болтали о вещах простых и незатейливых, заедая их хрустящими вафлями. Лиссет рассказала, что в Эллоране есть не только клубы для джентльменов, но и для леди, и предложила посетить один из таких завтра вечером. Заверила, что там бывает довольно забавно. О клубах для леди я слышала, хотя и не представляла, чем занимаются посещающие их дамы. Или, как и в мужских, выпивают, курят и играют в карты?
Звонок раздался неожиданно.
Лиссет застыла, принюхиваясь и прислушиваясь, затем широко, довольно улыбнулась.
— Сейчас мы проведем следственный эксперимент. — Лисица поднялась, вышла в прихожую.
Я осторожно поставила чашку на столик, чувствуя, как нарастает тревога. За мной?
— Добрый вечер, Лиссет, — в голосе Дрэйка напряжение, безуспешно замаскированное показным спокойствием. — Сая здесь?
Сердце забилось чаще, тревожное ожидание оплело побегами крепкими, душащими.
— Привет-привет. Разумеется, здесь.
— Ты могла бы предупредить Пенелопу, что после парка вы с Саей поедете к тебе домой.
— Я еще и вашу экономку должна предупреждать о своих планах? У вас разрешение спроси, экономку предупреди. А дальше что? Начать перед вашим мальчиком на побегушках отчитываться?
Быстрые шаги и Дрэйк вошел в комнату, остановился возле кресла. Во взгляде беспокойство и облегчение, но я каждую мучительно долгую секунду ждала разочарования, равнодушия, холода.
— Сая, все в порядке?
— Да, — захотелось забиться в самый угол дивана.
Мужчина видит, что я в банном халате. В глазах невысказанный вопрос, и он застывает между нами замерзающей водой.
— Что-то не так? — Лисица вернулась.
— Я надеялся, кто-то из вас сможет прояснить ситуацию.
— Например?
— Пенни сказала, Сая была чем-то расстроена, когда вы уезжали, — трепет ноздрей, непонимание на дне глаз.
— А ледышка наша что говорит? — словно невзначай спросила Лиссет.
— Ничего. Норд сидит у себя и пьет. Судя по его состоянию на момент моего возвращения, занимается он этим уже продолжительное время.
Опять? Или у него запои дело регулярное?
— И часто он… пьет? — по удивлению Дрэйка понимаю, что такого моего вопроса мужчина не ожидал.
— Иногда бывает. Сая, пожалуйста, ответь честно. Сегодня за время моего отсутствия что-то произошло?
Нет.
Короткое слово замерло на кончике языка, готовое сорваться, но если отпущу, то это будет не просто ложь. Мы оба будем знать, что я соврала.
— Дрэйк, — Лиссет тяжело вздохнула, — понимаю, ты бережешь девичью стыдливость, но давайте не будем ходить вокруг да около очевидного, ставя друг друга в неудобное положение. Я же вижу, что ты заметил.
Огненный всполох в темной, черной почти глубине. Слишком стремительный, чтобы поймать и удержать взглядом, кажущийся лишь игрой света и тени.
— Поехали домой, Сая, — ровно произнес мужчина. — Ее императорское высочество желает встретиться с тобой завтра днем, в половине двенадцатого.
Меня хочет видеть наследница? Но зачем?
— Сае только надо одеться, — напомнила лисица.
Дрэйк молча вышел в прихожую.
— Ну ты даешь, — прошептала Лиссет восторженно. — Один за тобой по всему городу бегает, другой из-за тебя запил. Да Хейзел на собственных чулках удавилась бы от зависти.
Будто я просила бегать за мной. Или уходить в запой.
Я оделась, поблагодарила и попрощалась с лисицей. На пороге квартиры Лиссет подмигнула мне заговорщицки, напоминая о завтрашнем вечере.
Экипаж Дрэйка стоял у тротуара перед подъездом дома. Меньше, чем виденные мной прежде, и мест только два, водительское и кресло рядом. Лиссет называла самодвижущиеся экипажи автомобилями. Странно, но я в какой-то степени уже привыкла к ним, черным, угловатым, словно нескладный подросток.
На улице мужчина снял пиджак, накинул мне на плечи. Я поблагодарила едва слышно, сбивчиво, закутываясь в аромат сандала и лета.
Тишина в салоне, тишина между нами. Вечерний город расцвел фонарями, освещенными окнами и вывесками, однако на улице, где находился особняк, неожиданно сумрачно и ограды сливались в единую темную стену. Дрэйк проехал мимо знакомых ворот, оставил экипаж в конце улицы, за крайним домом. Автомобиль умолк послушно. За окнами таяли в сумерках кусты и деревья, нависающие кронами над уходящей дальше дорогой.
— Сая.
Я не Сая. Я назвала свое настоящее имя Лиссет, и теперь хотелось сказать и Дрэйку. В конце концов, это одно лишь имя, без фамилии, без упоминаний о родителях.
Только Лиссет не стала спрашивать подробностей о моей семье, а Дрэйк может.
— Сая, — на сей раз пауза немного короче, — как ни странно, я никогда не знал, что может сказать в… данной ситуации. Не какие-то общие слова утешения, а то, что действительно… помогло бы, поддержало…
О чем он?
На меня мужчина не смотрел, глядя перед собой. Скорее в пустоту, нежели на что-то определенное, и в стекле отражались два тлеющих алых уголька.
— Я разговаривал с Нордом накануне, и… Речь шла о нескольких днях, не больше недели. Всего-навсего неделя. А он и дня не смог держать свои инстинкты в узде.
Дрэйк имеет в виду то, что произошло? Мне неловко от необходимости обсуждать столь интимную тему, тем более с мужчиной, и я стиснула края пиджака.
— Что было бы через неделю? — спросила я тихо.
— Я нашел бы тебе место, где ты смогла бы спокойно жить, работу, чтобы ты не нуждалась в деньгах. К сожалению, храм вашей богини в Сине был единственным, и я не был уверен, что ты согласилась бы на другой.
Я не сразу поняла смысл его слов.
— Вы… вы собирались… отослать меня?
— Имея нужные связи, подготовить в короткие сроки все необходимые документы, в том числе об освобождении, не столь уж трудно.
Нужные связи. И деньги, надо полагать.
— Ты была бы свободна.
— Во мне яд.
— Я знаю.
— Его можно… вывести? Лиссет сказала, раньше братство там отмечало своих последователей.
В салоне душно, несмотря на опущенные стекла, и духота эта давит, сжимается тесным коконом.
— Это было давно, до моего вступления в братство. Я застал последних отмеченных, но вскоре они все умерли, — новая пауза. Стрекот цикад в траве на обочине дороги. И охватывающий меня ужас. — От них избавились, введя смертельную дозу. В теории от нашего яда может избавить либо тот, кто ввел его, либо двое-трое других собратьев посредством специального ритуала. Но, помимо того, что моему поколению ничего не известно о самом ритуале, при любом раскладе остается повышенная степень риска для человека. Тело может не выдержать. Или разум. Даже прежде отмеченных было проще убить, чем освободить.
Что стоило выпить другой яд, пока была возможность? Тот убивал быстро, чисто, милосердно. Яд же в моем теле не убил меня, но обрек на жизнь в одиночестве. Пусть я буду свободной, но я никогда не выйду замуж, никогда не рожу ребенка, никогда не полюблю, не подвергну риску даже лишь симпатичного мне человека. Не стать мне уже жрицей, не служить Серебряной, однако и обрести счастье, подобно моей маме, я не смогу.
Я отвернулась к окну, стараясь дышать ровно, несмотря на слезы, от которых щипало глаза. Несмотря на ужас, бьющийся в груди, стремящийся вырваться на свободу отчаянным криком, желанием ударить и бить до остервенения.
— А… мой запах? — удивительно, но мой голос дрогнул всего раз. — Он изменился?
— Его нет. Больше нет. Осталась только отметка Норда, — вздох, тяжелый, усталый. — Сая, пойми, твой запах, безусловно, привлекает… привлекал наше внимание, но все же не настолько, чтобы себя не контролировать. Тем более до такой степени, чтобы…
— Насилия не было, все произошло добровольно и без принуждения. Нордан предложил, я согласилась, — словно мне предложили книгу почитать. Сходить на прогулку. Быстро и необременительно избавиться от невинности. Что за ерунду я несу? Нарочито беззаботно, чуточку сбивчиво, нервно, точно говорю не я. — Почему бы и нет? Какая разница, с кем, если обычных мужчин у меня все равно не будет?
Тишина. Плотная, горячая настолько, что в пиджаке стало жарко. Опаляющий взгляд, недоверчивый, полный изумления. Я чувствую его, но продолжаю смотреть на деревья по другую сторону дороги.
Зарокотал мотор, автомобиль развернулся по дуге, поехал к особняку.
Дом тоже тих, темен. Хотя вроде не поздно еще. В ответ на мой вопрос Дрэйк пояснил, что отпустил прислугу пораньше.
Мужчина проводил меня до комнаты, пожелал спокойной ночи и ушел. Закрыв дверь, я включила свет, сняла пиджак. Забыла отдать. Ничего, завтра верну.
Розовое пятно на кровати. Я приблизилась, коснулась тонкой ткани. Мой оставленный в гостиной палантин. Пенелопа или кто-то из горничных принес?
Я переоделась ко сну, включила ночник на прикроватной тумбочке и вдруг заметила рядом с лампой томик в черной обложке. А я так и не выбрала новые книги.
«Тропинки за грань». Гаэрт А.
И если палантин еще мог занести кто-то из прислуги, то о книге знал только Нордан. Значит, заходил в мое отсутствие?
И не в первый раз.
Выключив везде свет, я вышла из комнаты, направилась к лестнице на чердак. Постояла несколько минут, затем шагнула на первую ступеньку. Замерла на секунду, слушая, как одинокий скрип дрожит, разрывает тишину вокруг жалобным стоном. Отступила назад.
Понятно, почему Нордан ничего не сказал по поводу моего переселения. В гостевой спальне нет старой, скрипучей лестницы, по которой невозможно подняться, не поставив в известность обитателя комнаты. И сколько времени ночами Нордан проводил подле чердачной лестницы, делая, как я сейчас, один шаг на нижнюю ступеньку и отступая под предательский скрип? Что удерживало мужчину от подъема в каморку? Не скрипучая же лестница, в самом деле, или острая необходимость передаривать меня Бевану девственницей?
Я спустилась на второй этаж, миновала коридор. Подняла было руку для стука, но, передумав, нажала на дверную ручку. Не заперто. В гостиной ожидаемо темно, я пробиралась на ощупь. Дверь в спальню распахнута, в воздухе тяжелое облако спиртного духа. Я приблизилась к окну, открыла обе створки во всю ширь, обернулась, осматривая комнату в бледном лунном свете.
Нордан лежал на неразобранной кровати и спал, похрапывая время от времени. Лежал на спине, в одежде и в ботинках, свесив одну руку с края постели. При ближайшем рассмотрении в руке обнаружилась бутылка, полная на треть. Наклонившись, я осторожно, с некоторым трудом и по одному разжала пальцы, забрала бутылку. Права Лиссет, это нельзя выносить на трезвую голову. И я, зажмурившись, сделала глоток из горла. Закашлялась, чувствуя, как обожгло язык и горло, как перехватило дыхание. Словно выпила перца, толченого, острого, растворенного в воде.
Мужчина шевельнулся, промычал что-то и затих. Я поставила бутылку на столик, обошла кровать, откинула покрывало вместе с одеялом. Взбила подушку, улеглась на краю постели, натянув одеяло повыше, пытаясь отрешиться от возобновившегося похрапывания позади, от запаха алкоголя. И в пансионе, и в храме спальни были общие и к соседям по комнате мне не привыкать. Во время поездки в империю мы, уже бывшие послушницы, спали вместе, и у Шадора тоже приходилось всем ютиться в тесной каморке, где запирали на ночь рабынь. Рабов-мужчин держали отдельно.
До утра далеко. Будет время обдумать, что я скажу. Что я могу сказать.
И смогу ли сказать.
Рука, крепко обнимающая меня за талию.
Дыхание возле макушки.
Ощущение тела, прижимающегося ко мне со спины.
Сон или явь?
— От твоего запаха нет покоя даже во сне.
— На что он похож, запах этот?
Любопытно ведь.
— Гелиотроп. Особенно когда радуешься. Иногда появляются нотки тимьяна, герани. Летней грозы, дождя.
— Не знала, что ты разбираешься в травах.
— Мать была знахаркой. Заставляла собирать вместе с ней травы, сушить их, измельчать, ходить на рынок за тем, что не росло в наших краях. А не росло там много чего.
Я шевельнулась осторожно. Странный сон. Трепещущий, неуверенный.
— Котенок, не ворочайся. Это треклятое бессмертие не спасает от похмелья, а похмелье традиционно несколько отбивает всякую… охоту.
Я открыла глаза. За окном утреннее солнце сплеталось с пением птиц. Спальня Нордана. И его рука поверх одеяла на моей талии.
Это не сон.
— Нордан, я… — вот она, возможность. Другой может и не быть. — Я знаю о яде в… во мне, и я хотела спросить, зачем?
— Зачем что?
— Зачем вы… ты мне его ввел? Проще было надеть браслет рабыни, а после… перепродать меня. Нам рассказывали, так многие поступают. А с клеймом я… — вещь ограниченного использования. Ни Дрэйку, ни Бевану яд не помеха, но что стало бы со мной потом? И впрямь вышвырнули бы на улицу, едва тому же Бевану надоела бы игрушка?
Рука оставила мою талию, мужчина с мученическим вздохом перевернулся на спину.
— Зачем, зачем… Захотелось.
Я резко села, посмотрела на Нордана, трущего лоб и переносицу.
— Просто захотелось?
— Да. И давай закончим на этом.
Так просто — захотелось, и все? Понимаю, почему мужчина скрыл правду о яде — кто рассказывает рабам все и без утайки? Понимаю, почему меня купили — кто-то, следуя сиюминутному порыву, приобретает новые туфли, а кто-то нового раба. Понимаю, что мы действительно лишь вещи, ценное имущество и владельцев интересует только покорность, готовность выполнять свое назначение и возможный срок службы. Мало кого волнует, что будет с вещью, когда закончится срок или она станет не нужна. Я все понимаю, я стараюсь понять и принять, но…
Получить вдруг свободу и остаться в одиночестве? И лишь потому, что кому-то в очередной раз захотелось осуществить свой каприз? Потому что кто-то предварительно не задумался о последствиях собственных действий?
Слишком быстро. Слишком много открытий за столь короткий срок. Всю дорогу до Эллораны я привыкала к мысли, к осознанию, что отныне я рабыня. День за днем, долгими часами в тряском фургоне. Ночами, закутанная в тонкий дорожный плащ, слушая всхлипы других девушек. Я заставляла себя терпеть, не сопротивлялась, видя, как бьют тех, кто осмеливался возражать, как хватают и возвращают тех, кто набирался храбрости бежать. И я знала, что до столицы довезли не всех бывших послушниц и жриц. Удалось ли им сбежать? Едва ли. Нескольких попытавшихся ускользнуть либо особенно отчаянно сопротивлявшихся девушек увели солдаты и больше мы их не видели. В дороге ведь всякое может случиться, одной головой больше, одной головой меньше…
И сейчас мне нужно немного времени. Заново привыкнуть, осознать, решить, что делать.
Я повернулась, собираясь встать, но на запястье неожиданно сомкнулись пальцы, дернули назад.
— Куда пошла? Я тебя не отпускал. — Нордан рывком притянул меня к себе, и я оказалась наполовину лежащей на его груди. — Вот еще что, котенок. Я передумал насчет твоей охоты на Дрэйка.
— Что? — Я попыталась подняться, но мужчина удержал меня на месте. И похмелье не помешало.
— Я категорически против твоего обхаживания Дрэйка, — повторил Нордан медленно и с доброжелательной почти улыбкой.
— Я… — на мне короткая ночная сорочка. И шелковый халат, легко распахивающийся от жалких моих трепыханий. — Дрэйк тоже… мой хозяин, — зачем я об этом напомнила?
— По документам, — благожелательное выражение лица не поменялось вопреки моему опасению. — Но на тебе мое клеймо, в крови мой яд, а это фактор посущественнее какой-то там бумажки, как считаешь? И в документах значится некая Сая без роду, племени и фамилии, что, правда, не совсем законно, но оставим это на совести того лысого ублю… торгаша. Теперь подумаем. Дрэйк верно заметил, у тебя воспитание леди, однако какая мама-леди назовет своего ребенка таким невнятным куцым именем Сая? Вывод: или ты действительно скромная бедная девочка Сая, каким-то образом усвоившая манеры леди, допустим, будучи дочерью служанки в богатом доме, или ты леди и по воспитанию, и по рождению, но в таком случае ты почти наверняка не Сая. Максимум сокращение от полного имени. Соответственно, вынужден с прискорбием сообщить вам, миледи, что свидетельство Дрэйка только для сор… туалета и годится. — Продолжая держать меня за запястье, вторую руку мужчина положил мне на затылок, надавил, заставляя наклониться ниже, к самому его лицу. Заговорил тише, предупреждающе: — И твой запах по-прежнему везде. Не сводит с ума, как раньше, но все равно он есть и не только потому, что сейчас ты рядом. Возможно, потребуется некоторое время. Возможно, одного раза мало, и надо повторить еще, для закрепления результата, так сказать. В любом случае, до той поры я бы предпочел, чтобы ты не бегала по ночам к Дрэйку и не строила ему глазки за завтраком.