Она заедет к нему в конце рабочего дня. Одевшись в самый скромный костюм, он отправился в восемь утра, ни свет ни заря, работать исполнительным директором.
Никогда в жизни еще не поднявшись выше, чем шофер или копатель земли — землекоп называется.
Александр даже не представлял, что мистер Нилл так богат. У него были нефтеносные промыслы, банки, а также всякая мелочь: здания, отели, сеть ресторанов, два театра и одна железная дорога. Плюс разные капиталовложения, разобраться в которых у него не хватило бы ни ума, ни жизни. Да он и не собирался тратить на это жизнь. Он только удивлялся всеохватности мистера Нилла.
Мистер Нилл и его семья входили в число десяти самых богатых семей Америки. А значит, и мира. Цивилизованного. И хотя Александр мужественно сражался, его хватило ненадолго.
Через две недели он пришел к мистеру Ниллу и сказал, что согласен лишиться всего, кроме Юджинии, только не быть исполнительным директором.
На что мистер Нилл, подумав, мудро заметил:
— Это вам не книжки писать.
Молниеносная карьера директора была закончена, и на следующий день он уже купался с Юджинией в закрытом домашнем бассейне и выпаривал бренное тело в сауне. Они целовались в пару.
Неяркое зимнее солнце лилось в окно.
Клуиз вошла в зал, где он сидел, и села рядом. Когда-то она была моделью, работавшей для очень крупной косметической фирмы, конкурирующей с самим «Ревлоном». Она была моделью номер один. И сейчас еще сохранила профессиональную привлекательность, хищную сладость улыбки и зовуще-неда-ваемых глаз, которая брала в плен и не отпускала. Завораживающая улыбка, уникальная.
Она вздохнула высокой грудью. На грудь он старался не смотреть.
— Как тебе твоя жизнь, не скучно?
— Наоборот, очень весело. — Он улыбнулся.
— Почему ты совсем не уделяешь мне внимания? Я все-таки твоя родственница.
— Я никому его не уделяю, кроме Юджинии.
— Она так ослепительна?
— Она необыкновенна.
— Она прекрасна, но она ребенок. Я думала, что взрослый мальчик или юный мужчина более интересуется женщинами…
— Например… — Он улыбнулся.
— Такими, как я.
Он перевел взгляд с ее груди на лицо. Сомнений не было. Ее глаза обнимали, сжигали, трогали его и касались. Она откинулась, положив руку на спинку дивана, рядом с его плечом. (Или она дразнила?)
— Ты доволен своей жизнью, образом ее? — Вполне, я понимаю намек.
— Это не намек. Кстати, то, что ты имеешь, в каком-то роде моя заслуга тоже. Я так хотела. Чтобы ты был здесь. Рядом.
— То есть? — Он вопросительно посмотрел на нее.
— Милый, неужели ты думаешь, что мистер Нилл позволил бы когда-нибудь Юджинии выйти замуж, если бы я не приложила к этому руку?
Как на новое открытие посмотрел он на Клуиз.
Она совсем не Полозова, она — Клуиз. Урожденная француженка, такие не сводят с ума.
В голове все перевернулось, потом встало на свое место.
— Ну так? — Она смотрела ласково на него.
— Вы ждете благодарности?
Он думал, что она скажет «нет». Но она сказала:
— И только одной.
Он улыбнулся ее откровенности. Хотя еще ничего не было названо.
— Когда-то давно я читал книгу, которая мне очень нравилась, «Приключения авантюриста Феликса Круля». Так вот, он тоже соблазнял дочку, попутно не гнушаясь и мамой. Которая ему объясняла, что зрелый плод лучше зеленого. Несозревшего.
Клуиз даже рассмеялась от удивления.
— Ты читаешь хорошие книжки. Я не ее мама, солнышко. Неужели я так старо выгляжу? Мне тридцать один, как ты мог это подумать?
Он сам удивился, что она так молодо выглядит, с виду ей, казалось, двадцать семь, впрочем, все американки выглядят моложе, в этом им не отказать: они ухожены.
— Где же мама Юджинии?
— Этого я тебе никогда не скажу.
— Почему?
— Этого тебе никто не скажет.
Разговор загадками, подумал он про себя. И усмехнулся, вспомнив, как считал, что Клуиз наградила Юджинию парой стройных точеных ног.
— Значит, я свободна от этого греха, — отреагировала по-своему Клуиз на его усмешку. — Это ничего не меняет. — Он продолжал думать: какая тайна кроется в отсутствии первой жены Господина?
— Действительно? — Клуиз была неподдельно удивлена.
Ее длинные точеные ногти коснулись его щеки.
— А жаль, — и было непонятно, шутит она или говорит всерьез. Было вообще ничего непонятно и стало еще непонятней.
— Мне тоже, — проговорил он.
— Чего? Скажи, я все сделаю для тебя. — Ее грудь поднялась и вздохнула, едва коснувшись опушки его плеча. Он удержался, чтобы не закружилась голова от запаха ее тела, смешанного с запахом духов, волос и платья. Тончайшее дуновение аромата. Она вся пахла.
Теперь ее глаза, абсолютно ничего не скрывая, прожигали его. Она начала:
— Я очень хорошо помню все, что ты говорил. И особенно один наш разговор, когда ты сказал: «Для того чтобы женщина возбудила подчиненного ей мужчину, нужно, чтобы он поднялся до ее уровня. Вряд ли хотя бы одна нормальная женщина может возбудиться шофером». Я подняла тебя до себя, максимально приблизила…
Он обернулся, в дверях стояла Юджиния. Рука Клуиз лежала на его плече. Слышала ли Юджиния последние слова? Фразу. Она ласково улыбнулась ему. Клуиз встала:
— Ну, мне пора, у меня встреча с косметичкой. Юджиния, не забудь, милая, что сегодня вечером твой папа ждет вас к обеду.
Перевоплощение было уникальное.
— Я помню, — сказала Юджиния.
— Александр, могу я занять твоего шофера, он и так целые дни ничего не делает. — И вдруг она улыбнулась и тихо сказала, как будто про себя: — Не повторяй ошибок мистера Нилла.
— Да, конечно, — ответил он. — В любое время. Клуиз вышла изящной походкой из зала. Ее бедра
были восхитительно стройны. Она это знала. И старалась ими двигать так, чтобы они ослепляли еще больше. Ему была интересна реакция Юджинии, так как еще никогда между ними не появлялась женщина. Он ждал, и тогда Юджиния сказала, но очень мягко:
— Она совсем не Полозова, она — Клуиз. Урожденная француженка, такие не сводят с ума.
И он поразился ее памяти и взрослой зрелости, которую она практически никогда не показывала.
— Меня ты в этом смысле невысоко ценишь? — Он полушутил.
— Я верю в тебя, — просто ответила она.
Он обнял ее за талию, и их губы слились, как дыхание.
Все дни он писал, осенью и зимой это всегда получалось лучше, легче шло и не так выматывало, как весной и летом, опустошая.
Юджиния начала учиться читать на русском языке. Она уже знала все имена на корешках книг: Толстой, Достоевский, Пушкин — и читала заголовки.
Она сама вытирала пыль с книг, почти каждый день, зная, как он ими дорожит. Он объяснял ей алфавит, мешая его с физиологическими примерами. И она говорила, что ей нравится — так учиться.
Раз в месяц они летали в Бостон. Это была традиция. В Бостоне находился лучший крабный ресторан, который любила Юджиния. И в одно из воскресений семья обязательно летала на обед из крабов и в ту же ночь возвращалась. Это был не каприз, а слабость Юджинии, которой активно потворствовал мистер Нилл.
В этот раз они провели в Бостоне два дня, чтобы он посмотрел город, а потом ели необыкновенный крабный обед. Юджиния была в восторге.
Они сидели вчетвером за столом и пили какое-то невероятно редкое бельгийское пиво. Юджиния не пила.
И мистер Нилл сказал, что отныне он передает свои обязанности и в Бостон будет летать с Юджинией Александр — кушать крабов. Чему Юджиния была рада больше, чем крабам. О н это делал в течение четырех лет. — Четырех лет?! — не поверил Александр.
— Зато все остальные годы — ваши, — пошутил мистер Нилл, и все рассмеялись.
По возвращении назад у трапа самолета их встречали коричневый «кадиллак» и его друг Миша.
Юджиния передала ему коробочку крабов, которую привезла специально для него.
Александр не обратил на это достаточного внимания.
Клуиз замерзла в Гросс-Пойнте, и они решили снежный праздник справлять под лучами горячего солнца. Впервые он ел приготовленное Клуиз и должен был сознаться, что у нее были не только изящные руки, но и толковая голова. Плюс гастрономический вкус. (Он забыл, что Франция — колыбель гурманства.) Не отвлекая Юджинию, Клуиз попросила помогать его: Юджиния обсуждала что-то с отцом. И весь день Александр провел на кухне с Клуиз и был очень рад, что нашлось чем заняться.
Обед был со свечами, возгласами и взглядами.
Касательно последнего Клуиз, видимо, считала, что она выше подозрений…
Утром они купались в море. И не верилось, что где-то снег, зима. Пальто и холод.
Нельзя сказать, чтобы Миша переутомлялся на работе. Он попросту ничего не делал.
Юджиния почти никуда по утрам не ездила без Александра, который сам любил водить машину, и Миша наслаждался жизнью.
Трудно вспомнить, кому первому пришла эта идея — чтобы Миша фотографировал: вечера и гостей. И ему бы платили. Лишние деньги никому не мешают.
Его фотографии нравились. Чему Александр был очень рад, так как на него давило, что его друг — никто. Ему стали заказывать студийные портреты, съемки за городом — известность его росла.
Фотограф попросил Юджинию стать его моделью и позировать, на что она легко согласилась. И тогда это случилось впервые: Александр увидел ее смущенной. Она пришла к нему в библиотеку и первый раз прервала, сказав, что Миша предложил ей позировать обнаженной.
Александр улыбнулся, он хорошо знал своего друга, сказав, что ничего страшного нет, просто он до сих пор воспринимает ее не как жену, а как девочку. И пошутил, сказав, что у нее уникальное тело и ей нечего смущаться.
Юджиния повела плечами, но смолчала. И в первый раз было непонятно, что она думает. Вернее: как?
Мистер Нилл повторял неустанно, что, имея молодую жену, не следует иметь такого близкого друга — холостяка. Чего Александр абсолютно не понимал. Так, сметана может испортить даже кота, говорил мистер Нилл, и Александр поражался, что он знает фольклор.
Но самое главное, чего мистер Нилл не понимал, зачем им нужен шофер, который не работает шофером.
Миша процветал, его холеное, сытое лицо стало известно во всех домах, где бывали Александр и Юджиния, всем их друзьям и друзьям друзей. Он богател, теперь, чтобы попасть к нему для съемок, нужно было ждать неделю, две — все его дни были расписаны. И цену его поднимало то, что позади него стояла чета: Александр и Юджиния.
Единственная слабость, которая была у Александра помимо Юджинии, — кино. Собственно, это можно понять, такая страсть существовала у каждого, вырвавшегося из рабской страны, где ничего нельзя было увидеть. Американские фильмы показывали все. Он пересмотрел их около тысячи в первые два года. Это был единственный способ узнать страну, людей, привычки. Потом, правда, среди чепухи и проходного нравилось только отобранное, лучшее, необыкновенное, такие фильмы, как: «Graduate»,[6] «New York, New York»,[7] «Godfather»,[8] «Taxi driver»,[9] «All that Jazz».[10] Зная эту его страсть, мистер Нилл сказал, что устроит вечер для него на том, другом берегу, и назвал имена звезд, которых пригласит. Александр не поверил, что он встретит всех этих людей, о встрече с которыми не мог и мечтать, или увидит их близко, вне экрана. Самых блестящих актеров и актрис.
У каждого человека есть свои слабости, у него была эта.
Позже, на одном из вечеров, они познакомились с четой, которая оставит в жизни Александра определенный след. Ричард Соул был владельцем сети кинотеатров, для ровного счета двадцати. Невысокий седой джентльмен с кровавого цвета платком в кармашке пиджака, он казался еще ниже на фоне высокой, стройной жены. Шила Соул была абсолютная красавица. И больше ничего. Ей ничего больше не нужно было. Маленькая принцесса.
Александр всегда хотел встретить владельца кинотеатра и, ходя в кино, часто пытался представить, какой он. Это была его мечта, когда он сидел в Риме, в ожидании визы в Америку, — иметь свой кинотеатр. Мечтать о нем. И показывать лучшие фильмы. В своих мечтах он никогда не думал о прибыли, почему-то всегда думал о людях.
Через два дня он получил конверт от Р. Соула с пятьюдесятью пропусками во все кинотеатры и с пожеланиями наслаждаться фильмами в его театрах.
Мистер Нилл и мистер Соул были достаточно хорошо знакомы. Потом Александр и Ричард Соул стали видеться чаще. А все началось с пропусков.
Юджиния проснулась рано. Когда она вспоминала прошедшую ночь, ее тело вздрагивало, ощущая трепет в тех местах, где касались его руки, губы… Это была еще одна поразительная ночь. С каждой такой ночью она расцветала все больше, становилась обворожительней и искусней. Ее движения были в такт, объятия — в ритм, руки — нежней и смелей, тело — … и совершенней. Все то, чего она раньше стеснялась, расцвело в страсти и в темпераменте. Прошлой ночью Александру невольно вспомнилась Москва. Страсть Юджинии… Он думал, что никогда больше не встретит такую, как Юлия, которая у него стала последней. Самой последней и самой необыкновенной. Там.
Юлия. Она была страстная. Такой страсти он не встречал, не знал и не представлял, что она существует. Они познакомились на проводах кого-то. Первое, что он заметил, — это удивительно задранный маленький задик, вызывающе торчащий, и абсолютно детское, невинное лицо мышонка. Две полные противоположности. Такую невинность, казалось, невозможно встретить в наше время. Но она была написана на ее лице. Едва буркнув что-то ему в ответ о сигаретах — он не знал, что она курит, — которые искала, она исчезла со старыми друзьями. Они встретились позже, с препятствиями и препинаниями. Он повел ее в парк. Тонкий детский голосок раздражительно реагировал на то, что он говорил и рассказывал, она спешила и досадливо сообщала, что все знает.
Он пробовал разное и о разном. Он хотел ее удивить. Она реагировала одинаково. Казалось, этот ребенок действительно все знает. Кроме одного: трудно поверить или представить, что этого невиннейшего лица кто-то касался.
Они расстались, чтобы на следующий день встретиться снова. Он повел ее в кино. Шел американский фильм, попасть на который считалось событием. И вдруг по ходу развития сюжета она вздрогнула от чего-то и прижалась к нему. На него пахнуло таким детским мириамом, такой сладостью и таким совершенным невинством, что в голове закружилось, поплыло, в крови забурлило. И даже американские актеры не могли остудить этот жар, хотя и пытались достойно это сделать до конца фильма. Из кинотеатра он вышел, почему-то держа ее детскую руку, которую она не убрала. На его рассказы она реагировала еще более раздраженней и невнимательней. Но на следующий день встретилась с ним опять. Он балдел и пьянел, глядя, как она выходила из машины, подвозившей ее, ишла к нему, цокая на своих высоких «сабошках» (чтобы быть длиннее), с невиннейшей челкой на глазах, высокой детско-женской грудью, в какой-то плиссированной пелеринке цвета попугая и павлина, и вся улица смотрела на нее. А он прощал ей даже ненавистные, больше всего ненавидимые, обязательные опоздания. Он прощал ей даже это. Чего не прощал никому.
Он не знал, как удивить ее, и повез домой к своему другу — футбольной звезде национальной команды. Ей понравилась квартира, и она понравилась звезде. Он водил ее по комнатам, показывал кубки, грамоты, фотографии с Пеле и на чемпионате мира в Уимблдоне, групповые снимки, золотые медали чемпионов Европы, завоеванные в первый и единственный раз, где его друг забил победный гол — 1:0. Вот другом он ее удивил…
Потом они ужинали и развлекались. И тогда Александр в первый раз поразился: как она пила водку. Профессионально, легко и как само собой разумеющееся. Слабая, казалось, ручка с оттопыренным пальчиком легко опрокидывала полную рюмку, но сначала — вздыхала не по-детски, кидок до дна и нет содержимого, чуть расширенные глаза. И не отказывалась от еще. Тонким голосом говоря «спасибо». Как старые перечники, постоянно переглядываясь со своим другом, они только восклицали наперебой: «Нет, ты смотри, какой ребенок! Какое солнышко! Ласточка какая!» — «Саш, я не могу, не видел никогда таких! Это же чудо!»