Пьеса называлась «Кто боится Вирджинии Вулф», и она потрясла его.
Долгую ночь он не спал, глядя на лицо Юджинии, и обдумывал пьесу снова и снова. Он подумал, что хорошо, что он не пишет драматических произведений, после Эдварда Олби он бы не коснулся пера, а пером — бумаги.
Сознавал ли Олби, что он создал? Автору подчас очень трудно оценить им созданное. Понимал ли, что три четверти пьесы были шедевром литературы XX века.
На следующий день, уже рано утром, он сидел и писал. Он знал, что не встанет из-за стола, пока не закончит эту вещь. Он уже сидел внутри нее, чувствовал сюжет, и герои повиновались. Он никогда никому не говорил, о чем он писал, не объяснял, почему он писал или не мог без этого. В послесловии к «Лолите» у Набокова Александр прочитал интересное высказывание: «Профессора литературы склонны придумывать такие проблемы, как: «К чему стремится автор?» или еще гаже: «Что хочет книга сказать?» Я же принадлежу к тем писателям, которые, задумав книгу, не имеют другой цели, чем отделаться от нес…» Он бы сказал «родить» вместо небрежного «отделаться от нес». Но маэстро, наверно, знал о глаголах немного больше. Впрочем, когда он пытался калькировать английский на русский, это не всегда получалось, не всегда звучало. Александр же хотел просто выплеснуть из себя готовое, созревшее, мучившее, освободить голову и душу, дать свободу перемалывающему мозгу, который в глубине себя уже держал и обтачивал новое дитя.
В два часа, когда вошла Юджиния, он читал. Александр не насиловал себя сверх меры, так как во второй половине дня свежесть мысли, заряд желания и энергия письма истощались. На этой точке лучше было остановиться, до следующего утра.
— А почему ты теперь читаешь «Лолиту» на английском?
— Во-первых, я чувствую себя в чем-то после-тридцатилетним стариком, соблазнившим малолетнюю девочку… и переживаю ощущения снова. — Он поцеловал ее смущающиеся губы и глаза. — Но это шутка. Я пытаюсь проследить одну вещь: Тургенев и Бунин были его любимыми писателями, так вот, отложили ли их описание любви какой-нибудь отпечаток на то, что написал Набоков? А так как оригинал он писал на английском, а мне давно пора знать этот язык, то я и осложнил себе работу, пытаясь понять английский пришельца. И об этой связи я хочу впоследствии сочинить статью.
— Ты пошлешь ее в журнал?
— Если статья получится.
— А потом ты поцелуешь меня… еще?
— Ради таких прекрасных глаз — не потом, а сейчас.
Вечером они уезжали в гости. Теперь они почти все вечера проводили вне дома, после дня рождения Клуиз у них появилось много знакомых и приятелей. Их приглашали, с ними дружили, о них заботились, их желали и звали. Были неплохие люди, интересные вечера и даже феноменальные попойки, когда Юджиния вела машину, а он спал на ее плече. Были интересные люди, и все-таки он чувствовал себя среди них чужаком, не своим, он был для них пришельцем из другой галактики и знал, что никогда не сможет раствориться в них и стать одинаковым с ними. Они были разные. И он удивлялся, что могло привлечь Юджинию и как он мог ей понравиться. Однажды он спросил ее об этом.
Она ответила шутя:
— Я слишком перечиталась русской литературы, по твоему совету. — А потом сказала с улыбкой: — И потом, мы такие разные, ты очень необычный, я не могла не влюбиться. И еще: я была удивлена и очарована тем, что волнует тебя, тебя совершенно не интересовали деньги, дома, машины, материальная жизнь, будто ты жил в другом мире. И мне захотелось в этот мир перенестись с тобой. Но сначала… я захотела тебя.
— Когда?
— Первый раз в том баре… когда двое пристали к тебе и я увидела твои глаза. И я подумала, что ты, должно быть, очень необычный. И я не ошиблась.
— А если б ошиблась?
— Я бы заставила себя полюбить тебя такого, какой ты есть. Я уже знала, что полюблю тебя. Что ты предназначен мне.
Этого было достаточно для объяснения. Он сжал ее губы своими губами, и их языки коснулись.
— Это необъяснимо словами. Высказанные слова — это только оттенки, намеки, тени. А в глубине все гораздо тоньше, — сказала она.
— Переживания души всегда были самыми трудными для выражения. Муками писателя, которые каждый преодолевал по-своему. Потому еще, что в каждое слово они вкладывали и часть своей души, если не всю душу.
Ему нравилось, как она слушала. Более внимательных испытывающих глаз он не встречал. Ему нравилось ей рассказывать, он знал, что через рассказ люди приближаются друг к другу. Но существовала еще другая близость, и в этой близости он ожидал: еще немного времени — и она станет совершенна. Все, что он накопил, знал, собрал, он вкладывал в нее, передавал, обучал, распускал…
Во сколько бы Юджиния ни засыпала, она по-прежнему вставала рано, чтобы сделать ему чай, намазать орехового масла, положить ложку джема, свернуть салфетку. И эта мелочь совсем незначительная забота — была для него дороже всего в мире. Эта была деталь, которую он ценил больше, чем само полотно. Он никогда не верил в сказанные слова, это был пустой звук, он всегда верил в штрихи, незаметные детали, в пустяки, из них, и только из них вырисовывался портрет. Создавался образ.
Каково же было его удивление, когда на следующее утро, на кухне, за столом он застал мистера Нилла. Мистер Нилл никогда не вставал поздно. Но дело было не в том.
— Я все думаю, что в этом такого особенного — есть на кухне, и почему в зал вас можно заманить только на обед? Я попробую, если вы не возражаете?
Он улыбнулся. Юджиния налила отцу кофе и сделала обычный тост с джемом из мандариновых корок. Они сидели втроем. Она напротив них. Юная леди перед двумя мужчинами. И в этом что-то было. Окончив, мистер Нилл встал и сказал:
— А в этом что-то есть…
Поблагодарил за кофе и, взглянув на Юджинию, попрощался.
Юджиния с улыбкой смотрела на Александра.
— Так ты весь дом переучишь, и они будут питаться на кухне.
— Не дай бог, тогда нам придется переезжать в зал и чувствовать себя потерянными в его высоких одиозных стенах.
В дверь позвонили, еще через минуту Дайана принесла розы для Юджинии, две корзины, и пошла наверх.
Он прошел в кабинет, сел за стол и задумался.
В два часа дня он заехал за Мишей, и они поехали забирать машину. Это был шоколадного цвета лимузин с кремовыми сиденьями.
— И это буду водить я! — воскликнул его друг, подпрыгнув от радости.
Александр показал ему несколько кнопок, все было автоматическое, к хорошему привыкаешь быстрее, чем к плохому, и они поехали смотреть дом и место Мишиной работы.
Александр не ел сегодня с Юджинией, и она знала, что он вернется не один. Они шли по дому.
— И это твой дом?!
Главный лакей, воспитанный по староанглийской моде, вежливо приблизился и спросил:
— Вы хотите что-нибудь выпить, сэр? Миша обалдело уставился на него, не веря.
— Нет, спасибо, Джордж, не сейчас.
Они поднялись наверх и сели в просторном зале на их половине. Не прошло и мгновения, как Юджиния сама принесла чай и вкусные бутерброды. Вежливо поздоровалась.
Он обратил внимание, как Миша ощупал ее взглядом, когда она выходила, чтобы им не мешать.
— Ты, я смотрю, неплохо устроился! — пошловатая игривая гримаса поплыла на его лице.
— Не болтай, Миш, глупости. Юджиния — это единственное, что есть у меня в мире. И ее никто не смеет касаться ни взглядом, ни словом. Ни тем более обсуждать, запомни это, она вне обсуждения.
Их взгляды скрестились.
— Хорошо, хорошо, что ты так завелся.
— Извини, это прошлое и воспоминания. Не важно, ты здесь ни при чем. Давай ешь.
— В жизни не ел таких обалденных бутербродов, что там внутри — золото?
Он улыбнулся:
— Теперь будешь есть каждый день.
— И уверяю тебя, не буду жаловаться. Они рассмеялись.
— Можно посмотреть дом? Никогда не был в приличных домах в Америке. Первый раз.
— Конечно, только наешься сначала.
После второй чашки чая он повел его смотреть дом.
— И весь этот дом твой?!
— Нет, половина.
— Они, наверно, обалденно богаты? — Достаточно.
— Как ты подцепил такую?..
— Миша!
— А, да, извини. Я все забываю, что ты респектабельный человек теперь.
— Это здесь ни при чем. Я не хочу, чтобы ты, как лакей, копался в грязном белье господ, обсуждая. Я хочу для тебя совсем другой жизни, на высоком уровне, равным среди равных. И не хочу, чтобы тебе потом было стыдно за свои слова.
— Извини, я ценю все, что ты делаешь для меня.
— Я также хочу, чтобы вечерами ты ходил на курсы английского языка и выучил его как можно скорей. Без него ты никуда не двинешься. А потом… У Юджинии много друзей и подруг, и не случится ничего плохого, если одна из них будет осчастливлена красивым мальчиком оттуда. Ты не против?
— Даже очень нет!
— Пойдем, я тебя поближе познакомлю с твоей будущей хозяйкой.
Они поднялись в библиотеку Юджинии, где она читала. Он постучался и официально представил их. Юджиния рассмеялась и сказала, что с завтрашнего дня он свободен.
— Как, с самого первого дня работы? — Миша говорил на ломаном, ужасном английском.
— Твой первый день работы был сегодня. Я думаю, что это надо отпраздновать, если в жизни что-то достойно празднования.
И он повез Юджинию и Мишу в тот дорогой ресторан. Где они были первый раз; они провели весь вечер вместе.
Первую часть дня Александр писал, вторую — посвящал Юджинии. У нее была страсть кататься на лошадях, и он возил ее кататься, со временем объездив все фермы-ранчо в округе штата. Возвращаться обратно надо было до пяти часов, чтобы мистер Нилл не увидел ее в сапогах или не почувствовал запаха: он был категорически против, чтобы грубые спинылошадей носили на себе нежные косточки Юджинии. Нужно было видеть ее гарцующей на лошади и сколько это ей доставляло радости, как галопом неслась она со склона, мастерски управляя поводьями.
Итак, они возвращались до пяти. В этот раз, когда Юджиния пошла переодеваться наверх, он столкнулся с Клуиз. Она была в изящном темно-бордовом платье с довольно большим вырезом. Верхняя часть груди и ее шея были голые. Не то куда-то собиралась, не то вернулась откуда-то.
Она взяла его за руку и провела в комнату с камином.
— Как твоя жизнь? — спросила она.
— Спасибо, хорошо, — ответил он.
— Нравится? — Ее глаза, чуть сузившись, улыбались.
— Юджиния — очень, остальное обычно.
— Так уж обычно? — Она погладила его по руке. Александр улыбнулся, поняв. Все-таки она обворожительная женщина, подумал он про себя.
— Ты помнишь, я обещала тебе рассказать самую забавную историю: как мистер Нилл ошибся? Я расскажу. Кстати, он никогда не забывает своих ошибок и не прощает их себе. А это была его единственная. Он безошибочный человек.
— Какая?
— Ты. Тебе, наверно, не совсем понятно, почему я тогда показывала тебе ноги в машине и якобы пыталась соблазнить. Видишь ли, раньше, очень давно, я была, ну, своего рода «цеплялой», я могла получить любого мужчину, которого хотела, и они были со мной до тех пор, пока этого хотела я.
— Это был источник жизни?
— Да, — не смутившись, ответила она. — Потом один из них сделал меня моделью, он оказался фотографом, и моя жизнь изменилась. Деминг Нилл знал об этом и решил использовать мои неотразимые качества, чтобы проверить тебя. Это в его натуре: использовать вещи. И тогда я разыграла водевиль. Но ты не отреагировал даже на меня, и он успокоился. Зато Юджиния отреагировала на тебя. Это была его большая ошибка.
Александр не мог поверить прагматизму ума мистера Нилла: подставлять собственную жену для того, чтобы проверить безопасность дочери. Хотя он понимал, что Клуиз говорила правду.
— Понравилась история? — спросила она.
— Для чего вы мне это сказали? Ее глаза медленно влились в его.
— Я не хочу, чтобы ты проигрывал. Запомни, он никогда не прощает ошибок. Даже себе.
И в этот момент вошла Юджиния.
— Благодарю вас.
— Не за что, — ответила Клуиз, отводя от него взгляд.
Юджиния подошла и села рядом.
— Ну, не буду вам мешать. К тому же мне еще надо надеть колье, мы едем в театр. Спектакль начинается рано. А после едем обедать в твой любимый ресторан. Александр, хотите присоединиться к нам, это примерно в десять вечера. И Юджиния доставит удовольствие папе.
Юджиния посмотрела на него и кивнула.
Едва они остались вдвоем, она прильнула к его шее (от нее пахло апельсиновой водой, которую она подмешивала в свою ванную).
— Я соскучилась по тебе, можно мы будем все остальное делать позже?..
Он, естественно, согласился. Только бы дурак отказался от этого. Они даже опоздали в ресторан к десяти вечера, все равно обрадовав мистера Нилла появлением Юджинии.
На следующий день мистер Нилл попросил его зайти к нему в кабинет в пять часов.
Едва только Александр коснулся двери, как ему предложили войти. Он отказался от коктейля перед обедом и приготовился слушать.
— Я не сразу вам сказал, что я думаю о вашем будущем, но я думал что-то, — начал мистер Нилл. — Я надеюсь, вы понимаете, что ваши писания — это хорошо, но это Америка, и она русского языка еще не знает. К сожалению. Тем более литературой не особо интересуется. Так что прокормить на это вашу жену вам не удастся. Я ждал, как долго это продолжится, и надеялся, что все скоро кончится. Я имею в виду Юджинию, вас и etc. Но теперь я понимаю, что это надолго: я никогда не видел, чтобы Юджиния была так счастлива и довольна, — столько радости на ее лице, даже в те шестнадцать, что она жила со мной. И поскольку ее судьба связана с вами, то я хочу, чтобы у вас было какое-то будущее. Я не мог сразу решать будущее двоих, Юджинии и вас. Поэтому я сначала решил для нее. Потом понял, что ее будущее зависит от вашего, и я хочу, чтобы оно было прекрасно. Будущее ее. Я не хочу, чтобы она была нищей и ничего не имела в своей жизни. Александр раскрыл рот. Мистер Нилл продолжал:
— Вы богаты сейчас, я согласен. И можете купить ей все, что она ни пожелает. Но дело в том, что я хочу быть уверенным: когда меня не станет, а меня не станет когда-то, — моя дочь будет иметь все — всегда. И чтобы состояние моей семьи постоянно удваивалось. Это Америка. Звучит, наверно, странно, но это стремление всех американцев — удвоить то, что они имеют. Каждый — на разном уровне. Поэтому я решил — исходя из всего сказанного — сделать вас исполнительным директором моей главной корпорации. С последующим переходом в ваши руки всех моих предприятий и наследованием их. Пятьдесят один процент акций которых будет принадлежать Юджинии.
Александр, ничего не понимающий в этом, сказал:
— Даже сто один процент пусть принадлежит ей. Чем больше, тем лучше.
Мистер Нилл невольно улыбнулся.
— Вы еще молодой человек и не все понимаете. То, что я вам предложил, — подобного не бывает даже в американских сказках, пекущихся в Голливуде. Поэтому меня немножко удивляет ваша реакция, я рад, что вы не жадны. — Деньги — это всего лишь деньги, — произнес Александр.
— Это гениально сказано, — улыбнулся мистер Нилл. — Но давайте вернемся к серьезному делу. Так что вы думаете об этом?
— Я должен спросить Юджинию.
— Почему? — не понял мистер Нилл.
— Потому что полдня моей жизни принадлежит ей. Мне придется отнимать это время у н е$7
— Что?! — Мистер Нилл не поверил тому, что услышал. — Я предлагаю вам стать директором моей компании, а вы мне говорите, что…
Он несильно встряхнул головой. Волосы были тщательно уложены.
— Да, вы оба должны ходить в детский сад. Александр рассмеялся.
— Я поговорю с Юджинией сам, она пока что росла в нормальной американской семье, а не… — он запнулся, — и все поймет. Что мужчина должен делать в жизни что-то. А вас я жду ровно в восемь утра в моей машине, вы поедете со мной на работу.
Юджиния провожала его, как на войну, и все предупреждала, чтобы он не боялся: секретарей, советников, вице-президентов, кто ему будет объяснять.