Написав заявление, Светлана ушла. Я положил перед Надей распечатки с сайта. И сказал зачем-то, тут же мысленно обругав себя:
- Тебе идет этот цвет.
- Денис, ты собирался насчет тендера, - она бегло просмотрела две страницы. – Ясно. Соцпроект. Как Славка говорит, плюсик в карму. Хорошо, подготовлю заявку. Тот случай, когда любой исход и хорош, и нехорош.
- Надя… Давай все-таки поговорим.
- Нет, Денис, - она упрямо сдвинула брови. – Ты все тогда сказал правильно. Наши деловые отношения начались с нуля. Ничего не было. Ничего не будет.
- Прости за то, что я это сказал. Я был неправ.
- Нет, - она встала, - ты был как раз прав. Не думай, что я тогда смертельно обиделась и теперь изображаю непонятно что. Дело не в этом.
- А в чем? – я тоже встал, и мы оказались по разные стороны стола, глядя друг другу в глаза. – В Лисицыне? В том, что я женат? Но я…
- Неважно, Денис. Я не хочу об этом говорить. Вообще не хочу, понимаешь? Еще одно слово – и напишу заявление об увольнении прямо сейчас. Я и так собираюсь. Ищу другое место. Не заставляй меня уходить в пустоту.
Она повернулась и вышла.
Вот так, да? Уходить собираешься? Интересно, а дружок Славик об этом знает?
Я протянул руку к селектору, но тут же отдернул. Нет, эскалация точно была ни к чему.
Утренний раунд довел меня до полного отчаяния. Однако сейчас, когда, казалось бы, стало так плохо, что дальше некуда, вдруг включился режим упертости.
Что-то тут было не так. Вчера она написала мне сама, хотя никакой служебной необходимости не имелось. А потом не ответила на мое сообщение. Утром, увидев, улыбнулась, словно всю неделю ждала этой встречи. И сразу же скисла, как будто вспомнила о чем-то неприятном.
Еще одно слово – и напишешь заявление? Ну давай, попробуй. Черта в ступе, две недели отработаешь, по закону. А за это время, глядишь, ишак и сдохнет[1].
Если дело в моем женатом… пока еще… статусе, могла бы не перебивать – и все бы узнала. А если хочешь по гроб жизни делить этого козла с законной женой – твои трудности. Но тогда скажи об этом прямо.
Да потому что, мать твою, неправда, что «ничего не было». Или мы с тобой объяснимся, или… черт его знает что тогда будет.
Впрочем, я не собирался бежать за ней и продолжать разговор прямо сейчас. Стратегию надо было продумать. И тактику тоже.
В начале четвертого желудок настоятельно просигнализировал, что я забыл пообедать. Столовая уже закрылась, и, поколебавшись, я все-таки пошел в буфет. В надежде, что в это время никого из наших там не будет.
Ага, как же. Некоторые… рыжие у нас тоже начальники, им внутренний распорядок не указ. Сидит, уныло салат ковыряет. Интересно, она вообще ест что-нибудь или фотосинтез освоила?
Увидела меня, вспыхнула. Дернулась встать и уйти, но передумала. Решила, что я ее выслеживаю? Да на здоровье. Я тоже не уйду. Война войной – а обед по расписанию.
Мог, конечно, и к ней подсесть, но это было бы уж слишком. Даже собаку не трогают, когда она жрет. Устроился за соседним столом, мест свободных хватало. И тут у нее зазвонил телефон. Разговаривала тихо, почти шепотом, но я все равно слышал каждое слово:
- Да, Варечка, видела вчера. И сообщения, и пропущенные. Прости, пришла после этого разговора – сдохнуть хотелось. Выпила снотворное и спать легла. А сегодня… Нет, не говорила. Не хочу, - тут она коротко взглянула в мою сторону и сразу отвернулась. – Вообще ничего больше не хочу. Извини, я сейчас не могу разговаривать. Вечером перезвоню.
[1] Отсылка к известной притче из книги Л.Соловьева "Возмутитель спокойствия" о Ходже Насреддине
=47
Вот этот коротенький взгляд в мою сторону значил очень многое. Я процентов на девяносто был уверен, что «не хочу» - это обо мне. Почему? Трудно сказать. Интуиция.
Вчера днем она написала, что выходит на работу. Хотя перед этим разговаривала со Славой, так что особой необходимости сообщать мне персонально не было. Написала… потому что хотела написать. Маленький такой шажок навстречу. А потом с кем-то встретилась, о чем-то поговорила, и после этого разговора ей захотелось сдохнуть. Не ответила на сообщения подруги, и на мое тоже. Утром, когда увидела меня, обрадовалась. Вот тут никаких сомнений не было. Не приняла за кого-то другого – именно мне обрадовалась. А потом – вспомнила о той самой вчерашней встрече?
Отшила резко раз, еще резче второй. Хотя, если подумать, я ведь еще и сказать-то ничего не успел. Ни предложить ничего, ни попросить ни о чем. На подлете сбила. Упреждающий удар.
Отсюда ключевой вопрос: с кем и о чем она разговаривала? И как это связано со мной?
Машинально пережевывая жилистую отбивную, я тасовал варианты.
Первое, что вполне ожидаемо приходило в голову – Лисицын. И тут возможно было разное. Например, он все-таки решил развестись. Или его жена подала на развод. Получай, Надя, то, чего давно хотела. И заодно проблему выбора. С одной стороны старый проверенный любовник, с другой… вообще не пойми что и кто. Но при таком раскладе не ясно, почему от разговора хотелось сдохнуть. Ведь не подписала же она кровью контракт с дьяволом и не обязана замуж за Андрея выйти, если не хочет.
Или обязана?.. Ну мало ли. Предполагать так предполагать. Не обязательно замуж, например, на прежних условиях. Или ты, красавица, остаешься со мной, или… Иногда женщину и заставить можно. Шантажом. У них могли быть какие-то хитрые общие делишки с финансами. Или он знает о ней что-нибудь неприглядное. Я, правда, тоже знаю, но это личное, да и в голову бы не пришло как-то использовать.
Ладно, что еще? Помимо Лисицына? Она могла узнать что-то, после чего уже ничего не надо, как она сказала. И тоже хочется сдохнуть. Что-то серьезное о своем здоровье? Опыт общения с безнадежно больными подсказывал: узнав диагноз, хочется чего угодно, но только не этого. Какой смысл хотеть того, что и так скоро произойдет? А вот беременность – более вероятно. И вполне объясняет запуск Лактионова с ноги на Марс. Плохое самочувствие и бледный вид тоже. Вот только одна загвоздочка. Если она ходила к врачу, вряд ли назвала бы это разговором. Да и мало кто сейчас узнает о беременности от врача, достаточно тест сделать.
Еще один вариант – разговор шел конкретно обо мне. Какой я нехороший. Но с кем? В Питере, не считая рабочих контактов, у меня знакомых полтора человека. И вряд ли они могли слить какой-нибудь компромат. Не Полина же заявилась вдруг. Тогда уж Алиса выдала желаемое за действительное. Но, во-первых, ей не надо было с Надей специально встречаться, и на работе можно это сделать. А во-вторых, утопить меня в ее глазах мог только тот, кому было известно: между нами что-то есть. Слава? Или – снова здорово! – Лисицын?
Впрочем, я запросто мог чего-то и не знать. Что я вообще о ней знаю – кроме того, что она сама рассказала?
Хоть я и обещал тогда, что не буду докучать своим присутствием, разумеется, выполнять это обещание не собирался. Ходил за ней хвостом по пятам – она и не замечала. Уж это-то я хорошо умел, особенно в лесу. И сразу понял: не просто так она приехала в глушь.
Убежала от какой-то проблемы – но не от себя. Думала о ней постоянно. Уходила в лес, выбирала полянку, лежала на траве, смотрела в небо. С таким лицом, как будто решала для себя что-то очень важное. Потом застал ее в церкви. Сидела, закрыв глаза, с выражением полного отчаяния. Молилась – или просто думала? Пела поздно вечером, сидя на крыльце. От ее голоса внутри все переворачивалось – настолько это было красиво и… печально. Какую свою боль она вкладывала в банальные, пошловатые слова романсов, наполняя их глубоким смыслом?
Хотелось ей помочь, но как? Это наверняка было что-то очень личное, куда нет ходу посторонним. Несчастная любовь, разрыв? Возможно, это удерживало меня от попытки снова заговорить с ней. Далеко не всегда «новая встреча - лучшее средство от одиночества»[1]. И все-таки рискнул. В последний вечер. Просто решил извиниться и сказать, что утром уезжаю. Мало ли вдруг…
«Мало ли» не получилось. Она молча смотрела на меня: «сказал – и проваливай». Что я и сделал. Собрал вещи, хотел поужинать и пораньше лечь спать, чтобы уехать на рассвете, до пробок. И тут она постучала в дверь. С бутылкой вина. И выражение на лице явно не обещало томный вечер: поболтать и, может, что-нибудь еще. Словно решилась распродать себя на органы. А когда не захотела знакомиться, стало ясно, зачем пришла.
Выговориться. Не зря у католиков в исповедальне не видишь священника. Его словно нет. Даже если он и задает вопросы. Как будто рассказываешь в пустоту, которая все же слушает. Я был для нее такой же пустотой. Случайный человек без имени, который не оставит в жизни никакого следа.
Каждое слово будто ножом резало. Да, грязи в ее прошлом хватало. Но… кто я такой, чтобы ее судить? Или со мной не было похожего? Еще как было. Вот только с ней при подобном раскладе мне не светило абсолютно ничего.
«Ты его еще любишь?» - спросил я.
«Не знаю. Иногда кажется, что еще сильнее, чем в начале».
Когда она меня поцеловала… Самым разумным было развернуться и уйти. Но я не смог. Так сильно хотел ее. Пусть всего один раз. Всего одна ночь. И надежда промелькнула: бывает же так, что клин клином действительно срабатывает. Впрочем, она ее сразу убила, сказав, что это ничего не меняет. Да, всего одна ночь – которая ничего не значит.
Это была такая адская смесь желания и нежности, обиды, разочарования, сожаления... Возвращался утром в город и чувствовал себя выпотрошенным, вывернутым наизнанку. Я знал, что соглашусь на предложение Аркадия, еще до того, как приехал в Змеиный мох. Эти три дня нужны были мне, чтобы свыкнуться с предстоящей переменой в жизни. И встреча с Надей стала еще одним аргументом за. Новая работа, новые люди, новое всё – это не оставило бы мне времени думать о ней. Кто же знал, что все так обернется…
[1] Строка из песни Ю.Антонова на слова М.Танича "Мечты сбываются"
=48
Вообще-то в отмытом и побритом виде все выглядело предельно просто.
Или она будет моей, или объяснит открытым текстом, почему нет. Без обходных путей. Без «я не хочу с тобой разговаривать». Потому что это ни да, ни нет, а меня это не устраивало.
Ясное дело, устраивал меня только первый вариант. Но и второй бы принял – куда деваться, не заставишь ведь. А вот болтаться между небом и землей – спасибо, не согласен.
Подслушанный невольно телефонный разговор все сильно осложнил. Но, с другой стороны, четко дал понять: в ближайшие пару дней лучше притаиться в окопе и понаблюдать. Полезть к ней сейчас – почти со стопроцентной гарантией получить такой отлуп, что после этого можно будет смело поставить на всем предприятии жирный крест. Но и тянуть тоже было опасно. Как отец говорил, куй железо, пока трамваи ходят.
Наметил я себе так. Три дня буду предельно корректен. А потом сделаю то, что стоило сделать неделей раньше. Приеду к ней домой. Не спрашивая предварительно разрешения.
Особенно мило будет, если дверь откроет сваливший наконец от женушки Андрюша, сказал внутренний скептик.
Ну что ж, это тоже вполне так ответ на вопрос.
Или вообще никто не откроет.
А это уже отложенный ответ на вопрос. Потому что ответить все равно придется. Рано или поздно. Да или нет. А если нет, то почему. Зануда? Ну и плевать.
Два дня все шло вполне по намеченному. Держался на расстоянии. Дважды разговаривал с ней и со Славой по тендеру и по другим рабочим делам, абсолютно нейтрально. И под конец удостоился удивленно-растерянного взгляда. Который Надя, разумеется, сразу же отвела, как только я его поймал на излете.
Мы с тобой, дорогая, будем в журавля и цаплю играть? Что, приготовилась к обороне, запаслась камнями и кипящей смолой, чтобы лить с крепостной стены, а никто не нападает?
В общем, все шло по плану, пока в пятницу он не накрылся медным тазом. По совершенно сторонней причине. Потому что позвонил Аркадий.
- Денис, я знаю, тебя ко мне не выпустят, так что завтра прилечу сам.
Заграница была для меня закрыта еще на четыре года. Первая форма допуска. Никаких особых государственных тайн я, конечно, не знал, но многие документы, прошедшие за время службы через мои руки, относились к совсекретным. А поскольку увольнялся я, мягко говоря, нехорошо, то и закатали мне в отместку запрет по полной программе – на пять лет. Особенно обидно, учитывая наличие загранпаспорта. Прописан я был постоянно в Калининграде, а там это насущная необходимость, иначе в Россию поездом или на машине не попадешь. Паспорт был, но визу мне никто не дал бы. И даже в безвизовую страну не выехать, тормознут на границе, поскольку числишься в особом списке невыездных загранпаспортов.
- Мне нужно, чтобы ты подписал кое-какие документы. Конечно, можно было отправить к тебе моего юриста, я так и собирался, но… Подумал, что это, скорее всего, будет последняя наша встреча. И последний мой приезд в Питер.
Убеждать его в обратном было бы глупо и фальшиво. Более чем вероятно, что он не ошибался.
- А как же твоя химия? – спросил я вместо этого.
- Два курса по пять дней с перерывом в неделю. Первый сегодня закончил. И поэтому более-менее в порядке. Но это короткий эффект – как раз на неделю максимум. Так что стоит его использовать, пока я в состоянии передвигаться самостоятельно. До следующих выходных нам надо все успеть.
Планы? Ну что ж, хочешь рассмешить бога – расскажи ему о своих планах. Иногда приходится расставлять приоритеты.
Обычно Аркадий останавливался в гостинице, но на этот раз поселился у меня, и мы проводили вдвоем все дни. Ну, вдвоем – это, конечно, с натяжкой, большую часть времени приходилось заниматься делами и встречаться с огромным количеством народу. Но я везде ездил с ним, даже если мое присутствие где-то и не требовалось. Работа повисла на Славе. «Считай, что ты в командировке», - сказал мне Аркадий.
Впрочем, Славе во всех этих игрищах тоже пришлось поучаствовать, поскольку надо было оперативно готовить новые уставные документы. Задачу сильно облегчило и ускорило то, что Аркадий являлся единоличным владельцем компании, а устав не налагал никаких ограничений ни на продажу, ни на любые другие действия. Способ переоформления «Логиса» на меня выбрали хоть и довольно затратный, но быстрый и безопасный с точки зрения возможных претензий Полины.
- Не парься, - успокоил Аркадий. – Налог на дарение, конечно, придется заплатить очень нехилый, поскольку официально ты мне никто и звать никак. Но я уже открыл счета на твое имя. Как только получишь свидетельство о разводе, сразу перекину туда деньги. Должен успеть. Ну а нет… Заплатишь из наследства. Там даже после всех налогов еще прилично останется.
Славе он насчет своей болезни все-таки признался, когда переоформляли устав. Тот меня не выдал. Сказал, что догадывался о чем-то подобном. За что я, разумеется, был ему очень благодарен.
- Так вот, парни. Все равно об этом молчите, - потребовал Аркадий, когда мы со всеми делами более или менее закончили. – Пока не узнаете, что я того… кончился. Не хочу, чтобы враги радовались, а друзья грустили.
- Послушай, а может, ты останешься здесь? – предложил я. - Буду рядом с тобой. У тебя же российское гражданство, в Питере постоянная прописка.
- Нет, - отрезал он. Так, что я сразу понял: даже пытаться уговаривать не стоит. – Там Диана. И неважно, что она даже не понимает, кто я. И потом… не хочу, чтобы ты наблюдал за этим. Там есть клиника… типа хосписа. Полный уход, красивые медсестры. Умру в окружении красавиц, всегда мечтал. Считай, что я просто уехал далеко. Туда, куда самолеты не летают. И где интернета нет. А завтра я со всеми попрощаюсь. С друзьями. То есть я буду знать, что попрощался. Им не надо.
В субботу вечером мы собрались в маленьком грузинском ресторанчике на Загородном. Человек двадцать. Я знал только Славу и Ивана – начальника лизинга. Кроме них, из «Логиса» больше не было никого. Все веселились от души. Мы со Славой старались держаться. Хотя шуточки скребли, как наждак.