«Ты что-то сдал, Аркаш. Это потому, что не пьешь, чертяка. С каких пор трезвенником заделался? И побрился зачем-то. Такие волосы были! Смотри, девушки любить не будут».
Он улыбался, смеялся, шутил в ответ. Я понять не мог, как ему удается. Откуда столько мужества и выдержки. И что при этом у него внутри.
Когда все уже расходились и прощались, он крепко обнял Славу. Я стоял рядом и слышал его слова:
- Спасибо за все, Славка. Об одном прошу: Денису помогай, как мне. Ну… Степану со Светой передам привет. Так! Никаких слез! Не смей! Все будет хорошо. Маришку и Юльку поцелуй от меня.
Дома мы проговорили почти всю ночь. Хотя и понятно было, что не наговоришься за прошедшую жизнь, и вперед тем более.
- Как-то бестолково у меня все вышло, - сказал Аркадий уже под утро. – Любил одну женщину, женился на другой. Вкалывал, как проклятый. Похоронил дочь… Не дай бог кому хоронить своих детей. И все-таки я благодарен Гале. За то, что была со мной, хоть и недолго. За то, что родила тебя. И что познакомила нас. Да, поздно, но познакомила.
Утром я отвез его в аэропорт.
- Все, Денис, иди, - зарегистрировавшись на рейс, он обнял меня. – Долгие проводы – не люблю. Помни, я уехал туда, где нет интернета.
Вернулся домой, ходил по квартире, как тигр по клетке, не находя себе места.
Как бы я хотел сейчас, чтобы Надя была рядом. Ничего такого – просто чтобы была рядом. Поехать к ней? Но не осталось у меня сейчас сил на разговоры, выяснения отношений. Ни на что.
Завтра…
=49
Если б я знал, чем кончится это самое завтра, лучше бы вообще не просыпался.
Бывают в Питере такие дни, в любое время года, даже в мороз, когда нечем дышать. Реально не хватает воздуха. Может стоять полный штиль, может задувать так, что пакеты удирают из помоек и подскакивают до десятого этажа, но воздух – тяжелый, густой, вязкий. Хочется вдохнуть глубже, еще глубже – и не помогает.
Утро вылупилось серое, прохладное – и душное. И на сердце было так же тяжело. От того, что уже произошло. И… от того, что должно было произойти? Предчувствие чего-то недоброго давило посильнее атмосферы.
Поставив машину, я привычно оглянулся в поисках голубого Тигуана, но не увидел. Это было странным – обычно Надя приезжала раньше. Включил сигнализацию, вышел со стоянки и вдруг услышал за спиной торопливый перестук каблуков.
- Денис!
Может, я случайно, сам того не заметив, заключил договор с дьяволом? Я ему душу, а он мне Надю? Или настолько микросхемы в голове перегрелись, что уже мерещится?
Остановился, обернулся. Она догнала меня, посмотрела снизу вверх, закусив губу. Спросила тихо:
- Попрощались?
Это был так неожиданно, что я даже растерялся. И только кивнул молча.
- Жаль, - вздохнула Надя, и мы пошли к входу, медленно-медленно, словно растягивая эти несколько десятков метров. – Я его сама не знала, видела только раза три или четыре. Но Славка много рассказывал. А ты не можешь к нему поехать?
- У меня первый допуск. Пять лет после увольнения. Знаешь, что это?
- Секретка? Но ведь к родственникам, кажется, пускают, разве нет? При болезни, на… - она запнулась, - на похороны.
- Да, пускают. Но мы-то официально не родственники. Можешь смеяться, меня выпустят, но только чтобы принять наследство. Это, как ни странно, разрешают. Независимо от наличия или отсутствия родства.
- Но ведь можно же как-то все оформить? Ну, не знаю, тест на ДНК сделать.
- Надюш… - вздохнул я. – Долго рассказывать. Сам по себе тест на ДНК ничего не значит. Дает два варианта ответа: «отцовство исключается» и «отцовство не исключается». И вероятность, если не исключается. Стопроцентной, кстати, не бывает. А дальше все в судебном порядке. Вот если б не было завещания, я с этим тестом мог бы через суд добиться права на наследство. Главная проблема в том, что отчим меня усыновил. Фактически надо отменить одно усыновление и оформить другое. А это очень мутно и сложно, особенно если речь идет о взрослом человеке.
- Как все по-идиотски, - она покачала головой. – Иногда сталкиваешься со всей этой бюрократией и чувствуешь такую беспомощность. Хоть башкой об стену бейся – бесполезно. Или взятку давать. Правда, я в этом плане такая бестолочь, что обязательно попадусь с поличным и окажусь в тюрьме.
- Взяткодатель всегда может сказать, что взяткобратель его вынудил. И тогда не сядет.
- Взяткобратель? – рассмеялась она.
- А что? Кто дает – взяткодатель. А кто берет? Получается, взяткобратель.
- А если уже взял? Взятковзятель?
- Ну, наверно, - согласился я. – Слушай, а где ты машину поставила? Я посмотрел – не увидел.
- А я на метро сегодня. У Киры же юбилей. Забыл?
- Черт… И правда забыл. В склерознике-то наверняка записано, у меня там все дни рождения, но в не заглядывал, не до того было. А в телефоне напоминалка на девять часов настроена. И что, прямо сегодня будем праздновать?
- А когда? – удивилась Надя. – В пятницу – еще рано было. А в следующую – уже поздно как-то.
- Привет, молодежь! – зычно гаркнула за спиной юбилярша. Легка на помине, видимо, не одну еще круглую дату справит.
- С днем рождения, Кирванна, - Надя поцеловала ее в щеку, я обошелся словесным поздравлением.
- Ну, я вас вечером жду, да? – уточнила Кира, когда мы уже ехали в лифте. – В шесть в буфете.
- Конечно, - ответила Надя за нас обоих.
- Послушай, а здесь всегда так? – вполголоса спросил я, когда Кира зашла к себе: их с Лисицыным кабинет был у самого лифта.
- Как? – не поняла Надя.
- Дни рождения отмечают.
- Да нет, конечно. Обычно у себя поляну накрывают, для своих. Ну и с кем еще из других отделов дружат. В буфете – только юбилеи, да и то не всегда. Ну и на Новый год. Корпоратив.
- Ей что, не с кем дома отпраздновать? Кире? – уточнил я. – Ну там родственники, друзья?
- У Киры-то? С мужем в разводе, детей нет. Друзья? Понятия не имею. Мы с ней на нейтралке, только по делу. У меня ведь тоже… друзей почти нет. На одной руке пальцев хватит, еще и лишние останутся. Родители далеко. Наверно, здорово хреново в полтос остаться совсем одной.
И такая тоска была в ее голосе… И так захотелось сказать: «Ты – точно не останешься. Если, конечно, позволишь мне быть с тобой».
Мы разговаривали почти так же, как тогда в Змеином мху, сидя в облезлой комнате с лампочкой на шнуре и дырой в стене вместо камина. Что-то такое теплое, доверительное снова возникло между нами – чего ни разу больше не было после того вечера.
Что случилось за эту неделю, пока мы не виделись? Успокоилась? Передумала? Соскучилась? Может, зря я не поехал к ней вчера? Или все-таки наоборот – не зря? Вдруг удастся поговорить с ней вечером – в более непринужденной обстановке?
Слегка кивнув мне, Надя открыла дверь своего отдела, а я пошел дальше – к себе. Продолжая ломать голову над тем, что могло произойти. И, вроде бы, в лучшую сторону все переменилось, но почему-то эти качели не слишком радовали. Тревожное ощущение не уходило.
Телефон истошным писком напомнил о дне рождения Киры, и я заказал для нее цветы с доставкой. Вообще на подарок от коллектива деньги брали из специального фонда, но я решил преподнести букет от себя. Все-таки она была моей союзницей – несмотря на те ядовитые слова о Наде.
Дел за время моего отсутствия накопилось выше крыши, и я был этому только рад – иначе день тянулся бы бесконечно. Но когда стрелки часов перевалили за пять вечера, стало совсем не по себе. Захотелось вдруг встать и уйти. Уехать домой. Но это было бы… во-первых, некрасиво, во-вторых, трусливо и малодушно.
Ты же хотел с ней поговорить, придурок? Все выяснить? Ну вот и вперед. Наверняка выпадет подходящий момент. И, кстати, она без машины. Чем черт не шутит?
- Ты идешь? – заглянул в кабинет Слава.
Я быстро причесался, поправил галстук, вытащил из вазы свой букет, и мы поднялись на четвертый этаж. Туда, откуда уже доносился возбужденный гомон и музыка.
=50
Когда столы составили вдоль стен в линию, в буфете оказалось намного просторнее. Свободную середину, надо думать, выделили для танцев. Вместо стульев притащили откуда-то деревянные лавки без спинок, чтобы усадить народ поплотнее. Угощение, на беглый взгляд, было скромным: салаты, нарезки, овощи, но батареи бутылок впечатляли. Оставалось только порадоваться, что за рулем, и понадеяться, что удастся сбежать до того, как начнется стадия выноса тел. Хорошо бы не одному…
Вручив Кире розы, я огляделся по сторонам. Собрались еще не все, но уже потихоньку рассаживались. Мне повезло: Надя как раз пробиралась за стол вслед за Светланой.
- Можно с вами рядом, Надежда Васильевна?
Она резко повернула голову, и ее глаза поймали отблеск света над буфетной стойкой. Как зеленый сигнал светофора. Разрешающий.
С другой стороны моим соседом оказался Слава. Все бы ничего, вот только напротив уселась Алиса, и тут же что-то коснулось под столом моей ноги. Разумеется, случайно, кто бы сомневался.
Лисицын, как обычно, появился последним. Ну как же не привлечь внимание к своей персоне? Дернул недовольно щекой, увидев меня рядом с Надей, и устроился с краю. Боковым зрением я наблюдал за ней, но она даже не посмотрела в его сторону. Сидела и разговаривала со Светланой.
Открыть «банкет» по рангу пришлось мне. Мастером тостов я никогда не был, бокал минералки красноречию тоже не слишком способствовал, так что обошелся стандартным «поздравляю-желаю». Ну а дальше понеслось… Коллеги так рьяно набросились на закуски и выпивку, что я только диву давался. Такими темпами часам к восьми можно было уже ожидать падежа под стол. Или на то и расчет? Все-таки завтра рабочий день.
Тосты шли один за другим, как будто каждому это вменялось в обязанность и боялись не успеть. Тихую – пока еще – музыку из колонок перебивала болтовня по группкам, на которые неизменно разбивается любой большой стол. Мы сначала разговаривали со Славой, но скоро в беседу влезли Алиса и две ее соседки – дамы из Надиного серпентария. Начали расспрашивать, где и как служил. Я рассказывал, но не им. Наде, которая – я не сомневался – прислушивалась, хотя и молчала.
- Ужас какой! – ахала Алиса. – Вот так в лесу, год за годом. Ваша жена просто героиня. Я бы не смогла.
Закрыла б ты рот, дура плюшевая!
Надина рука рядом дрогнула, напряглась. Я чувствовал ее близость – словно содранной кожей, обнаженными нервами. В такой тесноте сложно было не касаться друг друга. Локтями. Ногами. И тут уже я делал вид, что случайно.
«Извини…те»…
- Разве ж это ужас, девочки? Мой отец срочную служил в Киргизии на высокогорке. Десять человек застава. Девять месяцев снег. Весна – три дня, когда маки расцветают. И снова все голое. Днем пекло, ночью холод. Пролетел вертолет, сбросил тюк с консервами. Промахнулся – попал в пропасть. Сидите, сосите лапу. Собак кормить надо. Списали лошадь, забили. Собакам мясо, бойцам бульон из мослов. Так что я, считай, на курортах служил.
Развязало язык, и вина не надо было, опьяняло то, что Надя рядом. Поворачивалась ко мне, чтобы чокнуться бокалами, встречались взглядом. И чем дальше, тем дольше задерживались эти взгляды, тем труднее было их отвести. И тут же я ловил злобный косяк с дальнего конца стола.
Умойся, Андрюша!
Кира посмотрела многозначительно на Светлану, та куда-то исчезла и вскоре вернулась с гитарой.
- Надечка Васильна, - попросила Кира, - спой, светик, не стыдись. Порадуй старушку.
Надя свирепо покосилась на Светлану, мельком взглянула на меня. По спине побежали мурашки, когда я вспомнил, как она пела в Змеином мху. И взгляд этот узнал: одновременно растерянный и нахальный, слегка не в фокусе. Выпила она уже достаточно.
Музыку выключили, Надя вышла на середину, села на поставленный кем-то табурет. Подстроила гитару, посмотрела куда-то в параллельную вселенную. Начала петь, и я понял, что лечу в пропасть.
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было, чья победа,
Кто побежден, кто побежден?
Все передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
В том, для чего не знаю слова.
Была ль любовь?
Кто был охотник, кто добыча,
Все дьявольски наоборот.
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот, сибирский кот.
В том поединке своеволий
Кто в чьей руке был только мяч?
Чье сердце, ваше ли, мое ли,
Чье сердце, ваше ли, мое ли,
Летело вскачь?
И все-таки, что ж это было,
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю, победила ль,
Так и не знаю, победила ль,
Побеждена ль?..[1]
Каждое слово резало, как ножом. Потому что было о нас. О ней и обо мне. Или… не о нас?
Лисицын покраснел, опустил голову, ноздри подрагивали. По каменно напряженному лицу Славы и сузившимся глазам я понял: и его пробило тем, что, вроде бы, давно осталось в прошлом. Алиса – она смотрела на Надю ненавидящим взглядом, стиснув губы в тонкую линию. Все замерли, почти не дыша, боясь пошевелиться. Ее голос, глубокий, мягкий, похожий на черный бархат, отзывался во мне эхом.
Надя замолчала, несколько секунд стояла полная тишина, которая взорвалась восторженными воплями и аплодисментами. Она спела еще три песни, но я уже почти не слушал.
«Что это было, чья победа?» - крутилось в голове.
Закончив, Надя поставила гитару в угол, села рядом со мной, залпом выпила полбокала минералки. Хотелось сказать многое, но в слова это не укладывалось.
- Спасибо…
Она, не ответила, только кивнула.
Снова включили музыку, притушили свет. Девочки-рекламщицы выбрались танцевать, за ними потянулись и остальные. Кто не хотел – пил и разговаривал, причем балаболили все одновременно, никто никого не слушал. Слава встал и ушел. Лисицын мрачно тянул бокал вина, неподвижно глядя перед собой. Мы с Надей молчали – словно вслушивались друг в друга.
Заиграла какая-то медленная, томительно знобящая мелодия.
- Пойдем? – предложил я.
Она едва заметно улыбнулась. Нервно, напряженно. Встала и обернулась, как будто хотела проверить, иду ли за ней. Глаза снова по-кошачьи блеснули в полумраке.
Мы нашли свободный пятачок – как школьники на дискотеке. Я взял ее за руку, вторую положил на талию. Прошептал на ухо:
- От тебя пахнет… дождем.
Ее пальцы дрогнули у меня на плече, коснулись шеи, убежали испуганно. Я обнял ее крепче и почувствовал, как сильно нас тянет друг к другу. Как два провода под током, текущим в одном направлении. Мы словно замерли в мгновении перед поцелуем. Нет, не так. В мгновении между двумя поцелуями. Один только что закончился, другой вот-вот должен был начаться. Время остановилось.
- Надя… Наденька…
Ее затуманенный взгляд, призывно приоткрытые губы, тепло дыхания…
- Может, пойдем?..
Договорить я не успел. В одну секунду все изменилось. Ее тело, только что мягкое, податливое, как воск, напряглось под рукой. Лицо стало жестким, глаза сощурились.
- Выпьем кофе?
Я не узнал ее голос – резкий, режущий, как край льдинки.
- Надя…
Да что опять с тобой такое?! Что я сделал не так? Что сказал?
Музыка кончилась, она уперлась ладонью мне в грудь, и я отпустил ее руку. И моргнуть не успел, как ее уже не было рядом. Снова зазвучала медленная мелодия.
- Денис Аркадьевич, можно вас пригласить на танец?
Алиса смотрела умоляюще. Я машинально положил руки ей на талию, высматривая за спинами танцующих Надю. Возбуждение никак не желало уходить, и я старательно держал Алису на расстоянии – меньше всего хотелось, чтобы та приняла это на свой счет. Танцевать с ней было неудобно: ростом она едва доставала мне до плеча, к тому же постоянно сбивалась с ритма и наступала на ноги.
Эти несколько минут показались настоящей пыткой. Наконец все закончилось, я поблагодарил Алису небрежным кивком, огляделся по сторонам. Нади нигде не было.