— … Да и кто я теперь? Помощник при тюрьмах. Забыл обо мне вожак. Приставил к позорной службе. За пленным, чтоб он сдох, приглядывать. И зачем так его стережет? Не хуже жены Меченого…
Внутри тихо ёкнуло. Всегда у Вьюна чуйка на важные вести была, вот и сейчас заскреблось что-то под сердцем, запищало тоненько.
— Это ты про кого?
— Да тот дружинник… Которого дозор дней шесть назад изловил.
— Ну? Слышал. Что не по нраву Всемиру пришелся?
— Еще и как не по нраву. Сидит себе в застенке, казни ждет… Меченый к нему каждый день наведывается, а выходит чернее тучи. Допрашивает, наверное, а раскусить не может. Любо дорого на его морду ошпаренную смотреть, пес… Убийца!
И Родан опять затянул скулеж по своему издохшему щенку. Вьюн слушал в пол уха. Надо было ему попасть к пленнику. Для чего — сам не знал, а внутри орало, аж заходилось — надо и все тут. И противиться этому он не собирался.
— Родан, послушай. А хочешь опять в стражи?
Мужчина замолк. Икнул пару раз и утер лоб рукавом.
— Как?
— А так. Помоги с пленником повидаться. Ты меня знаешь, язык то подвешен — мертвого разговорю. А что выведаю, тебе передам. Вот вожак и оценит. Меченому же щелчок по носу, а? И просто и для Стаи польза.
Родан задумался. Вьюн даже слышал, как ворочаются в его хмельной голове нужные мысли. Только бы этот запойный дурень на попятную не пошел, как протрезвеет.
— Можно, — наконец изрек он, — Приходи завтра к вечеру. Только дальше застенка не пущу. И не проси! Меченого убить готов, но ежели что худое Всемиру задумал — сам глотку перегрызу.
Сдержав презрительный смешок, Вьюн со всем смирением ответил.
— И не подумал бы вожаку худого сделать. Как можно? — пробормотал он, — Только ты пока молчи, а то не видать тебе место стражника, как своих ушей.
Родан что-то пробулькал и затих. Сморил его хмель совсем. Что ж, пора эту тушу жене на руки сдавать. Пусть далее она с ним возится.
Женщина встретила их парочку громкими охами и сердитыми взглядами. И, пока оборотница трепала своего незадачливого мужа, Вьюн выскользнул за калитку и был таков.
До назначенного времени он из избы своей и не показывался. И так уже которую седмицу зад себе морозит на улице. От бабьих сплетен, да мужичьих пересуд уши опухли, а Лучезару и сообщить нечего было. Может сейчас повезет? Чутье никуда не пропало, потявкивало время от времени — повезет. Только бы разговор у них сладился.
В назначенное время Вьюн уже поджидал Родана около его же дома. Подкараулив мужчину, когда тот выходил на службу, напомнил о вчерашнем разговоре. Протрезвевший Родан хмуро оглядел вчерашнего своего помощника и молча кивнул.
— Ежели спросит стража, зачем со мной идешь, говори, что посыльным для меня побыть вызвался.
Посыльный, так посыльный. Хоть поломойка, только бы провел. Однако же все гладко вышло. Да и правду, чего с него взять? Не в казну же путь держит. Покосились немного, да и пропустили с миром.
Когда за ними хлопнула тяжелая дверь темницы, Родан тихо молвил.
— Не более четверти часа.
Вьюн понятливо кивнул и тенью скользнул к лестнице, ведущей еще глубже, к самым клеткам. Два ряда каменных закутков жались к стенам, вход их перегораживали толстые, стальные прутья. Вокруг было тихо и сумрачно. В самом далеком углу он и обнаружил того, кого искал. Пленник сидел на соломенной постилке, понурив голову. По телу мужчины то и дело пробегала мелкая дрожь. Тепло в сырых подвалах не держалось и летом.
— Уходи, — сипло прохрипел мужчина, когда Вьюн приблизился к прутьям, — ничего не скажу и говорить более не стану!
— Так послушай хоть, — отозвался он самым спокойным голосом.
Пленник вскинулся. Сверкнули из-под спутанных волос удивленные глаза.
— Не меня ждал? Уж не Меченого ли?
Княжич заскрипел зубами. Меченый… И верно — меченый. Желтоглазый, ошпаренный нелюдь, что уже который раз приходит и пытается завести разговор. Когда он впервые появился тут, Ратимир готов был прутья сломать и шею его бычью заодно. А стоило оборотню дерзнул назвать его по имени, то земля из-под ног ушла. Понял — худо его дело. Но даже не это жгло душу сильнее небесного огня. Его милая сестрица и правда оказалась в когтях жженого чудовища! Но на все расспросы и гневные речи нелюдь имел наглость отвечать, что она тут счастлива. Ратимира перетрясло от воспоминаний, как искусно и легко лгал ему в лицо оборотень.
— Вижу, о нем вспоминаешь, — хмыкнул меж тем незнакомец, — уж больно зло смотришь.
— А ты зачем здесь, — грубо оборвал его Ратимир. Мужичонка нравился ему ничуть не больше, чем Меченый. Все они, шкуры облезлые, одинаковы.
— Помочь хочу.
Княжич только рассмеялся.
— Стену выломаешь? — поинтересовался он, оглядывая хлипкую, низкорослую фигуру «помощника» Но мужчина оказался не обидчив.
— Куда мне, — смешно развел в стороны он тощие, даже в кафтане, руки, — но будь уверен, в своей ненависти мы едины. Мое прозвище — Вьюн. Меченый многим, как кость поперек горла…
Вьюн разливался соловьем, и где только слова находились? Но поглядывать на пленника все-таки не забывал. Не беда, что в темнице света не достает, видел он отменно, как и любой из волчьего племени. Юноша по началу только губы кривил на его слова. Но скоро на его хмуром, обросшем лице мелькнула тень интереса.
— Хватит в уши лить, — нарочно грубо оборвал он разговорившегося Вьюна, — да и тебе с мертвеца проку нет.
Не глуп, оказался пленник, совсем не глуп. Понимал, что ждет его впереди.
— Зря себя раньше времени хоронишь, — меж тем изрек Вьюн, — Будь покоен, нужен ты для чего то Меченому, а не то давно бы в болоте червей, да пиявок кормил.
Ратимир только плечами передернул. И зачем он нужен? Выкупа отец не даст, сколько бы не просили. Наоборот, еще и сверху подкинет, чтобы поскорее шею нелюбимому сынку свернули.
— Это ты у него спроси, почему я жив еще. А мне сказать нечего.
Мужичонка задумчиво пощипал свою жидкую бороду.
— В наши земли без нужды люди не идут, — медленно протянул он, — зачем же ты сюда сунулся? Отомстить за себя или родню?
На миг Ратимир хотел послать прилипалу к тем же пиявкам в болото. Но робкая надежда, которая как настырный сорняк опять проклюнулась в душе, заставила его ответить.
— Искал… кое-кого.
— Здесь?! — всплеснул руками мужичонка, — Гостей у нас не много, сам знаешь от чего.
Ратимир молчал и он вынужден был продолжить.
— А кого искал?
— Девушку, — осторожно отозвался княжич. К Вьюну доверия он не испытывал, и лишнего говорить совсем не хотел. Мало ли.
— Девушка. Хм. Одна в нашем селении и правда объявилась по осени. Светлокосая. Мастерица по вышивке. Ланой бедняжку зовут.
Когда юноша кинулся к прутьям, Вьюн даже опешил. Но лишь на сотую долю мига. Удивлению на смену пришла вскипающая хмелем радость. Не подвело чутье!
— Бедняжку? Так плохо ей, да?! Пленницей держат?
— Пленницей? Да, можно и так сказать, — мучительная боль, что промелькнула в глазах пленника, ободрила Вьюна на следующий вопрос, — Дорога тебе, стало быть?
— Дорога, — выдохнул юноша.
— А ты ей?
Юноша смолчал. Не доверял еще.
— Пойми, если вы не чужие друг другу, то, узнав о тебе, ее желание сбежать только крепче станет. А я вам подсоблю…
Долго уговаривать юношу не пришлось.
— Сестра моя, — сознался он.
Вьюн проглотил недовольное цыканье. Эх, если бы невеста… А впрочем и сестра сойдет, может и лучше. Мысли, одна краше другой, теснились в голове, как пузыри в кипятке.
— Тяжко твоей сестре. Меченый ее против воли своей сделал. Совершенно запугал бедную девушку.
— Помоги ей! — вскинулся юноша, — Я смерти не боюсь, но ее… Ее спаси!
— Как спасти, если она шагу ступить боится? Вот если бы она знала, что ты ее ждешь…
— Не сбежать мне!
— Тихо-тихо, — замахал руками Вьюн. Воровато озираясь, снизил голос до шепота, — Обещался помочь, так выполню, не сомневайся. Тебя-то вытащить отсюда полегче будет, чем робкую девушку из-под загребущей лапы черного пса. Давай так. Я покамест пойду, подумаю, как дело провернуть. И ты поразмысли, что можешь такого сказать, о чем лишь твоя сестра знает. А я уж ей передам это слово в слово. Меченый, видишь, уверен слишком, что никуда страдалице не деться. От того на цепи она не сидит, а все ж таки уйти не может — знает, что одна тут, беззащитная. Но если брат рядом — это другое дело. Тут ей мои верные знакомцы и помогут до тебя добраться. Вместе и сбежите.
И рад был бы Ратимир слышать такие слова, но уж больно мягонько стелил перед ним этот… Вьюн. Как бы не то, что бок, голову не отбить!
— А тебе зачем рисковать?
Мужичок прищурился.
— Ради мести я трижды против этого рискнуть согласен. На все готов, только бы опозорить зажравшегося, безнаказанного пса. Не один ты от него пострадал. Да только тяжко подобраться к хитрецу. Долго я выжидал случая подходящего. А как узнал, что он к пленнику зачастил, решил и сам наведаться. Мало ли. Выходит не зря.
Как не пытался, не смог Ратимир разглядеть и крупинку лжи в его словах.
— А если поймают?
— Тебя точно убьют, — не стал скрывать мужчина, — а девушке смерть не грозит, разве что наказание.
И тут лжи Ратимир не почуял. Да и в его ли положении выбирать? А сестру спасать надо!
— Ладно, — согласился княжич, — грязь есть согласен, только бы Ланушку отсюда вывести.
— Тогда жди меня завтра. И смотри! Меченому не словечка, ни взгляда! А не то…
— Без тебя знаю, — беззлобно отозвался Ратимир.
— Ну, тогда бывай, пленник, — Вьюн выжидательно поглядел на юношу, но тот имени своего так и не назвал. Ладно, может позже повезет. И он направился к выходу.
На лестнице его встретил Родан. Мужчина выглядел беспокойно, но Вьюн быстро унял его тревогу нехитрой выдумкой напополам с правдой. Добился и того, чтобы еще раз к пленному спустится. Родан со скрипом, но согласился на последнее свидание. А больше Вьюну было и не нужно. Наскоро попрощавшись и схватив для отвода глаз приготовленный Роданом мешок с вещами, Вьюн благополучно миновал сонную стражу и что есть духу припустил к Тюре. Пора этому увальню жир растрясти. Пусть бежит к Лучезару, поскорее несет радостную весть.
Глава 19
Лана тоскливо глядела на падающий крупными хлопьями снег. Вышивка лежала на коленях, давно забытая и почти что не тронутая. Не могла княжна цветы иглой рисовать, когда сердце черная печаль без жалости глодала. А почему, того Лана и сама сказать не могла. Все вокруг только и делают, что ее холят и лелеют, хоть слово, хоть пол слова без заминки исполнить бегут. Сам Всемир заботливей отца родного. Смешка ее милая от радости так и светится, глаза блестят ярче солнышка — понесла от своего любимого мужа ребеночка. Теперь только и разговоров, как хорошо, что детки их одногодками родятся. Как расти и дружить станут. Дарина время от времени наведывается. Тоже довольна. Легко Лана тягость свою переносит, а волчата в ее утробе не по дням — по часам растут. Обещают быть сильными оборотнями. Яр…
Одинокая слеза скатилась по щеке и упала, разбившись о полотно. Ласков стал ее муж, нежен, словно хрустальная жена у него. Часто, прижав к своей груди, шептал такие слова — сердце забывало стучать. Ненаглядной, жизнью своей звал, а уж как любил ее… До изнеможения зацеловывал, такие нежности дарил — словно в последний раз они на ложе друг с другом милуются. Да только все руками или губами ласкал ее муж. А на ее призыв быть с ней как раньше, отводил глаза, неловко отговаривался, что де не желает повредить их детям.
И вроде не лгал, а все равно не договаривал! Лана это чувствовала всем нутром, однако никак не могла вывести возлюбленного на разговор. И от этого так тоскливо было, хоть вой!
Из печальных мыслей ее вывела скрипнувшая дверь. Лана обернулась и чуть не поморщилась. Мало ей забот о печалях своего возлюбленного, так еще и эта сюда пробралась! Ну вот как?
Однако Злата если и поняла ее мысли, то вида не подала. Плотненько дверку притворила и к ней на лавку без приглашения — шасть. Тут уж Лана в открытую нахмурилась. Не то, что рядом с ней сидеть, одним воздухом дышать не хотелось!
— Все шьешь? Пальцы в решето еще не исколола? — проворковала вместо приветствия оборотница. Темные глаза девушки смотрели холодно и зло.
— Зачем пожаловала? — расшаркиваться перед ней Лана не собиралась, — Если больше сказать нечего — дверь вон она, не заперта. А коль ноги не идут, то стража подсобит.
Женщина хмыкнула.
— Стража меня сама и пустила. Славные ребята, только робки больно.
— Или брезгливы, — отбила княжна. Злата так и оскалилась. Однако же быстро спокойна стала. Посмотрев на нее долгим взглядом произнесла.
— Язык поднаточить успела? Что ж, краснословие тебе пригодится, когда мимо стражи пойдешь, — и, видя удивление на ее лице, добавила, — Встретиться с тобой кое-кто желает.
— Вот и пусть желает, — огрызнулась Лана, — мне до этого дела нет. Да и у тебя здесь дела окончены. Пора и честь знать.
Однако наглая девка и ухом не повела. Только шире улыбнулась.
— Ой, а бедный юноша так долго сюда добирался! Все ноги оббил, злые волки покусали. А дурачок только об одной и думает. С полотенчиком подаренным, ни на миг не расстается. Говорит: бережет его, как сестрице своей, лучику милому, обещал.
Если бы Лана стояла сейчас, то к ногам ухмыляющейся Златы рухнула бы без промедления. Покачнувшись на взбрыкнувшей лавке, княжна стиснула рукоделие, не замечая, как острая игла входить под кожу.
— Где? — просипел Лана, жадно вглядываясь в холодные, как два темных камня глаза оборотницы, — Где он?! Скажи!
— Ух, как запела. Приказывать девкам дворовым будешь. А меня попросить надобно… Может и скажу. Но поторопись, у нас чужаков не любят, не ровен час, укоротят твоего братца на голову.
Лана облизнула пересохшие губы.
— Пожалуйста! — умоляюще прижала руки к груди она, — Прошу тебя! Чего ты хочешь? Ответь мне! Что выполнить? Только скажи, где искать?
Злата вовсю наслаждалась видом бледной немощи, готовой пасть на колени по первому щелчку. Брюхатая кикимора согласна была шеей рискнуть за братца-оборванца. Ох и дура!
Все еще легче оказалось, чем ей Вьюн расписывал. Уж теперь-то она помучает девку, как следует. Рассорит с муженьком ревнивым. Пускай грызутся, а она в стороне и посмеется. А потом и про обещание напомнит. Уж выдумки не пожалеет!
— Хвати сопли по лавке мазать! — усмехнулась оборотница, — Твои слова я услышала и запомнила. Успокойся для начала и слушай, что я говорить буду!
Княжна была на все согласна. Хоть ползком, хоть бегом, но готова идти куда скажут и делать, что велят. В голове только мысли о брате и бились. Лана поверить не могла, что Ратимир смог сюда пробраться. Но рассказ Златы обратное доказывал. Только брат звал ее Лучиком и про обережное полотенце никто кроме Ратимира не знал. Отирая о платье мокнущие ладошки, Лана приготовилась слушать.
— Так вот, — довольно мурлыкнула оборотница, — Братец твой недалече. Аккурат под полом. В камерах!
Княжна помертвела. Сердце отяжелело, словно до краев студеной водой налилось.
— В камерах…, - прошелестела княжна.
— И муженек твой славный что ни день туда спускается. Беседует с дорогим пленником. Как думаешь, давно знает — кем он тебе приходится? — продолжала шипеть волчица, а Лана дышала через раз. Каждое злое слово острым мечом отсекало от ее души кусок за куском. Так вот что тревожило Яра! Обманщик… Предатель бессовестный! Ей в глаза лгал, хоть бы поморщился!
— Что так вздыхаешь тяжко? — глумливо продолжила волчица, — Никак обозлилась на милого друга? Яр он такой, говорит одно, делает другое, а на уме и вовсе третье…
Лана отшвырнула испачканное кровью рукоделие и в упор глянула на усмехающуюся Злату.
— Как мне его спасти? Ты не пришла бы так просто!
Глаза женщины опасно блеснули.
— Вот сама и вытаскивай, — зарычала она, — Пособницей быть не намерена. Ты своим пузом прикроешься, а мне головы не сносить, а впрочем…
Из недр платья волчица вытащила небольшую склянку.
— Есть одно средство для крепкого сна. Пара капель и сильнейшего оборотня с ног свалит. Спать будет Яр сном младенца. А ты можешь рискнуть пробраться в темницы.
— А стража?
Злата плечами своими крутыми повела, мол — не моя печаль.
— Проведи! — взмолилась Лана, — Озолочу!
— Что мне твое золото!
Княжна молча метнулась в друг комнату, где хранился ларец с драгоценностями. Вытащила крупный изумруд искусной огранки и понеслась обратно.