Лана скрипнула зубами, но ничем не показала, что ей больно. Не отрывая взгляда следила, как подходит к ним оборотень. Мощный, опасный. Ему и меч был не нужен. Поджилки тряслись от одного взгляда на высокую, укрытую темным плащом фигуру.
— Оставь, — коротко бросил он и нож пропал. Вьюн послушным псом отполз в сторону. И тут же наперерез Лучезару бросился Ратимир.
— Брат, стой! — но ее остерегающий крик опоздал лишь на мгновение. Смазанным движением оборотень отмахнулся от княжича и того отбросило на две сажени в сторону.
Она бросилась на помощь к замершему брату. Колотилась вся, когда его подымала. Кровь темными струями лилась из разбитого рта и падала на одежду и ее руки горячими каплями.
— Живучий щенок, — с усмешкой бросил Лучезар.
— Сразись со мной! — прохрипел Ратимир, — Ты, шавка!
— С тобой? — издевательски протянул оборотень, — Да я лишь погладил слегка, а ты уже скулишь и через раз дышишь. А впрочем…
Лана изо всех сил цеплялась за Ратимира, но злой оборотень растащил их за шкирки, словно котят.
— Вьюн, — свистнул Лучезар своему прихлебале. Тот только знака и ждал. Холодная сталь вновь скользнула под израненное горло и ее брат тут же застыл. Позволил схватить себя за шею и даже не дернулся.
— За этакую глупую храбрость, — прошипел Лучезар, — так и быть — дарую тебе выбор. Или убьешь девку сам или сдохнет она в мучениях!
Ратимир так и обмер. Не мог придумать паршивый оборотень пытки хуже и болезненней. Убить сестру… Да от одной такой мысли хотелось руки на себя наложить! А не убить — лишь страданий ей перед смертью добавить. Лес стонал от порывов злого ветра, а взбесившаяся метель слепой, зубастой старухой, тянула свои ледяные пальцы сквозь деревья. И Ратимир чувствовал, как дрожат его руки, а в груди горячо-горячо, словно вся кровь хлынула прямиком к сердцу.
— Ратимирушка…, - имя его оборвалось стоном боли.
— Послушай! — отчаянно взмолился княжич, — Я богат! Деньги, камни драгоценные, все отдам, только не тронь! Хоть ее не тронь!
Их палач вроде задумался.
— Богат? И откуда же у простого дружинника золоту взяться?
И Ратимир решился. Выкинул свой последний козырь, надеясь, что алчность поглотит собой жажду убийства.
— Я сын Беригора! И у меня хватит драгоценностей, чтобы заменить свою сестру мешком золота такого же веса!
Глаза Лучезара так и вспыхнули.
— Княжич значит? Что ж — это много объясняет. Ах, Яр… Шавка меченная.
Надежда встрепенулась раненой птицей. Но в следующий миг оборотень рявкнул.
— Нет! Деньги мне не нужны! А вот пустить вашу гнилую кровь… Вьюн!
И новый стон вплелся в погребальную песнь вьюги.
— Нет! Я сам… сам, — обреченно прошептал княжич.
Щурясь от падающего снега, Лана смотрела, как приближается к ней брат. По щекам вода текла, не то талая, не то горько-соленая. Ладони так и просились лечь на живот в последней попытке защитить, уберечь своих не рожденных детей от злой судьбы, но стоило лишь дрогнуть, как острое лезвие нещадно кромсало кожу, нанося один порез за другим.
Ратимир приближался медленно. Должно быть, говорил что-то, но слова не могли пробиться сквозь свист и шум ветра. Все кружилось перед глазами. Черные деревья давили, обступали со всех сторон, белые мухи кусали лицо, а лютый холод пробирался по дрожащим ногам все выше и выше. Не в силах держать глаза открытыми, княжна крепко зажмурилась. С дрожащих губ сорвалась тихая просьба-мольба:
— Не тяни.
И в следующий миг ее как пушинку смело в сторону неведомой силой.
Глава 21
Жгучая боль в рассеченной шее и жуткий, полный ярости рык чуть было не отправили ее разум во тьму. Все вокруг вдруг завертелось, закружилось в каком-то безумном вихре. Лана слышала громкие крики, короткую брань и звуки ударов. Силилась вскочить на ноги, но лишь бесполезно барахталась, будто ее придавили чем-то большим и мягким. Над ухом щелкнули волчьи зубы, вонючее дыхание коснулось шеи, но тут же пропало, как-будто и не было. Но недолго она стыла в ледяных объятьях сугроба.
— Любимая! Лучик! — хором воскликнули два родных голоса. И тут же две пары рук схватили ее и принялись тянуть на себя, не желая уступать сопернику. Княжна запищала от боли. Мужчины разом отпустили и Лана опять повалилась в снег. Из последних сил подхватилась на ноги и чуть обратно не рухнула.
— Брат! — голос подвел и на сип сорвался. Где он меч достал?! Но Ратимир ее не слышал. Снова и снова бросался в атаку, пытаясь достать противника.
— Сдохни, нелюдь! Желтоглазый выродок!
— В стор-р-рону ушел, — скалился Яр и тут же нападал сам, желая сбить княжича с ног.
Ратимир отскочил в бок и удобней перехватил меч. Ему бы удивиться, отчего вдруг луна из-за туч показалась и вьюга утихла, да порадоваться, что Вьюн с переломанной шеей валяется, а Лучезара и в помине нет. Только нагой вид желтоглазого чудища не оставлял в душе ничего кроме кипящей огнем злобы. Ах, как жаль, что промахнулся предатель Вьюн, не совладал с черным псом. И теперь это пес в человечьем своем обличии клыки скалит и когтями своими размахивает.
Ратимир хотел броситься в новую атаку, но между ними вдруг возникла дрожащая фигурка княжны.
— Хватит… хватит!
И девушка осела на землю, хватаясь руками за горло. Ратимир похолодел. Да она же в крови вся!
— Сестра!
Оборотень тоже замер, но ненадолго.
— Ланушка!
И опять они бросились к осевшей на снег княжне.
В этот миг Лана даже обрадовалась своим ранам. Оба мужчины мигом о склоке позабыли. Упали на колени, обнимая с двух сторон. Ратимир прытко лоскут от рубахи оторвал, а муж осторожно обтер растопленным снегом пострадавшую шею, очищая кожу от крови.
Но мир длился не долго. Стоило немного прийти в себя, как ее опять дернули в разные стороны.
— Руки убрал, меченый, — зашипел Ратимир, — моя сестра со мной пойдет!
— Пасть закрой, коротконогий. Ее место в Стае! — зарычал оборотень.
— Не получишь!
— Попробуй возьми!
Воздух звенел от взаимной ненависти и угроз. Лана и сама почуяла, как в сердце расцветает жгучая злоба. Делят ее, как игрушку какую. Позорище!
— Хватит! — она и сама не ожидала, что голос прозвучит так звонко и громко, — Довольно пустой грызни!
Силой выпутавшись из крепких рук, она поднялась и сердито оглядела хмурых мужчин.
— Ратимир! Яр мой муж. И он спас нас!
Брат аж с лица переменился, помрачнел весь.
— Он… муж?! Нелюдь этот ошпаренный?!
Яр подобрался. Мощное тело напряглось, как перед броском, а из груди вырвался злобный рык.
— Да, муж! Любимый и единственный!
Рык тут же утих. И напряженные плечи чуть расслабились. А зря. Про его предательство Лана ни на миг не забывала!
— Да в своем ли ты уме, сестра! — воскликнул меж тем Ратимир, — Насильника любимым звать!
Она дернулась, как от жестокой пощечины. Давно похороненные ею воспоминания на миг воскресли и тенью себя прошлых пронеслись перед глазами. Но и этого хватило Ратимиру, чтобы все понять и вновь угрожающе вскинуть оружие.
— Ты лгал мне, пес меченый! Лгал! Лана, уйди! Припомню я ему всю твою боль…
Каждое злое слово ее брата ранило хуже ядовитой стрелы. Яр так и окаменел, брови нахмурил. Ну уж нет, довольно! Пора бы Ратимира в чувство привести. Лана решительно шагнула к раздухарившимуся княжичу и ладошкой отвела меч в сторону.
— Очнись брат! Погляди на меня! Разве бы стала я защищать нелюбимого? Назвала бы ненавистного мне мужчину единственным? Да, не гладко поначалу шло. Но что было, то сплыло! Теперь он мой муж! Отец моих детей! И сердце мое на веки вечные одному лишь ему принадлежит!
Обескураженный ее пылкой речью брат растерянно покачал головой.
— Но ведь…
— И слушать ничего не хочу! — оборвала княжна.
— Твой брат во многом прав, — глухо раздалось со спины. Ох, а вот и муженек ее дорогой голос подал. Славно!
— А ты! — кинулась княжна к помрачневшему мужу, — Ты молчал бы лучше! Забыл свои обещания, да?! Моего брата любимого и в застенок! На погибель верную! Как у тебя совести хватало в глаза мне смотреть, бесстыжий!
Глядя на творящееся перед носом, Ратимир чувствовал себя ушибленным на всю голову. Его нежный Лучик, тихая сестрица сначала его осадила, а теперь и за чудище взялась! Бойко отчитывала огромного, страшного нелюдя, а тот лишь глаза в сторону уводил, аки дитя кроткое. Ни рыка в ее сторону, ни пол слова. От удивления княжич даже о ненависти своей позабыл, смотрел на весь этот балаган и поверить не мог. А надо было! Врал ему Вьюн. Брехал как сивый мерин. Никакая Ланушка тут не пленница. Жена самая настоящая.
Гневная речь сестры становилась все тише и прерывистей. Девушка вдруг пошатнулась и опять схватилась за шею. Оборотень вмиг всю покорность растерял, сгреб тяжело дышащую княжну в объятья и заявил:
— Надо уходить!
— Скатертью дорога, — обронил Ратимир, — только без меня и сестры моей!
— Яр, его ведь убьют в Стае, — тихо молвила княжна.
Оборотень крепче прижал к груди свою ненаглядную. Внутри все еще гуляла мелкая ледяная дрожь животного ужаса вперемешку с испепеляющей злобой. Волк рвался обратно в поселение. За Лучезаром, ходячим покойником, что дерзнул покуситься на его жену. Десна зудели от проступающих клыков и он был как никогда готов был разодрать врага на сотню частей. Перекусить гнилой хребет, сполна наслаждаясь предсмертным скулежом издыхающего пса. Но пусть в груди кипела пламенная жажда крови, Яр так и остался стоять, ни на волос не двигаясь в сторону Белокаменной. Ланушка была права. Ничего хорошего в поселении княжича не ожидает. Хитрый Лучезар не зря выманивал своих жертв на волю. Мыслил на несколько ходов вперед. Хотел обвинить княжну в пособничестве пленному. Давно он искал повод, чтобы пошатнуть власть Всемира.
— Лучезар знает о том, чей ты сын?
— Знает, — буркнул княжич. Яр покачал головой. Вот же бестолочь! А все же, как не прикидывай и так и эдак плохо выходит. И отпустить княжича нельзя, и обратно вести — смерть верная. Ланушка привалилась к его груди, слабея с каждым мгновением все более. А он блуждал взглядом по развороченной поляне, мучительно выискивая способ поправить их незавидное положение.
Его нерадостные размышления прервал тихий шум приближающихся шагов. И Яр уже готов был повторить недавний бой, но из-за темных стволов, на залитую лунным светом полянку выскользнула сгорбленная фигурка.
— Дарина, — и почему он не удивлен ее появлением? Как что не случится — ведьма тут, как тут.
— Яр, — проскрипела она глухим и каким-то усталым голосом, — Успел… Ох, успел, слава Богам Светлым.
Княжич насторожился при виде старухи, но чудить не стал. Внимательно и очень задумчиво смотрел на приблизившуюся ведунью.
— Сестра я ее, — произнесла вдруг Дарина, глядя на удивленного юношу, — но не забивай свою головушку бедовую княжич, о другом скоро думать придется.
К чести Ратимира лишних бесед он вести не стал, а ведунья проковыляла к затихшей княжне и узловатым пальцем мазнула по высокому челу. Девушка обмякла.
— Пусть поспит, — успокоила она встрепенувшихся мужчин, — сил у меня немного, но поправить ее здоровье хватит.
— А дети? — выдохнул Яр.
— С детьми все хорошо, а вот вам и худо стать может, если скорее отсюда не уберетесь.
— Надо добраться к одному из моих убежищ, — решился Яр. Хоть там и камни голые, но переждать пару дней можно. Дарина покачала головой.
— Нет Яр. Отсиживаться и у моря погоды глупо теперь. Как не хотела я положенного часа дождаться, а видно не судьба. Не Лучезар твой главный враг, и уж точно не князь. Он лишь кукла в руках Чернобога и слуг его. Пора же и нам зубы показать, наведаться в их логово.
Пусть холод больше не кусался так зло, но по телу Ратимира прошелся озноб. Ох, догадывался он, где их логово… Ведунья кивнула.
— Княжий терем.
— Как? — опять зарычал Яр, — Не раз я пытался подобраться к столице!
— Я бы мог, но наказом Беригора не смею появляться там до летнего равноденствия, — возразил Ратимир.
— Есть способ, — пообещала Дарина, — но говорить мы о нем будем не посреди снежной поляны, а на северной заставе. И время не терпит!
Яр и смотреть в сторону вражьего поста не желал, но резон в словах ведуньи имелся. Там Ланушке было безопаснее всего.
— И не надейся силой забрать мою жену. Руки отгрызу, — честно предупредил он княжича. Тот в одночасье вспыхнул:
— Смотри, как бы я тебе перед этим зубы не повыбивал!
— Хватит уже! — прокаркала знахарка, обрывая начало ссоры, — Воевать потом будете, а сейчас не до жиру.
И Дарина очертила руками воздух, заставляя снег завихриться белым облаком. Внешне Ратимир остался спокойным, но внутри от удивления и радости тихо екнуло. Осевшая снежная завеса обнажила пусть хлипкие, но еще годные саночки, на которые нелюдь очень осторожно уложил его сестру. А ведунья тем временем укрыла спящую девушку теплой накидкой. Но чудеса на этом не кончились. Выудив из снега еловую шишку, она тихо пошептала над ней и вот уже на сморщенной сухенькой ладошке важно поводит усами упитанная мышь.
— Ко Всемиру она не проберется, шумно там сейчас слишком, а вот Грая предупредит.
Обезображенное лицо нелюдя самую малость разгладилось. В благодарность он склонил голову, но все равно выглядело это так, будто Дарина сделала что-то обыкновенное.
А после, еще раз зыркнув на него желтыми глазищами, оборотень перекинулся в волка и подхватил саночки за перекладину.
— Волк ездовой, кому рассказать — со смеху лопнет, — проворчал Ратимир, пристраиваясь идти рядом с княжной. Зверь обнажил клыки. Но как-то вяло, больше для виду. Их неприязнь была взаимна, однако ради сестры, а еще возможности сместить с трона безумца-отца княжич был согласен и потерпеть вынужденное общение.
Глава 22
— Ну, княжич, сам себя ты переплюнул. За девицей шел, а привел такой… довесок! Как же так, а? — спрашивал у него Мирослав, хватаясь то за меч, то за пояс. Не знал его сотник, куда руки деть и как глаза заставить смотреть куда угодно, но не в сторону сидящего рядом с княжной оборотня.
Ратимир с тоской посмотрел на растерянного друга.
— Сам не рад.
— Эх, а ведь в союзниках такого иметь не плохо, — меж тем рассуждал его сотник, — каков его волк, а! Огонь черный! Да и сам силен.
Княжич хмыканья не сдержал. Силен? О, это еще мало сказано. Погибель ходячая, желтоглазая. Сидит вон, по сторонам зыркает. Воины мимо лишний раз пройти опасаются. Даром что нелюдь без оружия и доспехов. В одной одеже легкой. И это в мороз! А ему хоть бы что. Устроился прямо на снегу, а Ланушку в свой плащ укутал по самые бровки. Не княжна, а капуста меховая!
— А что, может и впрямь на нашу сторону переметнется, — совсем понизил голос Мирослав, — с княжны-то вон — глаз не сводит. Любит ее!
Ратимир не выдержал.
— И ты туда же! Иди уже, хоть бы ужином займись!
Лукавые смешинки лучики собрались у серых глаз Мирослава. Но гневить своего господина сотник не стал. Ушел.
— Любит, любит… Как же!
Но сколько бы Ратимир не холил свое чувство неприязни к бывшему тюремщику, сколь часто не напоминал себе, как обошелся нелюдь с его нежной сестрицей, но рассудок твердил одно. Да любит! И еще как. Только слепец не заметил бы, как трепетно и незримо бережет оборотень княжну. Предупреждает, проверяет каждый ее шаг и действие. И что вдвойне горше было знать — не ради его, Ратимира, одобрения старается желтоглазый. Заботой своей перед людьми оборотень не кичился, однако и не стыдился тоже. Ратимир нахмурился, пытаясь вернуть в свое сердце ускользающие гнев и неприязнь. Но выходило скверно.
— Не надоело еще, княжич, дуться, как мышь на крупу? Вижу ведь и сам ты все понимаешь, — хмыкнула за спиной Дарина.
— А тебе то дело до чужих склок? — поморщился Ратимир.
— Как бы ваша склока чем похуже не обернулась. В столицу наведаться, это вам не на пирушку к друзьям закадычным сходить.
Ратимир молчал. Сквозь пламя костра наблюдал, как оборотень лениво поднялся и пошел в сторону навеса, под которым готовили пищу. Не забыв при этом спеленать нахохлившуюся княжну еще крепче. Та сердито поджимала губки, но все же позволяла своему мужу проявлять заботу. И только когда мужчина отошел подальше, с белого личика мигом слетела показная хмурость. Ланушка печально опустила ресницы и вздохнула.