По правде говоря, Мартин с Мишель практически не общался, а она не замечала его. Им доводилось пересекаться, но это знакомство в их жизни ничего не значило, что Мартина нисколько не смущало. В отличие от Терренса, отчего-то вбившего себе в голову, что с этим поражением потерял свою единственную настоящую любовь.
Мартин помнил, как они втроём подошли к дверям оранжереи, расположенной на втором этаже особняка Кларков, желая посмотреть из этой комнаты на фейерверк. Энтони говорил, что оттуда открывается самый замечательный вид.
Вид, на самом деле, был просто шикарный, иначе не скажешь.
Терренс распахнул двери оранжереи, и в тот же миг грянул первый залп, не только расцвечивающий ночное небо, но и осветивший тёмную комнату.
Не заметить силуэты людей, целующихся на фоне окна, мог только слепой. А отрицать очевидные факты – лишь тот, кто не желал мириться с такой правдой, закрывал себе глаза и приказывал не думать об этом, отказываясь принимать неприятные знания за истину.
Факт за номером один.
Трой поцеловал Мишель.
Факт за номером два.
Она его не оттолкнула, а с готовностью откликнулась на это предложение.
Факт за номером три.
Ей было приятно внимание со стороны Терренса, но не более того. Об этом она сама сказала позднее. Как и о том, что никогда не воспринимала его всерьёз, с самого начала посчитав, что играет именно он, а не Трой. Последний выглядел куда более решительным и… надёжным.
Да, именно такое заявление она и сделала.
Словно в четырнадцать лет хорошо разбиралась в мужчинах и могла определить, кто надёжен, а кто – не очень.
Словно выбирала себе не временного кавалера – на период пребывания в Британии – а будущего мужа, потому боялась совершить ошибку.
Трой добавил масла в огонь, иронично заметив что-то вроде «Терренс Уилзи – король френдзоны» и посмеявшись над своим заявлением.
Терренс этот смех не поддержал, просто развернулся и ушёл.
В ушах грохотали залпы фейерверка, но их с завидным постоянством перебивали ехидный смех и голос Троя.
Потому-то, когда на шкафчике Троя появилась надпись «La putain», сделанная ядовито-красной краской из баллончика, сразу же бросающейся в глаза, никто особо не удивился. Во всяком случае, Энтони понял, чьих рук это дело. Трой тоже долго голову над догадками не ломал, а Мартин…
Мартин, в общем-то, лично присутствовал на, как выразился Терренс, церемонии распределения званий. Если он король френдзоны, то Трой пусть будет шлюхой, как и его любимая, благосклонно воспринимавшая ухаживания, а потом заявившая, что ничего серьёзного быть не может.
Надпись пришлось отмывать самому Терренсу. Глупо было надеяться, что камеры слежения не зафиксируют, кто именно решил немного поупражняться в декорировании школьного имущества.
Впрочем, никакого наказания, кроме получасовой разминки с губкой и чистящими средствами, Терренс не понёс. Отец ограничился небольшим замечанием, зато Мартину достался выговор за то, что не воззвал к здравому смыслу и не заставил брата отказаться от глупой идеи, вместо этого – стоял и наблюдал за его действиями.
Как будто Мартин имел на него огромное влияние.
Как будто Терренс прислушивался к его словам. И сразу, стоило только попросить, отложил бы баллончик в сторону, решив отказаться от своей не слишком продуманной, довольно наивной, даже детской, но всё-таки мести.
Иногда, размышляя над любовными историями, в которые оказывался вовлечён Терренс, Мартин приходил к выводу, что лучше бы тот действительно оставался для некоторых личностей только другом. Ответные чувства радости Терренсу не приносили, а в случае с Кейт стали ещё и тяжким грузом, основательно отравив ему жизнь.
– Мартин, – позвал Трой, вновь напоминая о своём присутствии поблизости, и помахав рукой в попытке привлечь внимание к своей персоне. – Не витай в облаках – возвращайся на землю.
– Ты что-то спрашивал?
– Было дело. Интересовался, что за письма.
– Это по университетским делам. Сегодня я узнаю, что меня ждёт впереди.
– И что же? Хирургия, как ты и мечтал?
– Нет. – Мартин отрицательно покачал головой. – Боюсь, что туда дорога мне закрыта.
– Почему?
– Так сложились обстоятельства, – размыто ответил Мартин, решив не вдаваться в подробности.
Они с Троем прекрасно общались, с данным утверждением никто не спорил и правдивости его не отменял.
Их дружба выдержала испытание историей с Мишель и нисколько на фоне случившегося не пострадала. Мартин, как относился к Трою до того, так продолжал относиться и теперь. Они о многом могли откровенно поговорить, но иногда случались такие вещи, говорить о которых Мартину не особенно хотелось, и сейчас в ходу был как раз один из таких сценариев.
Мартин не играл на публику, не старался развести Троя на уговоры и беготню вокруг в попытках изобразить заботливую мать-наседку.
Он банально не желал откровенничать на тему того, что заставило отказаться от собственных грёз, положить на чаяния, лелеемые много лет подряд, почти с первого класса начальной школы, и пойти по дороге, определённой не самостоятельно, а с посторонней помощью.
Его рассказ всё равно ничего не менял.
Если в начале первого терма Мартин ещё надеялся на что-то, то теперь окончательно распрощался с мечтами о построении завидной карьеры в медицине, обратив взор в сторону педагогики, методик преподавания и прочих забот, связанных со школьными делами.
С чужой подачи, само собой, а не по собственному желанию.
День, когда его поставили в известность о необходимости пересмотреть отношение к происходящему, стал по-настоящему трагичным, наполненным одной лишь чернотой без минимальных проблесков света. Кажется, тогда он впервые за всю жизнь устроил скандал, хлопнул дверью и, закрывшись в комнате, прорыдал половину ночи. Стоило только немного успокоиться, как он снова вспоминал непреклонный тон, и заходился в рыданиях. Снова за него решили, снова определили, что и как, не посоветовавшись.
Если не захотел старший брат, значит, обязанности повесят на младшего. Конечно. Терренс не может пожертвовать своими мечтами, его будущее должно быть таким, какое он нарисовал в воображении. Так пусть же реализует свои задумки.
То, чем жил Мартин, можно безжалостно слить в унитаз.
Кто он такой?
Какие у него могут быть мысли о будущем?
Разумеется, никаких.
Он совсем юный и вряд ли понимает, чего хочет от жизни. Давайте поможем ему определиться и дружно раскатаем всё будущее, продуманное в деталях, по асфальту.
Вероятно, именно такой точки зрения придерживались родители, заявив, что со временем ему придётся возглавить школу, а потому – никакой медицины. Здесь она ему точно не поможет, здесь нужны педагогические знания.
– Делайте, что хотите, – бросил он равнодушно следующим утром.
Родители не взяли свои слова обратно и действительно сделали. Обращения рассылали тоже они. Мартин не проявлял никакого участия к происходящему. И сейчас, если честно, не очень понимал, зачем отец передал ему письма от учебных заведений. Мог сам прочитать их и порадоваться. Им с матерью удалось поломать одну судьбу. Почему-то именно Мартина, а не Терренса или Элизабет.
А ведь принято считать, что младших детей в семье балуют и любят сильнее, чем старших.
Какая отвратительная ложь.
– Будешь читать их? – поинтересовался Трой.
– Не хочу.
– Боишься?
– Боюсь. Но не отказа, а сообщения о готовности принять меня в ряды студентов. Я этого не хочу. То есть, учиться хочу, да. Но не там, куда меня засунули.
– А…
– Думаю, ты и сам всё прекрасно понимаешь. Потому не трави мне душу лишний раз. И без того паршиво.
Мартин несколько секунд смотрел на запечатанные конверты, не удержался и швырнул их со всей силы. Часть разлетелась по полу, часть так и осталась на столе.
Мартин опустил голову, уткнулся лбом в столешницу и закусил губу. Ему не хотелось рыдать у всех на виду, но сейчас он был, как никогда, близок к этому. Пока он не видел писем, а только слышал о перспективах, которые откроет перед ним данное образование, было легче, не столь мерзко.
Теперь осознание реальности давило на плечи.
Мартин думал: это не что иное, как могильная плита.
Собственно, перспективы стать во главе академии для него были равнозначны смерти. Плевать он хотел на статус заведения и престижность. Его не интересовала сфера образования. Он понимал, что ничего хорошего на этом посту сделать не сможет, только испортит всё и пустит под откос, если его косяки вовремя не ликвидируют другие работники.
Отец тоже должен был разбираться в подводных течениях и определять истинные причины недовольства, но он вопреки всему оставался глух к словам младшего сына.
Трой согласно кивнул и промолчал, осознавая, что в сложившейся ситуации любая ремарка с его стороны будет интерпретирована несколько извращённо, будто в кривом зеркале. Мартин не станет слушать, а только сильнее разозлится или расстроится.
Несмотря на то, что он не говорил о проблемах прямом текстом, Трой понимал, в каком примерно направлении следует развивать услышанное, чтобы получить целую картину, а не лоскутное одеяло, разложенное перед ним сейчас.
У Троя не было особых проблем. И старших братьев, к счастью, тоже. Он мог самостоятельно определиться, куда поступать, кем быть, с кем дружить… Ладно, последнее Мартину тоже было доступно, если закрыть глаза на факт недовольства Терренса, столь активно демонстрируемый всем и каждому.
Трой не сомневался: каждый второй, а то и просто каждый столб в академии знает, что Терренс на дух не переносит одноклассника, посмевшего – ах, какая трагедия! – отбить у него понравившуюся девчонку. Притом, что Мишель не особо сопротивлялась, и Трою действительно было с ней хорошо.
Настоящий друг отошёл бы в сторону и порадовался, а Терренс начал взращивать в себе ненависть.
Каждый раз, когда в их общении всплывал затхлый аромат этой истории, Трой закатывал глаза и называл Терренса незрелым.
Не сказать, что сильно ошибался.
Хотя, было видно, что Терренс сам всё давно осознал, просто не может поступиться принципами, признав: ничего ужасного в их жизни не случилось.
Так бывает.
Одних любят, других – не очень, а сделать счастливыми всех людей на планете – нереально. Так уж исторически сложилось.
– Если у меня получится провернуть задуманное, я уеду учиться в Сорбонну, – произнёс Трой.
Он планировал подать новость о планах на ближайшее будущее в ином формате, но раз уж Мартин сам завёл разговор об университетах, то умалчивать было довольно глупо. Вот он и сказал.
Мартин устроил подбородок на пальцах, сцепленных в замок, посмотрел хмуро и проворчал:
– Отлично.
– Ты не рад за меня?
– Рад. Нет, правда, рад. – Мартин улыбнулся, морщинка, пролегающая между бровей, разгладилась. – Просто подумал о том, что теперь и единственный друг меня покидает.
Трой постучал пальцем по экрану своего смартфона.
– Не умаляй достоинств интернета. Сможем общаться хоть каждый день. Обещаю писать и держать в курсе событий.
– Главное, не забудь прислать приглашение на свадьбу, – хмыкнул Мартин, прекрасно понимая, что, а, точнее, кто поспособствовал принятию такого решения.
Учитывая тот факт, что Трой покраснел при упоминании брачных уз, Мартин попал в точку, выбив сто из ста.
Всё могло ещё неоднократно подвергнуться изменениям, но, судя по тому, что общение продолжалось в активном режиме четыре года и не думало сходить на «нет», предпосылки к чему-то большему, нежели дружба, у этих двоих имелись. Они могли со временем расстаться, но полноценный роман, а не обмен нежностями в сети, у них обязан был случиться.
– Какие люди удостоили библиотеку своим вниманием, – протянул Трой, поглядев в сторону выхода.
Мартин тоже повернулся, чтобы посмотреть. Около двери стояли Терренс и Энтони. Судя по всему, Энтони собирался работать с материалами для своих проектов, а Терренс пришёл за компанию.
Пристальное наблюдение не осталось незамеченным, потому что Терренс направился к столику, занимаемому братом и врагом за номером… Теперь Трой не знал, какую позицию занимает в списке недругов Терренса, но подозревал, что почётное первое место уступил соседу по комнате, и ныне поток концентрированной ненависти направлен уже не на него, а на Рендалла.
С одной стороны, это радовало. Не смена приоритетов, и, как следствие, то, что Рендалла мечтали со свету сжить, а то, что Терренс перестал при каждом удобном и неудобном случае компостировать мозги Трою.
С другой, заставляло недоумевать, как и остальных участников небольшой компании. Ни Мартин, ни Энтони, ни он сам пока так и не поняли, что стояло за построением стены отчуждения и злости между теми, кто никогда даже статус друзей не носил.
Трой хотя бы на словах был Терренсу другом, но Рендалл…
А, впрочем, какая разница?
Рендалл, кажется, не принимает это близко к сердцу и не страдает ночи напролёт от мыслей, что старший сын директора метает дротики в его фотографию, говоря образно.
– Тебе тоже прислали письма из университетов, – произнёс Энтони, наклоняясь и подбирая одно из посланий, валяющихся на полу.
Столь небрежное отношение к документации его удивило, но комментировать поступки он не стал, решив, что первопричины есть у любого поступка. У Мартина, скорее всего, тоже обнаружились.
– Да, – коротко отозвался Мартин, не желая развивать эту тему в полноценный разговор.
Если в присутствии Троя он ещё мог слегка приоткрыть завесу тайны, то рядом с Энтони откровенничать хотелось того меньше. По неизвестным Мартину причинам, он просто не воспринимал Энтони так, как тот пытался себя преподнести. Не отрицал, что, возможно, ошибается, но переломить собственное восприятие не пытался, оправдываясь универсальной формулировкой – «не мой человек». Энтони и, правда, был совсем не его. У них почти не обнаруживалось общих интересов, хотя, разговаривать нормально они могли и показательные склоки на потеху публики не устраивали.
– И что там написано? – поинтересовался Терренс, опускаясь на стул рядом с братом.
В сторону Троя он не смотрел из принципа, будто того здесь и не было. Пустое место, которое почему-то пытается разговаривать.
– Не имею представления.
– Как это?
– Я их не распечатывал. Так понятнее? – спросил Мартин, чувствуя, как и без того скверное настроение стремительно уходило ниже уровня плинтуса.
Беспомощно посмотрел в сторону Троя.
Оба понимали, что Терренс обязательно сделает то, чего сам Мартин постарался избежать. Он, несомненно, вскроет письма, и, если там будет предложение поступить именно в это учебное заведение, не раздумывая, скажет глупость относительно хороших новостей.
Для Мартина они не были хорошими. Они для него были темнее чёрного.
Насколько Мартин старался прочувствовать настроение окружающих людей, зарекомендовав себя человеком довольно-таки чутким и понимающим, настолько же равнодушным и слепым в плане чувств оставался Терренс.
Сначала Трой применил иную характеристику. «Подслеповатым». Но потом понял, что у Терренса там глубокий минус, как и в настроении Мартина.
Последний наблюдал с отвращением за тем, как брат отрывает бумажную полосу и вытаскивает на свет всю документацию.
– Но здесь всё прекрасно, – произнёс Терренс, спустя некоторое время. – Нет такого, из-за чего стоит швырять послания на пол.
– Нет, ничего, – повторил Мартин, с трудом удерживая контроль над эмоциями. – Совсем нет ничего такого, чего бы я хотел.
Он собирался много чего сказать относительно поступления и того, как воспринимает эти новости. Поведать о словах и поступках родителей, обвинить Терренса в том, что из-за его нежелания продолжать ведение семейных дел, приходится жертвовать своей жизнью именно ему, но… не смог.
Устраивать сцены и кричать, срывая голос, бить и крушить всё вокруг – это был совсем не его стиль.
Потому он просто выхватил из рук Терренса вскрытые письма и пошёл к выходу из библиотеки. Оказавшись за её пределами, перешёл на бег, надеясь, что никто не кинется его догонять, а если кинется, то не сумеет этого сделать.