– Какая муха его укусила? – спросил Терренс, наконец, удостоив вниманием Троя. – Почему такая неадекватная реакция на хорошие новости?
– А ты уверен, что для него они хорошие? Может, догонишь брата и непосредственно у него спросишь, какие причины заставили столь остро отреагировать на произошедшее?
– Не догоню. Сам расскажет, если захочет.
– Ну да, естественно. Зачем думать о других, когда можно подумать о себе. Драма-квин вообще замечает хоть что-то, кроме своих личных вроде как трагедий? Или ей безумно нравится играть в несчастного и всеми обиженного? О том, что творится в жизнях других людей, знаешь? Или ты вечно зациклен на собственной персоне?
– Я пойду, попробую поговорить с ним, – вклинился в спор Энтони.
Понимал, что особых успехов вряд ли добьётся, учитывая принципы их с Мартином обычного взаимодействия на уровне вопроса о состоянии дел и удовлетворении ответом, что всё хорошо. Но он действительно почувствовал себя неловко ещё в тот момент, когда Мартин с ужасом смотрел на процесс вскрытия конверта. Там было всего лишь приглашение, а Мартину оно представлялось, как минимум, сообщением о том, что жить ему осталось не больше года.
Иных аналогий Энтони не придумал.
– Иди, если хочешь, – отмахнулся Терренс.
Энтони это разрешение не требовалось. Ему действительно хотелось узнать причины плохого настроения Мартина.
Оно, по мнению Энтони, граничило с отчаянием.
Стоило только покинуть поле боя, как участники спора тоже разом замолчали, предпочитая немое сражение – обмен убийственными взглядами. Трой сидел, сложив руки на груди, Терренс крутил в пальцах телефон, не боясь уронить его и разбить.
– Чего уставился? – спросил грубо.
– Ты такой недалёкий, – вздохнул Трой. – Никогда не видишь дальше собственного носа и бесишься, когда всё складывается не так, как хочется тебе.
– Все бесятся, когда их планы рушатся.
– Точно. Но одни умеют проигрывать с достоинством, а ты этого навыка полностью лишён.
– Поучи меня жизни, придурок, – фыркнул Терренс.
Теперь в молчаливой дуэли потребность отпала, и Терренс тут же отвернулся, чтобы не смотреть на оппонента и не признавать правдивость его слов.
Да, Трой был прав. Тысячу раз прав.
Но Терренс никак не мог отделаться от чувства неудовлетворённости жизнью и тотального разочарования в людях. Потому не стремился их оправдывать, а каждого автоматически приравнивал к ничтожеству, чтобы потом не было больно от них отделываться. И всё равно… не помогало.
Он обжигался вновь и вновь.
Трой по жизни придерживался позиции, гласившей, что помогать стоит только тем, кто в этом по-настоящему нуждается и, что самое главное, просит о содействии. Навязывать своё общество человеку, которого от одного только вида передёргивало, было довольно невежливо, а ещё это никому из них радости не приносило.
Трой прихватил телефон и вышел из-за стола. Все, с кем ему было приятно общаться, библиотеку покинули, а разговоры с Терренсом были похожи на сеанс добровольного мазохизма. Только удовольствия от них не было вовсе. Ни обычного, ни извращённого.
Трой не любил тратить время впустую, не стал этого делать и теперь.
Терренс остался в гордом одиночестве, выдохнул с шумом и со всей силы ударил носком ботинка по ножке стола.
Боль не принесла облегчения, породив лишь очередную порцию раздражения.
*
Оказавшись в коридоре, Мартин взял себя в руки и почти успокоился.
Были ещё какие-то отголоски недавнего урагана, но уже не столь масштабные и разрушающие, как прежде. Мартин не считал собственное поведение глупым, извиняться за выплеск эмоций перед Терренсом не собирался. В конце концов, он тоже имеет право на слёзы, гнев, обиды и возмущения. Он такой же живой, как и все остальные. И он далеко не идеальный, потому не стоит ждать от него невозможного.
С завидным постоянством он ловил себя на мысли о том, что жаждет разорвать полученные письма, глядя в глаза родителям, а потом с чувством собственного достоинства заявить во всеуслышание, что в ближайшее время вообще не собирается поступать, и пусть думают, правду он сказал или неудачно пошутил. А он возьмёт и всем назло отправится штурмовать университеты своей мечты, наплевав на то, что не оправдал надежды старшего поколения.
Терренс вон их постоянно не оправдывает. И ничего. Жив.
Генерируя бунтарские планы, Мартин свернул за угол, благополучно пропустив момент столкновения. Письма выпали у него из рук и вновь разлетелись по полу, смешавшись с чужими посланиями.
– Прости. Я немного задумался, – произнёс, увидев Рендалла.
– Тоже получил письма от университетов.
– Да, – ответил Мартин, хотя подозревал, что его ни о чём не спрашивали, а констатировали факт.
– А почему так невесело?
– Всё сложилось не так, как я себе представлял.
Он не собирался откровенничать с посторонними людьми. Раз уж Трою ничего не сказал, то в присутствии других и вовсе рта открывать не стоит. Однако сейчас Мартин чувствовал себя смертельно уставшим от всего происходящего, а проблемы, копившиеся годами, давили горло изнутри, заставляя его буквально выталкивать из себя слова, а не говорить нормальным тоном.
– Ты не… – начал Рендалл, но посмотрел на Мартина и замолчал. – Вижу, что поступил, но, вероятно, не совсем туда, куда хотел. Правильно?
Мартин кивнул согласно, вспоминая, когда успел проговориться о своих планах. Спустя пару мгновений, на ум пришло всё же несколько ситуаций, когда он разговаривал с Рендаллом и делился соображениями относительно будущего.
Странно, что Рендалл об этом помнил, учитывая тот факт, что они были, самое большее, приятелями.
– А почему не попытался пойти в том направлении, которое больше нравилось?
– Это долгая история, – произнёс Мартин, всё ещё подавляя в себе порыв пооткровенничать, но с каждой минутой попытки становились менее успешными.
Он понимал, что скоро от отчаяния готов будет выйти в коридор с плакатом в руках, предварительно написав на куске картона всего три слова.
Выслушайте меня, пожалуйста.
Наверное, это был как раз тот самый эффект случайного попутчика, о котором Мартину неоднократно доводилось слышать. Грузить проблемами близких знакомых он не стал, а вести обсуждение с Терренсом было бесполезным занятием.
Там, где были задействованы его интересы, Терренс не собирался приносить жертвы и идти на уступки. Роль мученика неизменно доставалась Мартину. Для их семьи это стало традицией, которую Мартин мечтал сломать, но задуманное оказалось ему не под силу.
– И всё-таки? Я готов выслушать, – произнёс Рендалл, подняв все конверты, пока Мартин продолжал стоять на месте, сверля невидящим взором дыру в стене. – Обещаю, что никому ничего не скажу, и об этом разговоре другие ученики не узнают. Не подумай, что навязываю своё общество, но если хочешь поделиться переживаниями, постараюсь помочь, чем смогу.
Мартин не знал, что ответить на это предложение. Ему было стыдно за то, что отвлекает человека от дел со своими переживаниями, но вместе с тем…
Рендалл предлагал от чистого сердца. Ну, или Мартину больше импонировала мысль, что всё именно так.
– Хочу, – ответил он, засовывая руки в карманы.
Рендалл поймал себя на мысли, что Мартину противно прикасаться к письмам, по этой причине настаивать на их передаче из рук в руки не стал. Не было ничего трудного в том, чтобы самостоятельно донести конверты до комнаты.
– Тогда лучше найти другое место для разговора. Коридор к задушевным беседам не особо располагает.
– Спальня, может быть?
– Если только наша с Троем. Не уверен, что в вашей комнате буду желанным гостем.
– Идём к тебе, – произнёс Мартин, соглашаясь с закономерностью чужих доводов.
Терренс вряд ли обрадовался бы присутствию этого человека в своих пенатах.
Поднимаясь на третий этаж, они не разговаривали.
Неизвестно, о чём думал Рендалл.
У самого Мартина с языка не сходил вопрос, мучивший его не первый день. Ответ – если бы Рендалл соизволил поддержать диалог в этом направлении – имел все шансы не просто внести немного ясности в происходящее или пролить пару лучей света, а окончательно сорвать занавес, с мясом выдрав все крепления, на коих он держался, представив наблюдателю полную картину событий.
Но Мартин сомневался, что их тип отношений допускает зашкаливающую откровенность. Поговорить о школьных делах или о причинах его ненависти к университетам – обычная практика. Однако задавать вопросы о том, что могли не поделить между собой парни, у которых и любовница была одна на двоих, пусть и в разное время – совсем другой формат.
Кому любовница, а кому без пяти минут жена.
Такое и у брата не спросишь без долгих предварительных раздумий на тему, каким образом лучше подать своё любопытство. Что говорить о постороннем человеке?
Вопрос сорвался с губ прежде, чем Мартин успел прикусить язык.
– Почему он тебя возненавидел?
Мартин остановился посреди коридора.
Рендалл прислонился плечом к двери, склонил голову набок и улыбнулся. Хорошо, хоть не засмеялся.
Мартин примерно представлял, как выглядит в этот момент он сам. Максимальное сходство с ребёнком, стоящим посреди песочницы и наблюдающим за тем, как противные старшие ожесточённо ломают замок, построенный с любовью и нежностью.
– Спроси у него. Или между вами нет доверия?
– Есть.
– Тем более.
– Я задавал ему этот вопрос. Он не отвечает. Точнее, отвечает, но…
– Что?
– Говорит, что ты сделал не больше Троя. Но и не меньше. Они, в своё время, не поделили одну девушку. Впрочем, думаю, ты наслышан об этой истории. О ней многие знают.
– Наслышан, – согласился Рендалл. – И, знаешь, я не могу ответить лучше. Всё именно так, как говорит твой брат. Не больше, но и не меньше. Моя вина есть, я её не отрицаю, но вместе с тем… Прости, не хочу об этом разговаривать.
– Хорошо. Тогда не будем, – выдал Мартин, несмотря на то, что ответ его не удовлетворил, в разы усилив желание докопаться до истины.
Рендалл распахнул перед ним дверь, предлагая проходить внутрь и, только пропустив гостя, зашёл сам.
Мартин осмотрелся по сторонам, прикидывая, куда можно присесть. В конечном счёте, пришёл к выводу, что Трой не будет возмущаться, если увидит его, сидящим на своей кровати, и опустился на самый краешек.
Рендалл разделил собранные конверты. Часть положил на кровать, часть – на стол. Нацепил на нос очки, предназначенные для работы за компьютером, опустился в кресло и сложил руки на груди.
– Ну, что, мистер Уилзи-младший? Так и будем молчать? Или поделимся своими переживаниями?
Мартин сам не знал, почему засмеялся. То ли оттого, что не ожидал такого подхода к решению проблем, то ли потому, что Рендалл без особого труда скопировал поведение их штатного психолога, которого большинство учеников избегало, считая крайне неприятной личностью.
Разница была лишь в том, что дама-психолог носила очки с толстыми стёклами, вытащенные явно из бабушкиного, а то и прабабушкиного сундука, категорически отказываясь менять их на линзы. А у Рендалла аксессуар был в симпатичной квадратной оправе насыщенно-чёрного цвета.
– Ты похож сейчас на Сесиль, – заметил Мартин.
– Знаю, – хмыкнул Рендалл, сняв очки и положив их обратно на стол. – А если серьёзно, что там не так с твоими университетами?
Мартин думал, что не сможет подобрать нужные слова, чтобы обо всём рассказать, но стоило только начать, как признание полилось само собой. Он говорил, говорил и никак не мог остановиться, вываливая на Рендалла подробности своей жизни, которая сейчас уже не казалась такой уж никчёмной. Лишь несколько ложных надежд. Не так много в мировом масштабе.
Рендалл не перебивал и не старался пичкать Мартина советами. Не призывал совершить революцию, заскочив в кабинет отца и перевернув там всё вверх дном, не предлагал использовать метод давления на мать через слёзы. Да и вообще ничего такого не говорил. Но он выслушал, и от этого становилось легче.
Невидимая могильная плита, которой Мартин себя накрывал, постепенно теряла вес, а под конец рассказа и вовсе исчезла.
– Не думаю, что мой совет окажется действенным, – произнёс Рендалл, нарушая тишину, установившуюся в комнате. – По секрету, но помощник из меня тот ещё, однако промолчать тоже не могу. Знаю, это банально и не всегда действенно, но попробуй подумать о том, что твоя судьба от этих перемен только выиграет, и именно школа сделает тебя счастливым. Может, не сейчас, но лет так через десять. Хирургия – это очень здорово и достойно, но вместе с тем и риск огромный. В прямом смысле, игра со смертью. Каждый раз, когда подходишь к операционному столу и берёшь в руки скальпель. А ещё стресс и понимание, что спасти всех невозможно, даже если ты очень хочешь это сделать. Не сомневаюсь, ты стал бы прекрасным специалистом, но, может, всё действительно к лучшему? Любому человеку однажды приходится делать то, что его не слишком воодушевляет, но отказаться от предложения невозможно. Кто-то в дальнейшем действительно разочаровывается, а кто-то обретает счастье.
– У тебя тоже были ситуации, в которых тебе не оставляли выбора?
– Скорее, да, чем нет.
– А…
Договорить Мартин не успел. Его на полуслове оборвал стук в дверь.
Рендалл удивлённо посмотрел на Мартина, а тот вернул ему такой же, изумлённый взгляд. Гостей никто из них не ждал.
На пороге комнаты стоял Терренс. Рендалл не удивился. Мартин, впрочем, тоже.
– Признаюсь честно, мне бы и в голову не пришло искать Мартина здесь, но парочка очевидцев клятвенно заверила, что вы действительно вместе поднимались по лестнице. Мой брат у тебя?
Голос звучал металлически, без намёка на эмоции.
– Да, – не стал отрицать Рендалл.
– Что-то случилось?
Мартин тоже подошёл к двери, с недоумением посмотрев на Терренса. В подобных ситуациях Терренс всегда предпочитал политику невмешательства и не торопился отправляться на поиски родственника. Они отсиживались в разных углах, а потом снова начинали разговаривать, как ни в чём не бывало, не тратя время на разбор полётов. Сегодняшний день бил все рекорды по количеству удивительных событий.
– Ты мог просто сказать, – произнёс Терренс.
Металл и равнодушие из его голоса исчезли, появились отголоски теплоты.
Мартин опешил.
Но ещё сильнее удивился в тот момент, когда Терренс обнял его, стоя в коридоре. Сопоставив произнесённую фразу с действиями, Мартин безошибочно определил, что Терренс пришёл сюда достаточно давно, а потом стоял и подслушивал под дверью, не решаясь прервать диалог. Вряд ли его накрыло масштабным раскаянием, но он почувствовал себя неловко, узнав правду.
Подобное случалось с ним редко.
Очень редко.
Раз в столетие, если не реже.
– Кажется, нам надо кое-что обсудить, – добавил Терренс. – Только без посторонних.
Рендалл, всё это время стоявший в дверном проёме, сделал несколько шагов назад и закрыл дверь. Тут и гадать не надо было, чтобы понять, кого назвали посторонним. Рендалл однозначно понял.
А Мартин с запозданием подумал, что объятия могли быть прикрытием.
Прижимая его к себе, Терренс продолжал смотреть на Рендалла. И, вполне возможно, говорил ему что-то, без звука, лишь шевеля губами, а тот без труда это послание прочитал, получив вместо благодарности очередной комок грязи в лицо.
Это умозаключение куда больше походило на правду, нежели сентиментальные мысли о заботливом брате.
Мартин готов был многое отдать за возможность узнать, что именно Терренс сказал Рендаллу, но это оставалось загадкой для двоих. И его в числе осведомлённых лиц не наблюдалось.
========== Глава 3. Тот, кто причиняет боль. ==========
Вода сомкнулась над головой, и привычный мир потерял значимость. Осталась только тишина, нарушаемая периодически всплесками.