«Атриум» — не простой, заурядный стриптиз-клуб, а место грандиозных развлекательных секс-шоу, где, помимо чувственных танцев и развратных сцен, воплощаются самые смелые эротические фантазии. Это элитное место порочных утех и соблазнов является гордостью близнецов Мэрроу. Внешне братья — как две капли воды, но на этом их сходство заканчивается.
Энтони, или, как он требует называть себя — Тони — некогда успешный танцор, из-за серьёзной травмы завершил профессиональную карьеру на пике славы и теперь является хореографом и постановщиком всех шоу-программ.
Ходят слухи, что вне рабочей деятельности Тони вполне приятный и лёгкий в общении человек, но лично мне ещё ни разу не посчастливилось встретить его светлую сторону.
В клубе он — надменный, заносчивый, категоричный и крайне импульсивный. Каждая репетиция проходит точно под надзором тирана-перфекциониста, требующего от танцовщиц полной самоотдачи и исполнения всех движений на высочайшем уровне, словно готовит нас не к выступлению перед пьяной, возбуждённой публикой, а на сцену Бродвея. Не меньше.
Никогда не забуду кастинг, состоявший из пяти этапов, во время которого часть девушек Тони выгнал, даже не дав выйти на сцену; часть отмёл сразу после, а некая доля ушла сама, поняв, что не выдержит подобной нагрузки и агрессивного обращения хореографа.
Я не могла позволить себе сдаться и уйти, как бы мне ни претила сама мысль — за деньги вилять оголённым задом перед морем сальных взглядов мужчин.
До того как оказаться на сцене «Атриума» я проходила множество проб и собеседований в танцевальных студиях и школах, чётко уяснив одно — каким бы талантливым ты ни был, но без необходимого образования и опыта никто не примет тебя на работу. А мои выступления в школьном танцевальном кружке, победы в детских конкурсах талантов и волонтёрскую работу в детдоме за опыт, естественно, никто не считал.
Тогда хороший доход был необходим мне даже больше, чем сейчас, а каторжная работа официантки в местной забегаловке Энглвуда по четырнадцать часов в день за жалкие гроши не только не помогала справиться с долгами, но также морально опустошала меня.
Именно поэтому я держалась до конца отбора и танцевала, как в последний раз, даже несмотря на абсолютную уверенность, что меня не выберут из десятков невероятно фигуристых, длинноногих, самоуверенных девушек, которые не только в совершенстве владели своим телом и обладали впечатляющими танцевальными навыками, но также восхищали умением эффектно преподнести себя, чему я могла лишь позавидовать.
Всё, что я имела — страсть к танцам и непреодолимую тягу к сцене, которой, как мне казалось, будет явно недостаточно, чтобы составить конкуренцию настоящим богиням.
Я вовсе не считаю себя непривлекательной, но выдающейся красоты в себе тоже не отмечаю. Наверное, стоит поблагодарить природу за густые, длинные волосы и пышную грудь, а силовые тренировки с танцами за упругое, гибкое тело, но в целом на фоне красоток с модельной внешностью в тот день я ощущала себя скромным тюльпаном среди цветущего сада грациозных роз. И я до сих пор гадаю — сквозь какие волшебные очки смотрел на меня Тони, когда утвердил мою кандидатуру в танцевальный состав «Атриума»?
Не знаю — это звёзды так удачно сошлись, либо мне удалось зацепить его внимание танцевальными способностями? Но в тот день именно я получила работу, и задавать лишние вопросы в мои планы не входило.
Волна радости с ощутимой долей гордости, бесспорно, захлестнула меня, но приятное чувство развеялось, стоило лишь вспомнить, в каком виде и для кого мне предстоит танцевать.
Стриптизёрша, у которой за все девятнадцать лет жизни не было ни единого сексуального опыта, должна была соблазнять совершенно незнакомых мужиков.
Теперь понимаете мою отчаянную необходимость в деньгах, если я согласилась на подобное безумие?
Мне не с чем сравнивать, я никогда не бывала в элитных заведениях Даунтауна, но, оказавшись в «Атриуме», была обескуражена завышенными требованиями братьев Мэрроу ко всем аспектам клуба — начиная с персонала и заканчивая эксклюзивной отделкой помещения. Всё было по высшему разряду.
Войдя в главный зал клуба в первый раз, я обомлела.
В «Атриуме» современный дизайн сочетается с декором в стиле «Великий Гэтсби»: приглушённый свет, благородный винный цвет стен, мягкие диваны и кресла, овальные столы из оникса и высокий зеркальный потолок с космической подсветкой, которая превращает и так огромное пространство в необъятную бесконечность. Посередине зала находится не простое возвышение для танцев, а большая сцена со сменяющимися декорациями, как в настоящем театре. И столь изысканную, пьянящую атмосферу дополняют вращающиеся пилоны и позолоченные клетки, в которых каждую ночь посетителей развлекают роскошные, гибкие танцовщицы.
Спросите, каким немыслимым образом «неотёсанная пацанка» умудрилась вписаться в этот параллельный мир похоти и разврата, где бал правят умелые соблазнительницы, знающие подход к любому мужчине?
Я и не вписалась, но прекрасная «Аннабель», в роль которой я научилась входить каждую ночь, вполне неплохо справляется со своими обязанностями, в которые входит всё, кроме самого главного.
Досконально изучив контракт несколько раз, в длинном перечне должностных обязанностей я не нашла и слова об интимных связях с клиентами, что было главным условием в принятии финального решения о начале работы. Но, как оказалось, отсутствие данного пункта не означает, что стриптизёрши не занимаются в клубе проституцией. Ещё как занимаются! Просто никто не афиширует это в официальных документах.
Я сразу заявила, что к подобным способам заработка не готова, и именно этот факт до сих пор является камнем преткновения в отношениях со вторым владельцем клуба.
Эрик Мэрроу от темпераментного брата отличается завидной сдержанностью и рассудительностью. Большую часть времени он спокойный, как удав, и в той же мере по-змеиному скользок.
Если Тони мало волнует всё, что выходит за пределы постановок грандиозных шоу, то Эрик руководит всеми остальными процессами клуба и зациклен на постоянном увеличении прибыли бизнеса.
И отказом от предоставления «эксклюзивных» услуг я заведомо сократила заработок как себе, так и алчному начальнику, который с первого дня недолюбливал меня.
Вначале это изрядно напрягало, но позже Аврора успокоила, заверив, что для работы в «Атриуме» достаточно понравиться хотя бы одному из братьев. А раз Тони выбрал меня, значит, бояться увольнения не стоит. По крайней мере, пока.
— Большинство девушек изначально знают, на что идут, и вполне не против заработать по максимуму. А те, кто оказываются несговорчивыми, в скором времени сдаются под натиском Эрика и тоже начинают выполнять весь спектр услуг, — как-то рассказала Аврора во время совместного занятия по растяжке. — Я работаю здесь уже пятый год, и поверь мне на слово — ты сама не поймёшь, как перейдёшь черту.
— Не перейду, — уверенно возразила я, вызывая у Авроры снисходительную усмешку.
— Ты ещё совсем юна и неопытна. Подожди немного и увидишь, что я права.
Но я знаю, что мне нечего ждать. Мои жизненные принципы никуда не исчезнут. И спустя больше года работы стриптизёршей моя непреклонность в своём первоначальном мнении лишь укрепилась.
Я могу выступать в эротических стрип-шоу, танцевать полуголой на сцене, пилоне или в клетке, развлекать публику на пару с другой танцовщицей, имитируя сексуальные сцены, обрабатывать клиентов у столов, выслушивая их пошлые фантазии, стойко терпеть на себе прикосновения чужих рук и даже заниматься консумацией.
Но на этом всё.
Как бы ни давил Эрик, он не заставит меня спать с клиентами. И надеюсь, рано или поздно он это поймёт.
С началом новой музыкальной композиции я принимаюсь к заключительному на сегодня виртуозному, соблазнительному танцу возле очередного захмелевшего мужчины, показывая свою гибкость и сильные стороны тела, к которым он то и дело постоянно тянет руки.
Игриво подмигивая, деликатно намекаю, что разрешается только смотреть. К счастью, в этот раз мужчина всё понимает и теперь запихивает купюры в каждую возможную часть крошечной ткани на мне, раз за разом «ненароком» сжимая ягодицы или чуть дольше положенного задерживается на груди.
Хочется кричать от нестерпимого желания оказаться в душе и стереть все следы бесконечного количества пальцев на коже, но, сжав зубы, натягиваю самую очаровательную улыбку, терплю и не противлюсь столь невинным касаниям, пока он щедро продолжает сорить деньгами.
Когда же наконец наступает долгожданный конец смены и помещение «Атриума» постепенно пустеет, я напоследок прохожу томным взглядом по расслабленным, сонным лицам оставшихся посетителей и грациозной походкой покидаю зал. И стоит лишь только скрыться за кулисами — из меня словно стержень вытаскают, а усталость непомерной ношей обрушивается на измученное тело и сознание. Снимаю туфли ещё на пути в гримёрную, босиком добираясь до туалетного столика, где в отражении встречаю ту самую — другую сторону себя.
Незнакомку. Чужую. Астрономически далёкую от меня.
Единственное, что скрывает её тело — чёрный кружевной комплект нижнего белья, инкрустированный множеством мелких кристаллов, кожаная юбка, позволяющая клиентам без труда увидеть тонкую полоску стрингов, и развратные чулки, которые большинство мужчин так и норовят оттянуть за резинку.
На голове царит высокий начёс, а крупные волны светлых волос спадают по оголённым плечам и спине. Слой тонального крема до идеальности сравнивает тон её кожи, румяна ещё сильнее заостряют скулы, синий цвет глаз практически невозможно различить из-за тёмных теней на веках и густых наращённых ресниц, а губы привлекают к себе внимание ярко-алой помадой.
Не могу не признать — она выглядит эффектно. А ещё… вызывающе и доступно.
Она фальшивая. В ней нет души. Нет желаний.
Пустая оболочка. Она не умеет думать, чувствовать и даже не представляет, что значит мечтать. Просто красивая кукла, которая делает то, что от неё просят и ждут. Почти всё.
Она — защитная маска, позволяющая отключить разум и отгородить настоящую меня от всего, что провоцирует во мне инстинктивные реакции самозащиты.
Каждую ночь, войдя в её роль, я перестаю упорно сопротивляться тому, что вспыльчивую Николину Джеймс раздражает до зубного скрежета, отвращает до нервной дрожи в руках.
Я представляю, что моя работа просто постановка. Театр. Кино. Что угодно, только не повседневная реальность.
«Аннабель» — просто актриса, играющая не самую приятную роль.
Но она — не я.
И никогда мной не будет.
***
Как всегда возвращаюсь домой с первыми лучами солнца. Квартира встречает меня гробовой тишиной и удушающей вонью грязных носков вперемешку с гниющими остатками продуктов. Задерживаю дыхание, подавляя приступ тошноты, и раскрываю окна.
Хочется сделать вид, что я ослепла, и равнодушно пройти мимо, в сотый раз проигнорировав мерзкий беспорядок, оставленный мамой с Филиппом после пьяного застолья, но вместо этого ступаю на кухню и принимаюсь за уборку, чтобы в квартире появилась возможность вдохнуть не умерев.
После очередной бессонной ночи я толком не помню, как привожу в порядок дом, скидываю с себя одежду, под мощным напором воды с остервенением смываю с тела всевозможную «грязь» и, даже не успев как следует насладиться мягкостью подушки, мгновенно засыпаю.
Мне кажется, что прикрываю глаза буквально на минуту, когда мой сон тревожит оглушительный грохот.
Резко вскакиваю, пытаясь сориентироваться в тёмном пространстве и сообразить, что вообще происходит. По тому, что солнце за окном уже успело скрыться, понимаю, что проспала далеко не один час. Мой слух разрывает от громкой музыки, а мощные звуковые вибрации сотрясают меня вслед за всей дребезжащей мебелью в комнате.
Напрочь забывая о сне, я запрыгиваю в первую попавшую под руку одежду и влетаю в гостиную, где встречаю Филиппа, способного одним лишь своим видом довести меня до белого каления.
Нагло раскинувшись в кресле с бутылкой пива в руке, этот ублюдок на полной громкости наслаждается тяжёлым роком. Его голова в удовольствии запрокинута назад, глаза закрыты, а небритая рожа расплывается в блаженной улыбке.
Я подбегаю к стереосистеме, которой ещё с утра у нас точно не было, и, не теряя и секунды, с силой вырываю провода.
— Что за… — рычит Филипп, но затыкается, стоит лишь ему расскрыть свои заплывшие веки. — А-а-а, это ты. Я тебя разбудил? Прости — не хотел, — ирония в его безразличном голосе вовсе не удивляет меня, а лишь до краёв наполняет презрением и злобой.
— Ты в конец оборзел? Что это такое?! — указываю на музыкальный центр.
— Мой подарок, — смотрит на меня как ни в чём не бывало и делает новый глоток пива.
— Что ты несешь? Какой к чёрту подарок?
— Зачем так кричать? — наигранно вжимает голову в плечи и разводит руками. — Нам с Юной уже давно не хватало музыки для поднятия настроения. Сегодня мне невероятно повезло в картах, вот и решил нас побаловать. Нравится? — Ничтожество протягивает мне бутылку, словно ожидает, что я порадуюсь новой дорогостоящей покупке вместе с ним.
— Откуда у тебя деньги? — из последних сил сдерживаю себя, чтобы не раздробить его тупоголовый череп этой самой бутылкой, что он тычет мне в лицо.
— Сказал же — выиграл.
— Откуда у тебя деньги на игры? — конкретизирую вопрос, ответ на который меня серьёзно волнует. С тех пор как Филипп бросил стройку, у него просто не могло быть финансов, чтобы отправляться к дружкам на карточные игры. — Ты что, почку продал или, наконец, соизволил найти новую работу?
— Ни то, ни другое, — коротко отвечает он, продолжая испытывать моё терпение и явно наслаждаясь этим процессом.
— Откуда деньги? — голос перестаёт звучать от переполняющего меня напряжения.
Присосавшись к горлышку бутылки, он не отрываясь смотрит на меня помутневшим самодовольным взглядом, а я буквально слышу, как остатки моего самообладания предательски трещат по швам.
Никогда прежде в своей жизни я ни к кому не испытывала ненависти. Неприязнь — да. Презрение — тоже. Злоба — её в моей жизни было хоть отбавляй. Но чувство ненависти мне было неведомо. До встречи с Филиппом Гиралдо.
Лютая, рвущая на куски ненависть. Осторожно пробирающаяся до мозга костей, незаметно поглощающая каждый атом тела. Такая жгучая, что боюсь, когда-нибудь она поглотит меня без остатка.
Если вначале я просто мечтала о его исчезновении из нашей с мамой жизни, то с каждым прожитым годом под одной крышей с этим жалким паразитом искренне желаю ему сгинуть в преисподнюю, где день за днём с него будут сдирать шкуру и поджаривать на медленном огне. Хочу, чтобы он не просто перестал отравлять другим людям жизни, но нестерпимо страдал сам, испробовав горький вкус адских мучений.
Думаете, я слишком жестокая? Вовсе нет. Просто меньшего он не заслуживает.
— Ты долго ещё молчать будешь? Откуда, мать твою, деньги?! — всё-таки срываюсь на крик.
— Ну, как откуда? Ты сама дала, доченька. Неужели забыла? — Его тонкие губы, испачканные пеной, кривятся в лукавой улыбке, а меня передёргивает от его обращения ко мне.
— Не смей называть меня так! Ты мне никто! И я точно ещё не лишилась ума, чтобы дать хотя бы доллар на твои карточные игры!
— Ох, я бы не был так в этом уверен, — хитро прищуривается он, словно зная что-то, чего не знаю я. — В следующий раз советую записывать в блокнот, кому и когда ты вручаешь деньги.
Что за бред он опять несёт? Какой к чёрту блокнот? Какой ещё следующий раз?
Похоже, Филипп точно поставил себе цель на сегодня вывести меня из себя и получить по пьяной роже. Я бы никогда самолично не дала денег этой подлой мрази, которая намертво прицепилась к моей маме, год за годом нещадно толкая её к краю обрыва.
— Этот звериный рёв, что ты называешь музыкой, окончательно вырвал последние крупицы твоего пропитого мозга? — Сжимаю кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони.