Джон затянулся сильнее и зажмурился. Ну да, конечно, не за сексом. Это и не могло быть просто сексом, да, Джон?
Достал. Как же ты меня достал! Как я так вляпался? Ну и пусть. Пусть вляпался. Хорошо, что в квартире темно, что я не вижу твоего лица. Что могу не смотреть тебе в глаза. Не хочу сейчас чувствовать себя полным мудаком. Пусть, пусть это будет потом.
Я дорвался. Я и не скрываю этого. Забудь всё, что я сказал, это чушь. Чушь для очистки совести. Всё, чего я хочу — слышать, как ты дышишь. Как ударяется о пол молния сброшенной куртки, как ты шипишь, когда сгребаю твои волосы на затылке. Впечатать тебя спиной в стену, сдирая к чёртовой матери одежду, чувствуя, как твои руки тянут вниз мои штаны — этого я хочу.
Я знаю, как пульсирует вена на твоей шее. Я помню, как это было на ринге. Я хочу запомнить это сейчас. Запомнить, как под губами в ней стучит кровь, как на язык ложится соль пота.
Твои поцелуи безумны. Всё, что сейчас происходит, безумно. Отрываюсь от твоих губ и опускаюсь вниз, оставляю укус на подбородке с короткой жёсткой щетиной. Не замечал её раньше. Ловлю губами вкус твоей кожи на груди, касаюсь живота, всё ниже и ниже, пока мои колени не ударяются об пол. Ты не думал, что будет так? Я сам не думал. Но сейчас я пиздец как этого хочу…
— Сука…, — Джон с ожесточением затушил окурок о колотое блюдце и поплёлся в коридор, чтобы подобрать с пола свои трусы.
Где-то в куртке на стуле вибрировал телефон, сообщая, что уже шесть утра. А казалось, что ещё вся ночь впереди, чтоб её. Джон отрубил вибрацию, хлопнул по выключателю на стене и подошёл к дивану. Странно видеть его таким. Спящим, спокойным. Безобидным. Хороший мальчик из хорошей жизни. Ахуительный. Даже не поморщился, когда зажёгся свет. Джон протянул руку, почти коснувшись щеки Лесли, но в последнюю секунду передумал и просто потряс его за плечо.
— Лесли. Эй. Вставай, шесть уже, — не удалось удержаться от улыбки, глядя, как пацан дёрнулся и ошалело завертел головой. — Мне на работу надо.
Вынимая из ящика банку с растворимым кофе и моя в раковине две чашки, Джон старался не думать о том, что происходило за его спиной. О том, что там происходило часы назад.
Как давно я тебя хочу? С первой встречи? Да ни хрена. Не знаю. Но сейчас меня рвёт изнутри от того, что ты здесь. От того, как ты стонешь, когда мои губы касаются твоего члена. Это я так хорош или ты тоже давно ждал? Бля, я и этого не знаю. Да плевать. Твои пальцы цепляют меня за волосы, давят на затылок. Да, ты близко. Но хуй ты кончишь один.
Похватываю тебя под бёдра и сажаю на себя. Тяжёлый. Уверен, твои соперники потому и проигрывали, хрен угадаешь за видом тщедушной немощи ту силу, с которой ты бьёшь. Где ты скрываешь её, Лесли? Падаю на диван, а ты сверху, давишь, обездвиживаешь. Пиздец, как же круто.
А как давно ты этого хочешь? Чем был тот поцелуй на ринге? И вообще, в тот день, ты драки хотел? Или меня? Тянусь к тебе губами, ты отвечаешь яростно, с жадностью, чувствую, как твоя рука скользит вниз, как ты обхватываешь мой член и прижимаешь к своему. Бляяяя… Я бы трахнул тебя. Прямо так, пока ты сидишь на мне, вогнал бы член тебе в задницу и выебал, пока мозг из ушей не потечёт. Но я не стану. Потому что ни хрена не знаю, как ты хочешь. Как ты привык. Ты хоть раз снизу был? Или этот твой Джастин всегда принимал?
Мысли о твоём бывшем меня злят. Безумно злит даже имя этого козла. Что он сделал тебе, Лесли? Ты говорил, я помню. Ты любил его, да? Я знаю, любил. Дыхание перехватывает, когда твоя рука ловит верный ритм, смотрю в твоё лицо и не могу оторваться. Кровь прилила к щекам, глаза потемнели. Даже без света это видно. Ты как дикий зверь, готовый броситься на врага. Я враг тебе? Нет, Лесли. А себе? Не знаю… Целую тебя, не закрывая глаз, хочу видеть, как ты смотришь на меня. Хочу это запомнить.
За спиной послышались медленно приближающиеся шаги, и Джон обернулся. Лесли оделся быстро, все шмотки так и остались лежать у стены в куче. Бросив куртку на спинку стула, он подошёл к Джону, пальцами отчёсывая спутанные волосы. Джон протянул ему чашку с дымящимся напитком.
— Не Старбакс. Сахара и молока нет.
Лесли поднёс к губам чашку и, сделав глоток, скривился.
— Блин, пыль колумбийских дорог, — Джон усмехнулся, наблюдая, как пацан явно только из вежливости снова поднёс чашку ко рту.
Лесли посмотрел на Джона поверх чашки, и тот впервые увидел, как засмеялись его глаза. Внутри сразу потеплело. Господи…
— Хотя знаешь? Привыкнуть вполне можно, — и Лесли показательно сделал ещё три глотка, при этом ни единый мускул в лице не дернулся.
Джон уставился на чёрную бурду в свое чашке. Нет, к этой пыли нельзя привыкнуть. Только если всю жизнь её пьёшь. Не после хорошего кофе, нет, сэр. Взгляд ненароком скользнул выше и упал на точку, где шея Лесли переходила в ключицу, над самым воротом футболки. Там теперь прятался еле заметный, но вполне реальный след от зубов. Джон резко глотнул ещё кофе, от чего обожгло глотку.
— Привыкнуть вряд ли. Допивай, я успею подбросить тебя домой до смены, — и, оставив полупустую чашку в раковине и аккуратно обойдя Лесли, Джон пошёл к шкафу.
— Я… Я почти…, — выдыхаешь мне в губы, я чувствую, как подрагивает твоя спина под моими пальцами. Ещё немного… Ещё…
— Жалеешь, что пустил меня, — это было утверждение без намёка на вопрос.
Джон выдернул из залежей белья чёрную футболку, не оборачиваясь на голос. Жалеешь ли, Джон? Точно нет. Ты бы всё повторил, если бы пришлось. Но пацану этого знать не нужно.
Джон натянул на себя футболку, чувствуя, что ему буквально прожигают взглядом затылок.
— Я думаю, что тебе это не нужно.
Твою мать, Джон, ничего более разумного ты не мог сказать? Вы недавно в диван друг друга втрахивали, по обоюдному согласию, что ж ты в тот-то момент этого не сказал? Не нужно… А тебе это нужно? Давай, скажи, что нет. Наеби себя снова.
Лесли стоял, засунув руки в карманы штанов, как накануне перед дверью. Свет от лампы висевшей прямо у него над головой, рассеивался вокруг, будто нарочно делая фигуру пацана центральной в комнате.
— Не нужно, значит. Прикольно ты за меня решил, — слова звучали чуть сдавлено, будто у Лесли свело челюсть, но в эту секунду он чуть ли не рассмеялся. — Ну а почему нет? Давай, ещё что-нибудь скажи. Это же в порядке вещей, все знают, как для меня лучше и что мне нужно, да? Включая тебя! Эй!
Джон и дернуться не успел, как Лесли оказался совсем рядом и вцепился в его запястье.
— Ты хотел этого так же, как я. Так что не делай из меня идиота. И не надо щас рассказывать, что мне нужно, а что — нет. Вот от тебя я это слышать не хочу.
Что тебе точно не нужно, так это строить иллюзии относительно отношений с парнем, у которого из перспектив — ни хера. Портить себе жизнь этим, вот что тебе не нужно. Независимо от того, что там этот парень чувствует. Джон выдернул запястье из руки Лесли и, не говоря ни слова, пошёл к стулу, на котором висели джинсы. Молчать, конечно, херово, но уверенности в собственных словах было маловато. А пацан не дурак, в миг раскусит. Пусть лучше бесится.
— Бля, Джон, да с хрена ли вообще? Что не так-то?! — Лесли с силой захлопнул дверцу шкафа, и она обиженно заскрипела. — Я всю жизнь от отца слышу, что для меня лучше. Вот только всё, что лучше, обычно в пользу его репутации происходит! А мне, вот веришь, лучше, чем с тобой, в жизни никогда не было.
— Да хватит! — сердце сжалось от боли и горечи так, что аж грудь сдавило, и Джон, застегнув наконец блядскую пуговицу на джинсах, повернулся к Лесли. — Ну? Расскажи мне про свою херовую жизнь. Как тебя задолбал твой отец. Давай, расскажи! Только ты не забывай, что многим приходится намного хуже, чем тебе! Много кого от тюрьмы отмазывают, а? За тяжкие телесные? Если тебе так тошно от своей жизни, денег, от университета, так что ж ты всё не бросишь! А? Отец его достал… Ты отцов плохих не видел!
Бляха, Джон, пацан тебе чуть в любви не признался, куда тебя понесло?! Тормози, если ещё не поздно.
Джон видел, как подрагивает вена на шее Лесли. Та самая… Да хорооош!
— У таких, как я, выбора в жизни нет. Очень редко, кто выбирается. У тебя может быть абсолютно всё. Ну так живи! Там, наверху. Не надо из-за меня вниз сползать.
Нелогично, Джон. А если он хочет жить здесь, внизу, с тобой? Нет! Не хер ему внизу делать! Не c таким, как Джон Брукс. А как же ты сам, Джон? Он-то тебе нужен?
Лесли будто отмер в эту секунду, два шага — и он снова рядом. Глаза блестят, твою мать, это что, слёзы?!
— Джон, пожалуйста…
Что “пожалуйста”? О чём он просит? Джон готов был всё послать и обнять его. К чёрту всё! Просто прижать к себе, самому прижаться, продлить эту уверенность. Этот покой. Счастье. Вот оно какое. Не твоё, Джон, не надо тешить себя нереальным.
Сила воли всё же неспроста ковалась годами. Джон почти уверенно положил руки на плечи Лесли, удерживая его на расстоянии. Большими пальцами он коснулся шеи, чувствуя бешеный ритм сердца.
— Я не хочу быть виноватым, когда тебе снова с тоски захочется вскрыться.
Ну ты урод, Брукс.
Между бровей Лесли на секунду проступила глубокая, острая впадина и тут же разгладилась. Лицо будто окаменело. Шаг — и он отступил назад, сбрасывая руки Джона с плеч. Что ж, приступы гнева всё же подлежат контролю. Или это только боль. Джон, ты… Слов таких для тебя нет. Но знаешь? Молодец.
— Я такси возьму, — сдёрнув со стула куртку, Лесли поискал глазами по комнате, не забыл ли чего, хотя наверняка точно знал, что забывать было нечего.
Он обернулся один раз, у двери. Должно быть, думал, прощаться или нет, но так ничего и не сказал. Один короткий безэмоциональный взгляд — и дверь захлопнулась.
— Твою мать, — Джон опустился на диван и уткнулся лицом в ладони.
Тебя отключает. Ты почти не шевелишься, пока я укладываю тебя на диван рядом с собой. Меня и самого начинает рубить. Вдруг ты кладёшь руку мне на грудь и утыкаешься лбом в плечо. Ахренеть. У меня таких нежностей сто лет не было, я уже не помню, как это. Но, чёрт, как же приятно. Да, я и объятия люблю, представляешь? Только забыл об этом. Беру в ладонь твою руку и всматриваюсь в запястье. Глубокие, тяжёлые. Больные. Твои шрамы часть тебя. Ты уже спишь, я слышу по дыханию, поэтому не замечаешь, как я касаюсь твоего запястья губами.
Счастье.
А на завтра плевать.
Комментарий к Часть 24
Ну что скажете, дружочки?)
========== Часть 25 ==========
— Lo siento, señor. No se puede fumar aquí, es peligroso¹. Нельзя.
Лесли поднял вверх руку, отгораживаясь от солнца и пытаясь различить нависшую надо ним тень. Да уж, не могло всё быть совсем уж безупречно. Пока все подыхают от полуденной жары, а яхта встала на якорь рядом с побережьем, самым умным решением было свалить подальше от людей на нижнюю деку, туда, где к полу были пристёгнуты гидроциклы, и улечься на спину прямо на гладкие доски подвижного куска палубы. И чтобы ноги оказались по колено в воде и создавалось ощущение, что тебя сейчас смоет к херам в Мексиканский залив. В зубах сигарета, в наушнике страдает Лайла. Просто зашибись.
Да хрен. Пяти минут не прошло, как этот блюститель порядка нарисовался. Но что поделать, это его работа. Лесли, затянувшись последний раз, затушил сигарету о мокрую доску и, не придумав ничего лучше, спрятал влажный окурок за ухо. Надо донести его до мусорного бака, хватит с местных вод и прочих загрязняющих элементов. British petroleum, например.
— Давай-ка уточним, чтобы я правильно понимала — судя по звукам, Лайла на том конце связи страдала лютым насморком. — Твоя жопа сейчас греется на сорока градусах посреди Мексиканского залива между… Как ты сказал? Между Кубой и Канкуном, на яхте с сексуальным экипажем…
Лесли фыркнул. За его спиной представитель этого самого экипажа заливал бензин в бак гидроцикла и, к счастью, понятия не имел, о чём говорил гринго, пойманный с сигаретой на технической палубе.
— Я про экипаж тебе вообще ни слова не сказал.
— Заткнись и не мешай фантазировать. Ай, твою мать… Апчхииии! Зараза. Так вот, с сексуальным экипажем, сегодня у вас стоянка в прекрасной бухте, а в Канкуне, между прочим, празднуют День волхвов, значит, город на ушах, текила, жара… И учитывая вот это всё, ты ещё смеешь хандрить, гадость ты неблагодарная? И, главное, кому?! Кому ты жалуешься?! Мне, уже неделю запертой в снегах из-за очередного маминого загона? Ненавижу лыжи и Висконсин! Уверена, это аллергический насморк на обстановку, а совсем не простуда.
— Откуда столько драмы? Я бы с тобой местами сейчас с удовольствием поменялся, — Лесли наклонился и, зачерпнув воды, ополоснул себе лицо. А, может, и не поменялся бы. Кайф.
В наушнике хмыкнули.
— Да не вопрос. Уверена, мама с удовольствием махнулась бы детьми с твоими родителями, она и так тебя обожает. А я щас за глоток ультрафиолета даже в дурке б за тебя полежала.
Лесли вздохнул, рассматривая своё отражение в воде.
— Не поверишь, сейчас я и сам бы не отказался.
Да ладно, чувак, не так и плохо всё сейчас. Почувствуй, какой прекрасный запах бензина витает вокруг. Интересно, это протокол такое — гидроциклы у берега заправлять или отец попросил? А ему зачем?
А насчёт дурки мысли реально были. Особенно в тот момент, когда очень хотелось сдохнуть от жалости к себе на заднем сидении такси в блядское утро первого января. И потом, когда начало тошнить от этой самой жалости, которая в итоге превратилась в злость и чуть не разодранную к херам боксёрскую грушу.
— Послушай меня, детка, — голос в наушнике зазвучал почти торжественно. — Послушай меня очень внимательно, потому что расстояние наверняка сильно снизило мою способность воздействовать на твой разум…
На этих словах смешок сдержать не удалось.
— Внимаю тебе, мастер Йода, вещай.
— Бля, Лес, хорош стебаться, я серьёзно! — похоже, Лайла дала волю раздражению. — Так вот. Никто, ты понял меня? Никто не может причинить тебе больший вред, чем ты сам. Ни предки твои, ни бывший, ни любой другой мудозвон, где бы он сейчас ни был и что бы там себе ни думал. Так что я тебя очень прошу: завязывай жалеть себя, бери задницу в руки и развлекись по полной. Канкун за бортом, детка! Трахни там какого-нибудь красавчика! И за меня разок. Ладно, пошла, меня ждёт лыжная пытка. Chao, mi amor.
Запах бензина исчез, матрос закрутил пробку в бензобак и ушёл. Лайла тоже ушла. Вот оно, долгожданное одиночество, то самое. Только момент уже не тот.
Ни предки, ни бывший, ни любой другой мудозвон, так она сказала. Очень конкретное определение, да, с ярлыками у Лайлы всегда было заебись. И это при том, что она была только частично в курсе подробностей. Чего Лесли ей не рассказал, так это масштаба. Масштаба собственного самокопания. Он был зол на Джона, о да, безумно зол. Прямо как отвергнутая девчонка из третьесортного любовного фильма. Какая в жопу духовность, когда изнутри элементарная обида выедает? Но спустя тысячу ударов и сбитые о грушу кулаки мозг всё же перезапустился. И снова спасибо психотерапевтам за то, что приучили пересматривать эмоции с холодной головой. Потому что можно было сколько угодно злиться и сходить с ума, но один вопрос никуда не исчезал. А чего ты, блять, ждал? Что человек пустит тебя в свою жизнь вот просто так, за здорово живёшь? Зная, какую херню ты творил, просто потому что ты… Что, влюбился? Очевидно, да, но этого ни хрена не достаточно. Да ты даже не удосужился уточнить, надо ли ему это? Ты просто пришёл. Потому что чувствовал, что всё взаимно. Но не подумал ни хрена, что этого не достаточно.
Как он сказал? Хер ли ты не меняешь свою жизнь, раз всё так плохо? Что ты знаешь о плохой жизни? Лесли улегся на живот вдоль края деки и опустил в воду руку, глядя, как солёная толща удерживает её на плаву. Так ведь тебя всё устраивает, чувак. Скажешь, нет? Ты плывёшь по течению, пользуешься плодами обеспеченной жизни и споришь с родителями как зарвавшийся подросток. Подросток, для которого ответственность — просто слово. Ты погряз в дерьме собственных тараканов и всё, на что оказываешься способен — плыть дальше. Вот и сейчас, ты ровно там, где по ожиданиям должен быть. Отец поставил тебя перед фактом с этим блядским круизом и приглашением Линденов. И что ты сделал? Ничего, ты молча поехал. Как обычно.