— Точно больная, — прошипела вслух, одергивая себя, и скинув все добро с кровати, заползла под одеяло.
Позже, когда Бекетов приходил и стучался в дверь, приглашая поужинать, я ничего не ответила, лишь одеялом с головой накуталась и зажмурилась сильнее, с ужасом понимая, что механизм запушен. Парность никуда не делась, меня с дикой силой к нему тянуло, не смотря на страх.
Его одежда на моем деле словно клеймила, пропитывала его запахом. Снять бы, да сил нет. Меня окутывало ощущение уюта и впервые за долгое время я спокойно заснула, не терзаемая кошмарами.
Утром, едва разлепив глаза, осторожно прислушиваясь, пытаясь понять, где находился хозяин дома? Уже встал? Ушел?
Проведя ночь в его доме, проснувшись в его футболке, я почувствовала себя как минимум глупо.
Зачем все это? Почему позволила себя вернуть? Все события прошлого дня показались детской игрой. Я даже не пыталась по настоящему уйти, сдаваясь, не прилагая никаких усилий. Моя слабость перед ним так очевидна, что саму тошнило. Как раньше шла за ним, так и сейчас осталась ведомой. Наверное, сильная женщина — это не про меня, если вот так просто отступала.
Я по-прежнему испытывала страх, во мне не было и капли доверия к этому оборотню, но я продолжала за ним тянуться. Даже не смотря на то, что волчицы больше нет, на то, что связь наша обескровлена.
Мне это не нравилось. Раздражала собственная реакция на альфу Черных Тополей, на мужчину, который сделал больно, но все равно остался для меня единственным, хотя я и пыталась убедить саму себя в обратном. Осознание этого стало неприятным открытием, которое било по остаткам самолюбия, делая еще более несчастной.
Бекетов
В то утро после ее возвращения — это был последний раз, когда отлучался из дому. Надо было, потому что нашли смертника, сыгравшего мою роль перед Татьяной, и я должен был разобраться с ним лично. После этого я забил на все. На все дела, на стаю, на работу. На все положил большой лохматый хрен, не желая ни на миг оставлять Татьяну одну. Мне казалось, стоит лишь выйти за порог, и придется возвращаться в пустой дом. Потому что она уйдет! Не раздумывая, стоит только открыть дверь и отвернуться.
Татьяна не скрывала своего отношения, держась подчеркнуто вежливо и отрешенно, не прятала своего желания уйти. Смотрела в окно так тоскливо, будто зверь в клетке. Мое присутствие тяготило ее, мучило, но я не мог иначе. Не мог отпустить. Теперь, когда выяснилось, каким дебилом был, что натворил, сколько нашего времени потерял по собственной вине, мне до одури хотелось быть с ней рядом. Каждый миг, каждую секунду.
Да, я — гребаный эгоист, тиран, думающий о своем комфорте, но без нее больше не мог, не хотел. Готов был на все, лишь бы удержать подле себя, лишь бы простила!
Татьяна сторонилась меня, предпочитая большую часть времени проводить в своей комнате, а я еле держался, чтоб не подхватить ее на руки и не отнести к себе, к нам, в нашу спальню. Мне хотелось прикасаться к ней. Сумасшедшая потребность, распарывающая нутро, от которой ломало, выкручивало наизнанку.
В те моменты, когда она выходила из своего убежища, я был готов ходить за ней хвостом, преданно заглядывая в глаза. Господи, какой идиот! Как умудрился довести нашу жизнь до такого абсурда? А самое главное, я давился собственным бессилием и реально ничего не мог сделать, чтобы исправить ситуацию! Что-то говорить, обещать? Разве существуют слова, способные изменить прошлое? Пытаться доказать, что больше такого не повториться? А как докажешь? Никак!
Только быть рядом, заново приучать к своему присутствию, которое ее тяготило. День изо дня по крупицам восстанавливать то, что потеряли. Других путей я не видел.
Если она находилась рядом со мной, то всегда была закрыта, застегнута на все пуговицы. Руками себя обхватывала, будто пытаясь защититься и смотрела в пол, в сторону. Куда угодно, но только не на меня.
И еще… Таня старалась не поворачиваться ко мне спиной. Это получалось неосознанно, она даже не замечала этого. Мимо проходила бочком, вполоборота. Черт побери, словами невозможно передать, то поганое ощущение, бурлящее внутри, когда видишь такое. Полное отсутствие доверия, на физическом уровне. Так относятся к диким псам, случайно встреченным в темной подворотне.
Чего я хотел? Радостной встречи? Разговора по душам и быстрого прощения? Теплой улыбки, сияющих глаз? Нет этого. Пусто. Она другой совсем стала. Угрюмой, замкнутой, подозрительной. В ней будто не хватало чего-то, но я никак не мог уловить чего именно. Хотелось самому себе горло перегрызть за то, что сотворил с ней, погасил ту искру, что согревала нас.
Я сделал единственное, что мог в такой ситуации — поставил на нашу связь, надеясь, что она окажется сильнее всего остального, притянет нас к друг другу. Я чувствовал кожей, когда Таня на меня смотрела, думая, что не замечаю этого. Пытливо смотрела, сосредоточенно, пытаясь разобраться в самой себе, пересилить то притяжение, которое неизменно срабатывало, стоило нам оказаться рядом.
В общем все сложно.
Еще сложнее оказалось со стаей. Здесь просто категорическое «нет». Без сомнений, колебаний, без вежливых улыбок и извинений. Просто нет и все.
И если рядом со мной ее хоть как-то удерживала наша связь, то к стае никакой привязанности не было. Татьяна их вычеркнула из своей жизни и не собиралась делать шаги навстречу. Просто потому, что не нужно ей это. Все они ей не нужны. Поначалу я думал, что это можно как-то перебороть, ведь раньше у нее были неплохие отношения со всеми. Наивный.
Пригласил сестру к нам, с Алисой. Девчонки пришли в наш дом как две тени, присмиревшие, с поджатыми хвостами, преисполненные сожаления. Они хотели помириться, наладить отношение. А Таня…она даже не вышла из своей комнаты. Едва узнав, что они пришли, закрылась, заперлась и никак не реагировала на просьбы спуститься к гостям.
Хотелось бы мне сказать, что моя пара страдала ерундой, что это детское поведение, недостойное взрослой женщины, но не мог. Потому что во всех ее действиях не было наигранности, показухи, только искреннее желание чтобы ее оставили в покое. И пробить эту стену отчуждения еще сложнее, чем ту, что стояла между нами.
Девчонки были расстроены. Алиса молча шмыгала носом, рассматривая свои дрожащие руки, а Наташка разревелась, как соплячка мелкая. Рассказала о том разговоре, что состоялся у нее с Таней накануне катастрофы. Оказывается, именно ее слова стали катализатором, финальным толчком к тому, чтобы Таня ушла. Пи**ц! Едва не прибил ее. Если бы мелкая тогда не влезла, может и Таня не ушла, может и меня, м*дака лохматого, не накрыло бы.
Хотя…Все это ерунда. Никто не виноват в том, что случилось в лесу. Только я.
В общем сестра с подругой ушли ни с чем: несчастные, пристыженные, и на этом я оставил попытки их помирить. Сначала нам с Таней во всем разобраться надо, а потом уж роль миротворца буду играть.
И с Кириллом я не собирался ее мирить, не до этого пока было. Однако его присутствие в доме все же необходимо. Мне нужны отчеты по последним сделкам, а выходить из дома, оставлять ее одну, я боялся, поэтому позвал Нечаева к себе. С самого утра, надеясь сделать все дела, до того момента, как Таня спустится. Не хотелось ее нервировать.
Кирилл пришел в шесть утра, минута в минуту, сама пунктуальность, с огромной папкой, битком набитой бумагами.
Я запустил его в дом, мы обменялись рукопожатиями и отправились на кузню.
— Как у вас дела? — спросил он шепотом, указав взглядом на второй этаж, имея ввиду Татьяну.
Вместо ответа показал крест руками и, не скрывая горечи, покачал головой. Никак. Наши дела никак.
Он все понял, кивнул, и больше не затрагивал эту тему.
Таня
Сегодня, впервые за последние дни, я ощутила что-то весьма похожее на голод. С самого утра, едва проснувшись, мне захотелось кофе и мягкого белого хлеба с маслом. Даже слюни потекли, стоило только представить белый ароматный ломоть с хрустящей корочкой.
Я выбралась из кровати, умылась по быстрому и, нарядившись в очередную, особо длинную футболку отправилась вниз. На уединение не рассчитывала — Бекетов, словно пас, каждую мою вылазку из комнаты, неизменно оказываясь рядом, но к гостю, который поджидал на кухне, оказалась не готова.
Нечаев сидел за столом, разложив перед собой горы документов. Видать, если Бекетов не шел на работу, то работа сама шла к нему.
На столе две кружки с кофе, значит хозяин тоже где-то поблизости, просто отлучился.
Я замерла на пороге, глядя на бету. Чувствуя, как кольцами сжимается неприязнь, отторжение этого волка.
Он оторвался от бумаг и поднял на меня внимательный, серьезный взгляд:
— Привет, — тихо, спокойно.
Я кивнула — это все, на что меня хватило. Кирилл был свидетелем, того страшного вечера, человеком, невольно спасшим меня от самого страшного, а потом равнодушно скинувшего на руки полупьяному медбрату. Я его ненавидела? Нет. Скорее, глядя на него, испытывала очередное жуткое разочарование. Я его считала другом…раньше. Сейчас — чужаком. Идеальный бета для Бекетова, такой же хладнокровный и жестокий, поддерживающий во всем. Руслан правильно выбрал его своим замом, не прогадал.
Аппетит пропал, но сбегать от Нечаева, сломя голову, не хотелось. Перед ним страха не было, наверное, потому что начала злиться, едва завидев этого оборотня.
Стараясь не смотреть в его сторону, подошла к ящику, достала кружку, сделала кофе, безбожно его пересластив, потому что рука дрогнула. Потом подумала, и решила, что от булки с маслом не стоит отказываться. Почему я должна лишать себя хоть какого-то удовольствия из-за постороннего оборотня?
Развернулась, чтобы к холодильнику подойти, и буквально влетела в Кирилла, который подошел сзади, бесшумно, будто тень.
От неожиданности вздрогнула, едва не закричав.
Он стоял, въедливо рассматривая меня, упрямо поджав губы. Еще один упертый волк на мою голову. Тоже озаботился получением прощения?
Ни слова не сказав, отступила в сторону и осторожно мимо него дальше к холодильнику двинулась.
— Поговорим? — произнес сдержанно.
— Без проблем, — и снова замолкла, достав масло.
В тишине прошло минут пять. Он молчал, наверное, ожидая от меня пламенных обвинительных речей, а мне нечего было сказать. Я методично сооружала бутерброд, размышляя о том, куда подевался хозяин дома.
— Как твои дела?
Удивленно выгнув брови, посмотрела на него. Дела? Его интересовали мои дела? Серьезно?
— С какой целью интересуешься? — подозрительно нахмурилась, не ожидая ничего хорошего.
— Просто хочу знать, — осторожно пожал плечами.
— У меня все хорошо, — заученная фраза, в которой нет и капли правды, — это все? Разговор окончен? Или есть еще что-то, что тебя интересует.
— Таня, я знаю, что тебе сейчас не до этого, но я извиниться хотел.
Черт, тошно-то как. Еще один извиняющийся на мою голову! Что же им все неймется? Мне было бы проще, если бы они все меня просто игнорировали, не замечали.
— Я давно хотел придти, но… — развел руками, подразумевая сложность всей ситуации в целом.
— Не стоило утруждаться, — отмахнулась, пренебрежительно плечом дернув.
— Стоило… я ведь когда вез тебя в Черные Тополя, не мог ничего пояснить, Руслан сам должен был тебе все рассказать. Понимаешь? — закончил тихо.
— Это-то я понимаю. Мне вот не ясно, зачем меня сюда привезли, чего вы все ждете от меня. Просто не понимаю! Сожалеете, что так все вышло? Я тоже. Хотите прощения — забирайте, мне не жалко. Думаете, что все можно исправить и начать с начала? — жестко усмехнулась, — ваше право. Со своей стороны могу сказать только одно: я ничего не хочу восстанавливать. Выжила без вас всех? Да! И дальше прекрасно справлюсь. Если бы могла уйти — давно ушла бы, не оглядываясь! И прошу, не надо меня душить своим сожаление, раскаянием. Мне все равно! Понимаешь, Кирилл, все равно!
— Я понимаю, ты обижена…
— Серьезно? Думаешь то, что я испытывала тогда, да и сейчас, это обида? — моему сарказму не было предела, — простая детская обида?
— Я такого не говорил, — насупился бета, — что она детская…наверняка, очень болезненная и глубокая.
— Да ты, как я посмотрю, в дипломированные психологи заделался? — цинично огрызнулась.
Нечаев молчал, настороженно рассматривая меня.
Как мне это все надоело! Все они! Вся эта гребаная стая!!! Почему нельзя просто оставить меня в покое? А еще лучше дать мне уйти?! Снова хочется сбежать, и я снова давлю провальную мысль на корню. Уже сбегала дважды — один раз чуть не убили, второй — бесцеремонно вернули назад. Нужен другой путь.
— Что? — развела руками, интересуясь причиной его задумчивого внимания к моей скромной персоне.
— Ты изменилась, — протянул он как-то растерянно.
О да, дорогой мой друг, изменилась! Ты даже не представляешь насколько! Располовинилась!
— Вас за это благодарить надо! — холодно отрезала, чувствуя, как в груди давит.
Больше нет ни сил, ни желания с ним разговаривать, поэтому забрала кружку, тарелку с бутербродами, которые по-прежнему мне казались единственной прекрасной частью этого утра:
— До свидания, — кивнув ему, пошла прочь, чувствуя, как смотрит в спину.
Выйдя из кухни, едва не споткнулась, обнаружив Бекетова. Он стоял, подпирая стену плечом, сложив руки на груди, и задумчиво смотрел себе под ноги. При моем появлении поднял взгляд, пронзительный, грустный, и у меня защемило, закололо, запульсировало в груди. Проклятая связь!
Ни сказав ни слова, прошла мимо него, торопливо скрывшись в своей комнате. Только там смогла перевести дух, села на кресло, возле окна, подобрав под себя ноги, и принялась завтракать, меланхолично пережевывая бутерброды и прислушиваясь. Мне до дрожи хотелось узнать, о чем они говорят, но мой слух был обычным, человеческим, а их голоса снизу доносились неразборчиво.
В очередной раз почувствовав себя ущербной, горько усмехнулась. Всем была нужна прежняя Таня, но они не в курсе, что ее больше нет.
Неужели не почувствовали этого? Не почувствовали, что волчицы больше нет? Осталась только я — измученная, растерянная, кое-как пытающаяся жить дальше? Или уверены, что такого просто не может быть? Представляю, что будет, когда секрет раскроется. Хотя какой это секрет? Просто мерзкая правда, которую я и не собиралась прятать.
Сидеть в одной комнате и строить себя непоколебимую царицу — очень сложно. День, два, три, а потом начинаешь изнывать от скуки. Откровенной, тягучей, вымораживающей изнутри. Вид из окна — все тот же, сколько не смотри — ухоженная улица, дома соседей, вездесущие тополя. Красиво. Однообразно. Скучно.
Наблюдение за прохожими — то же весьма сомнительное удовольствие, особенно учитывая тот прискорбный факт, что все они волки, которые чуют чужие взгляды и смотрят в ответ, безошибочно находя мой силуэт в окне. Подглядывать за ними из-за опущенных штор? Глупость какая.
В той комнате, где я обосновалась, не было ничего примечательного — ни книг, ни журналов, ни телевизора. Ничего, что могло бы скрасить тоскливые будни заключенного, коим я себя ощущала в Черных Тополях.
Спускаться вниз, в гостиную, я не решалась, прекрасно осознавая, что Бекетов тут же окажется рядом, а вечер с ним подобен изощренной пытке.
Жила как в тюрьме. Весьма комфортабельной, но все-таки тюрьме. И мой тюремщик, казалось бы, ни в чем меня не ограничивал, наоборот был готов положить к моим ногам весь мир. Уверена, он мог всю землю перевернуть, если бы я только намекнула ему, что мне этого хочется.
Да вот что-то не хотелось. Равным счетом ничего.
Не понимала, на что Бекетов рассчитывал, пытаясь удержать меня при себе. Что он мог предложить такого, способного вынудить меня сделать шаг навстречу. Что он мог дать взамен того, что отобрал? Я долго об этом думала, пытаясь просчитать его дальнейшие действия, пытаясь понять, что ждет меня дальше. Ну в самом же деле, не станет он меня вечно держать при себе, на привязи? Или станет?