– Да, – нажала я на отбой. Меня потряхивало. Заботливый ты наш! А мне вот сейчас хорошо, просто отлично! Да гори оно! Разбирайтесь тогда. Сами.
В Мурмашах меня встретил товарищ Андрея – щуплый симпатичный парень в морской форме. Веселый, общительный… он быстро замолчал. Помог добраться до аэропорта, донести вещи на регистрацию и погрузку, подождал еще, когда я останусь с одним рюкзачком на плечах, потоптался… исчез куда-то.
– Зоя Игоревна, вот… я подумал – вдруг вы тоже захотите? Время еще есть, а тут реально вкусный кофе и ромовые бабы. Я всегда, когда здесь бываю, беру с запасом. Мокрые… настоящие, на пропитке не экономят. Я помню такие еще только в Архангельске, на ж/д – вокзале продавались. Мне нравится, а вам?
– В Архангельске? Вы начинали там? – порадовалась я общим воспоминаниям. И не отказалась – приняла из его рук стаканчик кофе и большую ромовую бабу. Рот наполнился слюной, я жадно откусила… действительно – сочно. И сладко до жути. Наверняка станет плохо с непривычки. И ладно! Саша улыбался.
– Я родом оттуда… недалеко. Пейте, я сейчас вернусь – свое там оставил… на прилавке.
Дальше мы вспоминали Архангельск. Приятные воспоминания, хороший город – в то, наше время бедновато выглядевший, и все еще с деревянными тротуарами кое-где… Но со своим настроением и особенностями. Мне он нравился. Наверное, нравился бы любым – это были наши самые первые годы с Усольцевым и там родились мальчики.
Когда объявили посадку, я уже чувствовала себя несколько вменяемой, можно сказать – почти что. Уходя, Саша помахал мне рукой. Это было… необычно. Немного по-детски, наверное, или слишком интимно для короткого знакомства. Но чужим человеком я его уже не чувствовала – он и мои дети оказались земляками. Говорят, что малая родина там, где зарыта твоя пуповина. Для Сережки и Ромки это был город Архангельск на южном берегу Белого моря.
Вспомнилось про этот «южный берег»… После окончания питерского подплава мы отправились получать распределение. Я с годовалыми мальчиками осталась в Мурманске, в гостиничном номере, а Усольцев поехал в Североморск, в штаб Северного флота за назначением. Вернувшись, смеялся – назначили на южный берег, нужно возвращаться. Дернулось что-то внутри, какая-то дурная надежда – может что-то напутали в приказе и... Черное море? Теплое, ласковое… неужели? Оказалось – южный берег Белого, дизельная подводная лодка в ремонте. Рожать в Архангельске потом получилось нечаянно – прихватило там… так и вышло.
Нам тогда дали комнату в коммуналке, мест в общежитии подводников не оказалось – на заводе ремонтировалось сразу две лодки, прибывшие с Севера. Серьезный ремонт зачастую длился даже не месяцы, а годы, поэтому офицеры и мичмана вызывали к себе семьи. Им выделялось семейное общежитие. А мы несколько месяцев прожили в городской коммуналке.
Там категорически не любили часто меняющихся жильцов этой комнаты, и причину я бы назвала уважительной. А все потому, что она принадлежала МИСу и являлась чем-то вроде перевалочной базы. Месяц-два, от силы три, и ее жильцы получали квартиры в городе или общаге. На крайняк – снимали жилье, могли себе позволить. А все остальные наблюдали этот круговорот с прицелом на относительное благополучие, сами десятилетиями оставаясь в старых деревянных стенах с клопами. Да-да… там я увидела, что они действительно существуют в природе. А до этого воспринималось, как что-то из старинного фольклора – «мал клоп, да вонюч»… и тому подобное.
Глава 8
Как я и ожидала, от сладкого кофе и приторной выпечки затошнило еще на посадке. И появилось подозрение, что до штатных подручных средств добраться я не успею. Поэтому, стараясь не делать резких движений, я расстегнула наружный карман сумки и потянула оттуда пакет. И под ноги мне вывалилась маленькая вещичка, которой я раньше никогда не видела.
– Женщина, отойдите с прохода. Сейчас будем проходить на посадку, – донеслось из-за спины.
– Сейчас… я уронила… – бормотала я, приседая и поднимая бархатную ювелирную коробочку синего цвета. Отошла в сторону и стала там, рассеяно улыбаясь, хотя весело мне совсем не было. Если там кольцо, которое он приготовил для меня на всякий случай, то считай – мое мнение о его умственных способностях резко изменится. Потому что большей глупости я себе и представить не могла. Не хотелось бы…
В коробочке оказалась небольшая подвеска – золотой якорек и условно прибитое к нему золотым же гвоздиком платиновое, скорее всего, сердечко. Смысловое наполнение, которое хотели вложить в форму этого украшения? В голову приходило только одно – заякоренное сердце.
Бросить якорь – так говорят не только моряки, и оно не всегда означает бросить в воду тяжелую железяку на цепи или веревке. Часто это просто образное выражение, которое означает, что человек окончательно пришел к какому-то решению, определился с ним, остановился на пути выбора. А в сочетании с сердечком… Начинать паниковать опять?
К подвеске прилагалась сложенная много раз записка: «Уверен, Зоя – вы бы не приняли это на память. А сейчас вам просто некуда деваться, будете меня вспоминать».
Вот прохиндей… чуть ли не с восхищением думала я, рассматривая подарок. И, кажется, в записке есть самая капелька юмора. Значит, все не так плохо?
– Проходим на посадку…
Я оглянулась вокруг. Мне широко улыбался какой-то мальчик и его мама. Оказалось, что я тоже им улыбалась. Поправив на плечах свою «ручную кладь», я присоединилась к группе, что собиралась перед турникетом. Здание аэропорта в Мурмашах было слишком современным для севера, как на мой взгляд. Хотелось бы меньше стекла и открытого пространства в зале или хотя бы растений, а так… было не совсем уютно и хотелось скорее покинуть это место. Или это рулило настроение? Одно здесь точно было хорошо – тепло.
Тошнота вернулась на взлете, и меня вырвало в пакет. Сходив в туалет и прополоскав рот, я выпила таблетку но-шпы и когда боль под ребрами утихла, незаметно уснула. Последняя мысль была о том, что все к лучшему – кому я вообще нужна с таким своим здоровьем? Не зря говорят – муж любит жену здоровую, а… что-то там про сестру еще…
Из Пулкова я могла бы проехать прямо к Военно-медицинской академии и вызвонить мальчишек, но не стала этого делать, как ни тянуло меня туда. Пусть это будет чуть-чуть… потом, когда внутри немного уляжется.
С отцом, со времени их с мамой развода, я не поддерживала никаких отношений. У него другая женщина, и полгода назад мы с ним практически прекратили общение. Он звонил пару раз, мялся… а я ответила резко. Наверное, это было не очень правильно – меня он не бросал, всегда любил и помогал, да и со здоровьем у него проблемы. Но если бы оно ухудшилось, об этом сразу сообщила бы его сестра. Я никогда не просила ее об этом, но она обязательно вывалила бы на меня негатив любого плана. Только за этим всегда и звонила.
Ехать на поезде не хотелось, мы всегда мотались в Новую Рузу и обратно на машине или автобусе – дорога шла через леса… почти на каждом шагу встречались предупредительные баннеры и картинки с нарисованными лосями, перебегающими дорогу. Я даже умудрялась находить взглядом грибы на опушке, если скорость была небольшой. Автобус был привычнее и роднее, ну и чуть дешевле, хотя это и не причина. Так что – автовокзал.
Уже устроившись внутри автобуса, я внимательно прислушалась к себе. Немного устала, голова пока не болит, настроение… не так плохо, как могло бы. Андрей со своей помощью, поцелуем и подарком… душу согрел, что ли? Но сейчас я уже почти не думала об этом. Мысли о нем потихоньку уходили куда-то в глубину, а если и возвращались, то мимолетно, напоминая солнечный зайчик, прыгающий по лицу. Или прохладный ветерок на влажной коже в жару. Тихая и теплая, без восторгов и надрыва, но просто гигантская по своей величине благодарность – это было все, что я чувствовала к Андрею Зарубину. Пока видела – переживала за него, сейчас же это казалось глупым. Каждый отвечает за себя сам. И в его двадцать семь он уже мужчина, а не мальчик. Справится. Я же как-то справляюсь?
Прибыв в Новую Рузу, я набрала Ромке. Сейчас был вечер и они оба уже должны быть свободны от учебы. Я всегда звонила сначала ему – этот мой сын был умным мальчиком, жизнерадостным и активным, но немного… легкомысленным и чуть поверхностным. Ничего страшного в этом не было – немного подрастет, наберется опыта, чуть поумнеет…
Зато ему будет легче жить, чем Сереже, потому что Роман почти все воспринимает на позитиве. Нет, не жизнерадостный дурачок, а человек, который до последнего не думает о плохом – просто не хочет. Когда-нибудь жизнь заставит, и он будет вынужден… но пускай уж лучше позже.
– Ма-а-а? Ух ты, привет! Все хорошо?
– Да, Ромка, все норм. Я уже почти добралась. Стою сейчас возле «Солнышка». Стою и думаю – поужинать тут по старой памяти или сразу катить чемодан к бабушке?
– Ничего себе! Бери такси, там же переться…
– Действительно… – пробормотала я. Огородами чемодан не покатишь, а в обход по асфальту и правда далековато будет.
– Ма-а-а, ладно… я даю Серого.
Ну, как всегда – разговор мы закончим с Сережей. И мне кажется, что когда придет время выбирать специализацию, то лучше бы ему пойти в психиатрию.
Несмотря на то, что внешне мальчишки были очень похожи, это были совершенно разные люди. Сережа всегда очень тонко чувствовал. Казалось, что еще в детстве у него внутри завелся специальный приборчик, который указывал когда нужно подойти и положить ладошку на щеку маме или папе, или взять их за палец, чтобы успокоить или просто порадовать. А потом, когда он подрос – вовремя спросить о чем-то, отвлекая от неприятностей, помочь в какой-то мелочи, просто улыбнуться… Такой чуткий и понимающий ребенок, просто на удивление – ему нужно было родиться девочкой. Но девочку я все равно бы очень хотела, очень...
– Мама? Это уже я.
– Сережка! Как там учеба, вам нравится?
– Мам, – засмеялся он, – ну какая учеба? Пока одна муштра.
– Ну… и папа, и дядя Паша предупреждали, что так будет, – пожала я плечами, оглядываясь в поисках такси. Господи… лето же вокруг – тепло, зелень, даже золотой осенью здесь еще не пахнет.
– Сережа, я спокойно добралась, почти не устала. Только дико немного – тут еще лето. И погода, наверное, как и у вас – чудо.
– Мам…? – чутко уловил он мое немного нарочитое оживление. Вздохнула… Переигрываю, наверное.
– Уже все нормально, не переживай. Давление в норме, я успокоилась. А… экипаж в море.
– Я знаю. Пытался дозвониться. До дядь Паши смог.
– Да… А я сюда с вещами. Вы там не переживайте только. Даже старенькая бабушка и то справилась.
– Ага… старенькая. Ты… ладно – потом поделишься впечатлениями. Ты уже видишь там такси, мам?
– Да, иду к нему. Пока, Сережка. Жми руку брату.
– Мам! Пацаны тут просили твой телефон.
– Какие? И зачем? – кивнула я таксисту, и он пошел к багажнику – открывать его и укладывать мои вещи.
– Решили, ты наша сестра. Слышишь, мам?
– Смущаюсь, сыночка. Краснею. Привет им! Орлы!
– Пока, мам. Найди время приехать в октябре. Я узнаю про увольнения. Смотаемся на весь день в Александрию... втроем.
– Невозможно отказаться, – тепло улыбалась я таксисту, усаживаясь в машину, – все, я поехала. Пока!
Андрей сегодня с утра, потом вернувшееся лето, скорая встреча с мамой, разговор с детьми… все это смазывало и затеняло собой мои неприятности. Хотя ощущение неприятной тяжести внутри не проходило. Сейчас я отвлеклась, встряхнулась всеми перышками – на какое-то время хватит. И на какое?
Придется выяснять опытным порядком.
Глава 9
– Мама… – негромко позвала я от порога, – ох… девушка, а куда вы дели Тамару Платоновну, которая жила здесь раньше?
Мама тоже охнула и быстро встала с кресла перед телевизором, улыбаясь и поправляя короткую стрижку. Пошла ко мне, широко раскинув руки…
– Глазам не верю – Зайка! Что ты творишь? А если бы я сердцем разорвалась? – крепко обняла она меня и прижала к себе, не отпуская. Я дышала ей в шею и давилась подступающими слезами. Справилась. Попыталась оправдаться:
– Я же шепотом звала. Что ты всегда так пугаешься? Я тебя просто не узнала, мам, ты не болеешь? Выглядишь потрясающе, но похудела сильно, – оторвалась я, рассматривая четкую линию скул, мелкие морщинки на лице… суховатом теперь, а не мягком и округлом, как раньше. Не было больше низкого пышного узла из русых волос, не было шикарной женщины в зрелом возрасте, зато был живой блеск в глазах, подтянутая фигура и еще… запах?
– Чем это пахнет, мам?
– Хэх… а слышно, да? – расстроилась она, поворачиваясь к своему плечу и нюхая его.
– Нет, это, скорее – от волос.
– Ну да, все-таки нужно не косынку, а купальную шапочку… Зайка! У нас теперь есть корова.
Твою маааать…
– Чудно… – пролепетала я.
– Ты полюбишь ее. Я научу тебя дойке. Я-то училась по интернету? Потом познакомлю вас. А пока… бегом в душ, переодевайся и будем кормиться.
Оставив вещи в своей комнате, я послушно прошла в ванную комнату и стала под душ. И было мне не по себе, как-то не так представляла... Корова. Я… и любимая мною корова. Перспектива так себе – я, мама и она… ладно, это потом.
Мы поужинали яичницей и салатиком из помидоров и зеленого лука (мама никого не ждала и поэтому не готовила) и поговорили. Вернее, я рассказывала, а она почти все время молчала и внимательно слушала, изредка кивая. Потом, устроившись на диване и отзеркалив одну и ту же позу – обняв диванные подушечки и прижимая их к животу, мы замолчали обе.
Было поздно, уже наступала ночь, но свет мы не включали. Старый дом тихо и таинственно потрескивал, поскрипывал и пах знакомо и уютно. После еды хотелось спать, и чувствовала я себя… непонятно. Но это, скорее всего, от усталости. То, что мама пока прокомментировала мой рассказ об Усольцеве только угрюмым выражением лица, не настораживало. Она никогда не спешила с выводами и решениями. Уверена, что и не сорвалась бы вот так, как я. Сама она в похожей ситуации поступила совершенно иначе.
Совсем стемнело. Мы сидели уже минут двадцать и уютно молчали. Я думала о ней – женщине, которая всего полгода назад, в свои шестьдесят, не представляла себя без каблуков и шикарной прически, носила шляпки и юбки… Бывший директор и распорядитель огромных фармацевтических складов, представительная во всех отношениях дама… Сейчас она переехала из Питера в Новую Рузу, похудела, загорела, подстриглась, влезла в джинсы с футболкой и завела себе корову…
– Зайка, ты нормально? Давай ложиться спать, – отозвалась, наконец, из темноты мама, – завтра рано вставать и вообще... огорошила ты меня. У меня тоже есть для тебя новость, только хорошая. Может, слегка подсластит… но это долго рассказывать, все завтра.
– Давай, мам, я и сама почти сплю, – опустила я ноги на пол и отложила в сторону подушечку.
– Проснешься – меня может не быть дома, но ты не переживай, это ненадолго. Только… если вдруг подойдет мужик затрапезного вида и будет просить на опохмел – гони его. Ничего не давай.
Я сразу проснулась. Посмотрела на нее и покачала головой.
– Если завтра этот мужик придет – я ему дам.
– Соседка будет недовольна, – проворчала мама.
– Дам… в смысле – денег, мам, – качнула я головой с укоризной.
– Я поняла. Вряд ли он еще способен на что-то, кроме – пить. В чем дело, Зай?
– Это… психологическая травма, наверное.
– А не слишком их на тебя одну? – вздохнула она.
– Эта неглубокая, но безусловная. У нас когда-то умер мичман… сравнительно молодой еще. Ходил, просил по квартирам на опохмел. Не давали, само собой – по разным соображениям. И я тоже. А утром его нашли на первом этаже в нашем подъезде – холодного. Может, он и не сразу от меня… Так что немного, но дам. Много у меня и нет – я почти совсем без денег… пока.
– Про это поговорим завтра, – пообещала она. Погладила меня по руке и пошла к себе. С порога кинула:
– И зачем их таких держат в армии?