ГЕНРИ СЕРДЦЕЕД
ДИКИЙ, БОГАТЫЙ И МОКРЫЙ
На последнем снимке мой брат ныряет в бассейн - голый, как в день своего рождения. Я наклоняюсь вперед, щурясь.
- Генри придет в ужас. Освещение кошмарное - здесь едва можно разглядеть его татуировку. - Губы бабушки вытягиваются в тонкую линию.
- Ты находишь это забавным?
В основном меня это раздражает. Генри незрелый, немотивированный бездельник. Он плывет по жизни, как перышко по ветру, куда бы тот его ни унес. Я пожимаю плечами.
- Ему двадцать четыре, он только что уволился со службы…
Обязательная военная служба. Каждый житель Вэсско - мужчина, женщина или принц — обязан отдать ей два года.
- Его отпустили несколько месяцев назад. - Обрывает она меня. - И с тех пор он объехал весь мир с восьмьюдесятью шлюхами.
- Ты пробовала звонить ему на мобильный?
- Конечно, пробовала. – Кудахчет она. - Он отвечает, издает этот нелепый статический звук и говорит, что не слышит меня. Потом говорит, что любит меня, и вешает трубку.
Мои губы растягиваются в улыбке. Негодник умеет устроить представление - надо отдать ему должное. Глаза королевы темнеют, как надвигающаяся буря.
- Он в Штатах, в Лас-Вегасе, и скоро собирается на Манхэттен. Я хочу, чтобы ты поехал туда и привез его домой, Николас. Мне все равно, даже если тебе придется стукнуть его по голове и засунуть в мешок.
Я побывал почти во всех крупных городах мира, и из них Нью-Йорк я ненавижу больше всего.
- Мое расписание…
- Изменено. Во время твоего пребывания там, ты будешь присутствовать на нескольких мероприятиях вместо меня. Я нужна здесь.
- Полагаю, будешь работать в Палате общин? Убедишь этих засранцев наконец-то выполнить свою работу?
- Рада, что ты заговорил об этом. - Бабушка скрещивает руки на груди. - Ты знаешь, что происходит с монархией, у которой нет стабильной линии наследников, мой мальчик?
Мои глаза сужаются.
- Я изучал историю в университете - конечно.
- Просвети меня.
Я поднимаю плечи.
- Без четкой преемственности неоспоримых наследников может произойти захват власти. Диссонанс. Возможно, гражданская война между различными домами, которые видят возможность взять власть на себя. - У меня волосы на затылке встают дыбом. Ладони начинают потеть. То чувство, когда ты почти на вершине первого подъема американских горок. - Куда ты клонишь? У нас есть наследники. Если нас с Генри настигнет какая-нибудь катастрофа, всегда есть кузен Маркус.
- Кузен Маркус - идиот. Он женился на идиотке. Его дети - дважды проклятые идиоты. Они никогда не будут править этой страной. - Она поправляет жемчуг и вздергивает нос. - В парламенте ропщут по поводу перехода к церемониальному суверенитету.
- Ропот есть всегда.
- Нет, - резко отвечает она. - Здесь совсем другое дело. Они задерживают торговое законодательство, безработица растет, зарплаты снижаются. - Она стучит по экрану. - Эти заголовки не помогают. Народ беспокоится о еде на своих столах, в то время как их принц скачет из одного роскошного отеля в другой. Мы должны предоставить прессе что-то позитивное. Должны дать людям повод что-то отпраздновать. И мы должны показать парламенту, что мы четко контролируем ситуацию, так что им лучше играть по правилам, или мы будем грубо с ними обращаться. - Я киваю. Соглашаюсь. Как глупый мотылек, радостно хлопающий крыльями в сторону пламени.
- А как насчет Дня гордости? Мы могли бы открыть залы для публики, парад? – предлагаю я. - Народ любит подобные вещи.
Она постукивает себя по подбородку.
- Я думала о чем-то... большем. Чем-то, что привлечет внимание всего мира. Событие века. - Ее глаза сверкают предвкушением, как у палача перед тем, как он взмахнет топором. А потом топор опускается. - Свадьба века.
ГЛАВА 2
Николас
Все мое тело сжимается. И такое чувство, что мои органы начинают схлопываться. Мой голос хриплый от бессмысленной, нелогичной надежды.
- Бабушка Мириам снова выходит замуж?
Королева складывает руки на столе. Ужасный знак. Это говорит о том, что она приняла решение, и даже штормовой ветер не сможет сбить ее с курса.
- Когда ты был мальчиком, я обещала твоей матери, что дам тебе возможность самому выбрать себе жену, как твой отец выбрал ее. Влюбиться. Я наблюдала и ждала, а теперь перестала ждать. Твоя семья нуждается в тебе, твоя страна нуждается в тебе. Поэтому ты объявишь имя своей невесты на пресс-конференции... в конце лета.
Ее заявление выводит меня из шока, и я вскакиваю на ноги.
- Через пять чертовых месяцев!
Она пожимает плечами.
- Я хотела дать тебе тридцать дней. Можешь поблагодарить дедушку за то, что он меня отговорил.
Она имеет в виду портрет на стене позади нее. Дедушка умер десять лет назад.
- Возможно, тебе следует меньше беспокоиться о моей личной жизни и больше о том, чтобы пресса не узнала о твоей привычке разговаривать с картинами.
- Это меня утешает! - теперь она тоже встает - руки на столе, наклоняется ко мне. - И это всего лишь картина - не будь таким несносным, Ники.
- Ничего не могу поделать. - Многозначительно смотрю на нее. - Я учился у лучших.
- Я составила список подходящих молодых леди - некоторых из них ты уже встречал, некоторые - окажутся для тебя незнакомы. Это наш лучший план действий, если только ты не дашь мне повод думать иначе.
А у меня ничего нет. Мой ум покидает меня так быстро, что в мозгу остается пыльный след. Потому что с политической точки зрения, с точки зрения связей с общественностью, она права – королевская свадьба убивает всех зайцев одним выстрелом. Но зайцам наплевать на то, что правильно - они просто видят, как пуля приближается к их гребаным головам.
- Я не хочу жениться.
Она пожимает плечами.
- Я тебя не виню. Я не хотела надевать тиару твоей прапрабабушки, королевы Бельведер, на свой двадцать первый день рождения - она была безвкусная и тяжелая. Но все мы должны выполнять свой долг. Ты знаешь это. Теперь твоя очередь, принц Николас.
Есть причина, по которой долг - это омофон слову «дерьмо».
И она спрашивает не как моя бабушка, а как моя королева. Пожизненное воспитание, сосредоточенное на ответственности, наследстве, праве по рождению и чести, не позволяет мне отказаться.
Мне нужно выпить. Прямо сейчас.
- Это все, Ваше Величество?
Она смотрит на меня несколько секунд, потом кивает.
- Да. Хорошей дороги; мы поговорим, когда ты вернешься.
Я встаю, опускаю голову и поворачиваюсь, чтобы уйти. Как только дверь за мной закрывается, я слышу вздох.
- О, Эдвард, где мы ошиблись? Почему с ними должно быть так трудно?
Час спустя я снова в Гатри-Хаусе, сижу перед камином в утренней гостиной и протягиваю свой пустой стакан Фергюсу, чтобы он его наполнил. Еще одна порция. Не то чтобы я не знал, чего от меня ждут - весь мир знает. У меня одна работа: передать свою кровь победителя следующему поколению. Зачать наследника, который однажды заменит меня, как я заменю свою бабушку. И управлять страной.
- Вот он где!
Я могу по пальцам пересчитать людей, которым доверяю, и Саймон Барристер, четвертый граф Эллингтон, один из них. Он приветствует меня крепким объятием и светящейся улыбкой. И когда я говорю «светящийся», я имею в виду буквально - его лицо ярко-красное и с хрустящей корочкой.
- Что, черт возьми, случилось с твоим лицом?
- Проклятое Карибское солнце ненавидит меня. Независимо от того, сколько солнцезащитного крема я использовал, оно нашло способ поджарить меня, как чипс! - он толкает меня локтем. - Готов для креативного медового месяца, если понимаешь о чем я. Процесс нанесения крема от ожогов может быть довольно чувственным.
Саймон женился в прошлом месяце. Я стоял рядом с ним у алтаря, хотя изо всех сил пытался заставить его сбежать.
У него большое сердце и блестящий ум, но ему никогда не везло с женщинами. Медные волосы, молочно-белая кожа и пузико, которое не уходит ни от тенниса, ни от езды на велосипеде. А потом появилась Фрэнсис Олкотт. Фрэнни меня не любит, и это чувство взаимно. От нее захватывает дух - надо отдать ей должное: темные волосы и глаза, лицо ангела, кожа фарфоровой куклы. Из тех, чья голова крутится на шее прямо перед тем, как утащить тебя под кровать, чтобы задушить.
Фергюс приносит Саймону выпить, и мы садимся.
- Итак, я слышал, что Стреляный Воробей наконец-то обрушила молот на всю эту историю с браком.
- Как быстро.
- Ты же знаешь, как здесь это происходит. У стен есть уши и большие рты. Какой у тебя план, Ник?
Я поднимаю бокал.
- Быстро напиться. - Потом пожимаю плечами. - Кроме этого, у меня нет плана.
Я бросаю ему бумаги.
- Она составила мне список потенциальных кандидаток. Очень мило с ее стороны.
Саймон листает страницы.
- Это может оказаться весело. Ты мог бы проводить прослушивания, как в «Х-Факторе»: «Покажите мне таланты своего четвертого размера».
- И вдобавок ко всему, мы должны поехать в чертов Нью-Йорк и отыскать Генри.
- Не знаю, почему ты так не любишь Нью-Йорк: хорошие шоу, вкусная еда, длинноногие модели.
Мои родители возвращались из Нью-Йорка, когда их самолет упал. Это ребячество и глупость, я знаю - но что я могу сказать, я держу обиду.
Саймон поднимает ладонь.
- Погоди, что ты имеешь в виду, говоря, что нам надо ехать в чертов Нью-Йорк?
- Страдание любит компанию. Значит - поездка.
Кроме того, я ценю мнение Саймона, его суждения. Если бы мы были мафией, он был бы моим советником.
Он смотрит в свой стакан, будто в нем хранятся тайны мира… и женщин.
- Фрэнни не обрадуется.
- Подари ей что-нибудь блестящее из магазина.
Семья Саймона владеет «Barrister's», крупнейшей сетью универмагов в мире.
- Кроме того, вы провели вместе целый месяц. Ты, должно быть, уже устал от нее.
Секрет долгих, успешных отношений - частые отлучки. Это сохраняет новизну, забаву – нет времени для неизбежной скуки и раздражения.
-В браке не бывает тайм-аутов, Ник. - Он хихикает. - Ты и сам скоро в этом убедишься.
Я показываю ему палец.
- Ценю твое сочувствие.
- Я здесь для этого.
Осушаю свой стакан. Снова.
- Кстати, я отменил наши планы на ужин. Потерял аппетит. Я сказал охране, что мы проведем остаток ночи в «Козле».
«Рогатый козел» когда-то был публичным домом, сегодня это паб. Стены покосились, крыша протекает, но, по-моему, это лучший паб в стране. Не знаю, как Макалистер – владелец - делает это, но после ночи в «Козле» ни одна история обо мне или моем брате ни разу не появлялась в прессе.
А они были дикими.
Мы с Саймоном уже пьяны в стельку, когда машина подъезжает к дверям. В пабе пахнет несвежим пивом и сигаретами, но это так же приятно, как свежее печенье из духовки. Мы с Саймоном сидим в баре, а Мэг - дочь Макалистера - вытирает стойку и сексуально улыбается.
- Добрый вечер, Ваше Высочество. - Саймон получает кивок, но менее сексуальную улыбку. - Лорд Эллингтон.
Затем ее светло-карие глаза возвращаются ко мне.
- Видела тебя по телевизору сегодня днем. Ты хорошо смотрелся.
- Спасибо.
Она слегка качает головой.
- Я и не знала, что ты читаешь. Забавно, за все время, что я провела в твоих покоях, я не видела ни одной книги.
Я ухмыляюсь.
- Ты, должно быть, не заметила их. Тебе было неинтересно смотреть на книги, когда ты была там, милая.
Женщины, живущие от зарплаты до зарплаты, могут справиться с одной или тремя ночами лучше, чем те, кто в моем классе. Благородные дамы избалованы, требовательны - они привыкли получать все, что хотят, - и становятся мстительными, когда им отказывают. Но такие девушки, как моя хорошенькая барменша, привыкли знать, что в жизни есть вещи, которые никогда не смогут произойти.
Мэг улыбается - тепло и понимающе.
- Что бы вы хотели выпить? Как обычно?
Не знаю, был ли это день, наполненный интервью или пинта виски, которую я проглотил, но внезапно меня пронзает адреналин, сердцебиение учащается - и ответ так ясен.
Королева держит меня за яйца, но, кроме того, у меня еще есть время.
- Нет, Мэг. Я хочу чего-то другого… чего-то, что я раньше не пробовал, удиви меня.
Если бы вам сказали, что мир, каким вы его знаете - жизнь, какой вы ее знаете - закончится через пять месяцев, что бы вы сделали?
Конечно, постарались бы использовать оставшееся время по максимуму. Делали бы все, что хотели – имели всех, кого хотели - так долго, как это возможно. Пока время не истечет.
Ну... похоже, у меня все-таки есть план.
ГЛАВА 3
Оливия
Дни, меняющие вашу жизнь, почти никогда не случаются с обычными людьми. Я имею в виду, знаете ли вы кого-нибудь, кто бы выиграл в лотерею, кого в торговом центре обнаружил бы голливудский агент, кто унаследовал бы от давно потерянной, умершей двоюродной бабушки готовый к проживанию особняк без налогов? Я тоже.
Но дело вот в чем, когда для редких счастливчиков эти дни наступают, мы даже не узнаем их. Мы не знаем, что происходит что-то эпичное, грандиозное. Меняющее жизнь.
Только позже - после того, как все будет идеально или же все развалится - мы оглянемся назад, проследим наш путь и осознаем точный момент, разделивший нашу историю и наши сердца на две части - до и после.
В «после» меняются не только наши жизни. Меняемся мы сами. Навсегда.
Мне бы следовало это знать.
День, изменивший всю мою жизнь, был одним из таких. Из дерьмовых. У обычных людей их много.
Все начинается, когда я открываю глаза - на сорок минут позже, чем положено. Дурацкий будильник. Он должен был знать, что я имела в виду четыре утра. Кому, черт возьми, нужно просыпаться в четыре вечера? Никому, вот кому.
Мой день продолжает свой нисходящий виток, когда я надеваю единственную одежду, которую ношу в эти дни, свою рабочую одежду - белую блузку, выцветшую черную юбку, слегка порванные колготки - затем сворачиваю массу непослушных черных кудрей в пучок и иду в нашу мини-кухонку, все еще прикрыв глаза. Насыпаю себе чашку хлопьев из злаков с корицей - лучшего завтрака на свете, но когда поворачиваюсь, чтобы взять молоко, мои хлопья за три секунды поглощаются нашим дьявольским псом Боско.
- Ублюдок! – говорю я шепотом, потому что моей сестре и отцу не нужно вставать еще несколько часов.
Боско был бродягой, дворнягой, и выглядит он соответственно. Тело чихуахуа, широко расставленные глаза мопса и каштановая шерсть лысеющего ши-тцу. Он один из тех псов, кто так же уродлив, как и мил. Моя мама нашла его в переулке за нашей кофейней, когда он был еще щенком.
После завтрака, состоящего из яблока и тостов, хватаю розовый блестящий поводок Боско, купленный моей сестрой — будто у бедняжки и так недостаточно причин для комплексов — и защелкиваю его на ошейнике.
Наш дом был построен в 1920-х годах и был многоквартирным, до того как первый этаж переоборудовали в ресторан, примерно в то время, когда президентом был избран Джон Кеннеди. Есть еще одна лестница, ведущая на кухню кафе, но Боско туда не пускают, поэтому я веду его к входной двери и спускаюсь по узким, выкрашенным в зеленый цвет ступенькам, ведущим на тротуар рядом с входом в кафе.
И ни хрена ж себе, как холодно!
Это один из тех странных мартовских дней, которые приходят после того, как безрассудность теплой погоды убаюкала вас ложным чувством безопасности, что зима закончилась. Не успеешь ты сложить свитера, ботинки и зимние пальто в ящик, как мать-природа говорит: «Извините, лошары», - и швыряет тебе под задницу ледяной северо-восточный циклон.
Небо серое, а ветер пронизывающе резкий. У моей бедной блузки, криво застегнутой только на две пуговицы, не было ни единого шанса.
Она распахивается.
Прямо перед Питом, извращенцем-мусорщиком. Мой белый кружевной бюстгальтер прозрачен донельзя, и мои соски провозглашают арктические температуры во всей их остроконечной славе.
- Хорошо выглядишь, детка! - кричит он с таким сильным бруклинским акцентом, что можно подумать, будто он пытается высмеять людей с бруклинским акцентом. Он шевелит языком. - Дай мне пососать эти сладкие кувшинчики. Мне не помешало бы немного горячего молочка к кофе.