Прежде чем я успеваю переварить всё, что только что услышала, возвращается Хадсон с другими мужчинами и садится рядом со мной.
— Ужин на подходе, — сообщает Хелена с порога, прежде чем посмотреть на нас. — А где Одрина?
Я пожимаю плечами.
— Она просто… ушла.
— Как это на нее похоже, — бурчит себе под нос Хадсон, а затем запускает руку под скатерть и кладет на мое колено. — У нее есть склонность драматизировать. Не обращай внимания, — наклоняясь, добавляет он.
Выпрямившись, напоминаю себе, что я здесь для одной единственной цели и только.
Чтобы выполнить свою работу.
Будь я проклята, если буду обращать хоть каплю своего внимания на эту потомакскую ледяную принцессу.
— Поверь мне, не буду, — шепчу я, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Весь вечер он смотрит на меня, словно я сошла со страниц журнала модных купальников.
— Эй, вы, прекращайте! — усмехается Сибил, садясь напротив нас, когда шеф-повар вносит тарелки с красиво сервированным лобстером. — Боже, глядя на вас, я начинаю скучать по молодости. Вот были деньки, правда, Дюк?
— Что такое, дорогая? — Дюк отворачивается от Конрада и обнимает жену.
— Эти двое, — говорит Сибил, улыбаясь пьяной от вина улыбкой, — они напоминают мне нас в молодости.
— Подожди-ка, — говорит Дюк, сдвинув брови. — Хочешь сказать… мы уже старики?
Весь стол заходится в вежливом смехе над глупой шуткой Дюка, но как только передо мной ставят ярко-красное ракообразное, я осознаю, что понятия не имею, как его есть.
Черт.
Все сосредоточиваются на своих тарелках, постукивая серебряными приборами о фарфор, а разговор перерастает в тихое пережевывание.
Они выглядят так естественно, словно делали это уже миллион раз. Мой взгляд падает на стол, где перед Дюком стоит нетронутая миска с булочками. Если бы на моей тарелке было бы еще что-нибудь, я бы, по крайней мере, выглядела занятой делом. То, что я сижу здесь, уставившись на вишнево-красного морского гада, и не притрагиваюсь к нему, станет ясно, как только эти люди отвлекутся от потрескивающих клешней.
— Я сейчас вернусь, — говорю я тихо, наклоняясь к Хадсону.
— Всё в порядке? — спрашивает он.
— Да. Прекрасно. Пойду, найду Одрину и дам ей знать, что мы ужинаем. — Извинившись, я направляюсь в ближайшую уборную и достаю свой телефон, быстро отыскав онлайн-видео о том, как едят лобстера.
Выходя, я натыкаюсь на Одрину, стоящую в тускло освещенном холле перед зеркалом. В руке она держит пудру, нанося ее вокруг своего носа.
— Вот ты где, — говорю я. — А мы уже ужинаем.
Она стреляет в меня убийственным взглядом, и только тогда я замечаю ее покрасневшие глаза.
— Ты плакала. — Я делаю шаг к ней, хотя каждая частичка меня кричит не делать этого.
Ей не нужно мое сочувствие.
Ей нужен Хадсон.
— Как проницательно, Марибель. — Она морщится, закатывая глаза.
— Не знаю, что произошло между вами с Хадсоном в прошлом, — начинаю я, — но он забыл об этом, и наша свадьба состоится. Нам всем будет лучше, если мы будем относиться друг к другу с добротой и уважением.
Одрина смеется.
— Боже, какая же ты жалкая. Ты вообще слышишь себя?
Я сжимаю челюсть, не желая, чтобы эта напыщенная сучка вывела меня из себя.
— Насколько хорошо ты знаешь Хадсона? — Одрина поворачивается ко мне, ее изумрудные глаза с прищуром смотрят на меня. — Такое ощущение, что ты появилась из ниоткуда.
— Я знаю его достаточно хорошо, чтобы выйти за него замуж. — Приподнимаю подбородок, сложив руки на груди.
— Он закоренелый холостяк, — говорит она, захлопывая пудреницу.
— Может, он был таким раньше. Люди постоянно меняются, — возражаю я. — После нашей встречи он доказал мне, что люди не всегда такие, какими кажутся на первый взгляд. И если ты попытаешься узнать их, иногда можно понять, что все неудобства, которые они тебе доставляли, неспроста.
— В этом ты права, — фыркает Одрина и подходит ко мне, уперев руку в бедро. — Хадсон не тот, кем кажется. Совсем. Мы все просто… пешки… в его игре. И скоро ты в этом убедишься.
Звук шагов заставляет ее перевести взгляд поверх моего плеча, и я разворачиваюсь и вижу, как Хадсон входит в холл.
— Всё в порядке? — спрашивает он, когда подходит ко мне сзади и кладет руки мне на бедра.
Одрина криво усмехается.
— Ну, конечно.
Она извиняется и, удаляясь, стучит каблуками по деревянному полу.
— Что тут произошло? — спрашивает он.
Выдыхая, я качаю головой.
— Думаю, она видит во мне соперницу и не хочет, чтобы мы были вместе.
— Она так сказала?
— Не так красноречиво, — говорю я.
— Как бестактно. — Он поджимает губы. — Не хочу, чтобы она доставляла тебе неудобства, Мари. Ты же скажешь мне, если она будет тебе докучать?
— Она мне не докучает. По правде говоря, мне плевать, что она говорит, делает, думает. — Я опускаю руки. — И странно, что ты так печешься обо мне.
— Что в этом странного? Ты моя невеста.
— Невеста, — напоминаю я ему, показав кавычки в воздухе. Я наклоняю голову. — Как бы там ни было, я могу сама за себя постоять. Поверь мне.
Хадсон выдыхает. Его голубые глаза сияют, а губы растягиваются в полу-ухмылке.
— Это… довольно сексуально, Мари.
Я закатываю глаза и беру его под руку.
— Идем, вернемся обратно. Сегодня тебе все равно ничего не перепадет.
Глава 19
Хадсон
Она спит.
А чашка чая, которую я держу, почти обжигает мне руку.
Поставив горячую чашку на прикроватный столик, я сажусь на кровать, которая прогибается под моим весом, и Мари начинает ворочаться. Натянув одеяло до шеи, она издает сонный стон, прежде чем перевернуться на бок.
У нее уходит несколько секунд на то, чтобы понять, что я рядом с ней, и в это же мгновение она убирает волосы с лица и вскакивает в испуге.
— Когда ты вошел сюда? — спрашивает она, приподнимаясь на руках.
— Доброе утро. — Я тянусь к чаю и предаю его ей. — Минуту назад. Ты спала, а мне не хотелось тебя будить.
Одно из окон слегка приоткрыто, и морской бриз шевелит прозрачные занавески. Солнце только начинает вставать над водой, окрашивая все вокруг безмятежным сиянием, что напоминает мне о лете моей юности.
— Спасибо. — Она отпивает чай, обхватив чашку двумя руками, и подтягивает колени к своей груди.
— Хорошо спала?
— Как в сказке. — Мари кивает, и уголки ее губ приподнимаются. — Какие планы на сегодня?
— Думал отвести тебя на рынок. Мы могли бы купить что-нибудь к ужину, может, какие-нибудь местные вещи. Не знаю, любишь ли ты сувениры или что-то вроде того, — говорю я.
— Серьезно? — она приподнимает бровь.
— Что?
— Я просто удивлена тому, что тебе нравятся подобные занятия, — поясняет она. — Ты же… городской плейбой и не похож на любителя туризма.
— Ты права, мне не нравятся подобные занятия, — соглашаюсь я. — Но мы пробудем здесь четыре недели, а я хочу, чтобы ты акклиматизировалась. К тому же, можешь верить, можешь нет, но через какое-то время это место может наскучить, а подобные занятия помогают развлечься.
— Тебе видней. — Она делает еще один глоток, прежде чем поставить чашку на ночной столик, и выбирается из кровати. Затем она вытягивает руки над головой, и край ее ночной рубашки задирается, открывая взору нежную кожу живота. У нее совсем не спортивная фигура, но это не умоляет ее сексуальности.
Подойдя к комоду, Мари останавливается у зеркала, расчесывая пальцами волосы.
— Ты собираешься просто сидеть здесь и наблюдать за тем, как я собираюсь? — спрашивает она, встречаясь в отражении с моим взглядом.
— Разве пары так не делают? — Я изгибаю губы в игривой усмешке и поднимаюсь с ее кровати. — Ладно, я оставлю тебя. Спускайся, когда будешь готова.
— Все правильно, я сказала пятьдесят гостей, а не пятнадцать. Пять и ноль. — Моя мать прикрывает рукой трубку, закатывая глаза. — Договариваюсь о месте проведения вечеринки. Кажется, до них не доходит, что нам понадобится их самый большой зал и полный доступ к частному патио на крыше.
— Кажется, ты говорила, что это будет небольшое мероприятие? — спрашиваю я.
— Пятьдесят человек это и есть небольшое мероприятие, Хадсон, — усмехается она.
Входя в комнату с камином, находящуюся прямо за углом комнаты для завтрака, я сажусь в мягкое кресло, откуда открывается потрясающий вид на утренний прилив, разбивающийся о скалистый берег. Однажды этот дом станет моим, но я не имею ни малейшего представления, что буду с ним делать. У меня не будет детей, которые наполнят его смехом. Не будет таких друзей, как у родителей, по крайней мере, тех, с которыми мне бы хотелось сожительствовать на протяжении месяца.
Мне совершенно без надобности такое место, как эта вилла, а оставлять ее пустовать месяц за месяцем будет просто кощунством.
Меня одолевает меланхоличная грусть и в то же время легкое освобождение, когда я осознаю реальность происходящего.
— Доброе утро, дорогая. — Я слышу голос матери и смотрю через плечо, ожидая увидеть Мари, только это Одрина. — Хорошо спала?
— Как всегда, Хелена. — Она целует мою мать в щеку, прежде чем повернуться в мою сторону. — Доброе утро, Хадсон. — Она проскальзывает в каминную комнату, садясь напротив меня.
На ней короткий желтый сарафан, который контрастирует с ее загорелой кожей. Она скрещивает ноги, и край платья скользит вверх по ее бедру, но я отказываюсь играть в эти маленькие игры. Вместо этого концентрируюсь на приливе.
— Чем ты и твоя очаровательная невеста собираетесь заняться сегодня днем? — спрашивает Одрина, взмахивая ресницами.
— Я веду Марибель на рынок, — отвечаю я, по-прежнему не глядя ей в глаза.
— Ха. — Одрина закатывает глаза.
— Что?
— Это всегда было нашим занятием, — говорит она, резко выдыхая через нос. — Субботний утренний базар.
— Эй. — Мари кладет руку мне на плечо. — Готов?
— Несомненно. — Я встаю, беру ее за руку, но не свожу глаз с подозрительного взгляда Одрины.
— Я хочу узнать больше о твоем детстве. — Мари пролистывает открытки на стенде у белой палатки старой типографической компании. — Просто мне кажется, что я вижу ту сторону тебя, о существовании которой даже не подозревала, и поэтому мне хочется узнать, есть ли что-то еще, — добавляет она, повернувшись ко мне.
— И каким образом это имеет отношение к моему детству?
— Все начинается с детства. Тогда ты учишься любить, узнаешь, что такое быть любимым, как вести себя с людьми и тому подобное.
— Знаешь, я просто ненавижу, когда ты пытаешься меня анализировать. — Беру открытку со стенда и читаю надпись с обратной стороны. Она использованная. Никогда не понимал, почему кто-то покупает старые использованные открытки.
— Я не пытаюсь тебя анализировать, — говорит Мари. Она держит открытку с маяками и подносит ее ближе, чтобы рассмотреть. — Мне хочется узнать, что у тебя внутри. Я начинаю думать, что ошибалась в тебе с самого начала.
— В чем именно?
Мари убирает открытку на место и поправляет сумочку на плече. Я следую за ней к следующей палатке, где она покупает домашнюю булочку с корицей у женщины в белом фартуке.
— Я не съем это одна, — говорит Мари, передавая мне вторую вилку, когда мы отходим от палатки.
— В чем именно ты ошибалась с самого начала? — повторяю свой вопрос.
— По-моему, ты специально ведешь себя, как козел, — поясняет она. — Но я не считаю, что это твоя сущность, и вряд ли тебе доставляет удовольствие быть мудаком. Думаю, это просто броня, которую ты носишь, потому что тебе когда-то причинили боль.
Прижав руку к груди, я усмехаюсь.
— Да. Я такой бедный и несчастный.
— Я не шучу, — говорит она, подсовывая мне булочку. — Эй, ты съел слишком мало.
Я отламываю большой кусочек, чтобы успокоить ее, и мы продолжаем переходить от палатки к палатке, пробираясь сквозь толпу людей.
— Хадсон, я видела твою мягкую сторону, — говорит она, жуя, — и хочу узнать, откуда она взялась и почему ты так сильно пытаешься ее скрыть.
— Я бы не назвал себя мягким, — фыркаю я.
— Ну, конечно, нет, — говорит она. — Но это так. У тебя есть добрая черта. Я видела, как ты умеешь заботиться о других. И пусть ты и не придаешь этому особого значения, но ты хороший человек, когда хочешь им быть. Ты хороший сын. Хороший фиктивный жених.
— Я знаю.
Она смеется.
— Тебе было тяжело? — спрашивает она без тени улыбки. — Когда тебя постоянно отправляли в интернаты?
Я закатываю глаза.
— Серьезно? Мы будем говорить об этом здесь? Сейчас?
— Я просто не могу перестать думать о том, как это могло отразиться на ребенке. — Она качает головой, стараясь скрыть слезы.
— В наших кругах это вполне нормально, — говорю я напряженно. — Я не ныл из-за этого, ну, по крайней мере, не после детского сада.
— Они сдавали тебя в интернат с детского сада? — Она раскрывает рот. — Но ты же был малышом.
— Не смотри на меня так, Мари.
— Как?
— Будто тебе жаль меня.
— Но мне жаль. Это очень грустно, — говорит она, вздыхая. — Они держали тебя на вытянутой руке. Любили на расстоянии. Это многое объясняет. — Мари съедает еще один кусочек булочки, быстро прожевывая и проглатывая его целиком. — Это заложило основы твоих взрослых любовных отношений. Ты же это понимаешь?
— Что, черт возьми, ты несешь? — смеюсь я.
— Тебе тридцать лет, а у тебя была всего одна девушка, я правильно понимаю?
— Правильно.
— Ты предпочитаешь одноразовые интрижки, никаких обязательств, обычный перепих, — утверждает она, словно это факт. — Ты не заводишь романов. Не вступаешь в отношения. Ты не хочешь остепениться или жениться, по крайней мере, по-настоящему.
— К чему ты клонишь?
Она резко останавливается, указывая на меня вилкой с усмешкой на лице.
— Ты не считаешь себя достойным настоящей, истинной, чистой любви, поэтому отталкиваешь ее, прежде чем успеешь испытать. Бум. Я гений.
— Мари. — Я наклоняю голову набок. Она продолжает идти.
— Почему я не пошла учиться на психолога или что-то в этом роде? Я же раскусила тебя всего за каких-то десять минут.
— Ты себя слишком переоцениваешь, — говорю я.
— На, доедай. Я объелась. — Она сует мне булочку, прежде чем направиться к бутику с одеждой для женщин и детей, украшенной предметами ручной работы. Надев шляпу, она отыскивает ближайшее зеркало, разглядывает свое отражение, а затем снимает ее и передвигается к стенду с бирюзовой бижутерией.
Стоя в стороне, я слежу за тем, как она переходит от одних украшений к браслетам, прежде чем пройти мимо стенда с детскими пеленками, на которых изображены милые животные. Она останавливается, словно они привлекли ее внимание, и на секунду я задаюсь вопросом, захочет ли Мари однажды завести свою семью.
Может, это неправильно с моей стороны оттягивать ее мечты, преследуя свои интересы. Я только надеюсь, что моя финансовая поддержка возместит весь ущерб. В конце концов, это единственное, что я могу ей предложить.
Глава 20
Мари
В субботу во второй половине дня Хелена стучит в мою дверь.
— Могу я войти?
— Да, конечно, — отвечаю я, делая шаг к ней навстречу.
— У меня кое-что есть для тебя, — сообщает она, когда входит и закрывает за собой дверь. Раскрыв ладонь, она демонстрирует мне серьги с белоснежными жемчужинами в золотой оправе, каждая из которых обрамлена блестящими бриллиантами. — Эти серьги принадлежали моей матери.
— Они потрясающие, — говорю я, в восхищении прикрывая рот рукой.
— Они для тебя, — говорит она, протягивая их.
— Хелена.
— Это мой тебе подарок. Подарок на помолвку, если хочешь.
— Не стоило этого делать, — протестую я.
— Все эти годы я хранила их, терпеливо ожидая, когда Хадсон найдет ту единственную. — Ее красные губы расплываются в задумчивой улыбке. — Я всегда знала, что однажды он женится. Этот мальчик не любит быть одиноким, даже несмотря на то, что не желает признаваться в этом. Глубоко внутри он безнадежный романтик, но сейчас не об этом. Давай же. Примерь их.