Сказка для апостола
Свет. Ему снова снился холодный печальный свет, льющийся из стрельчатых окон собора, свет бледного сумеречного утра, крадущегося в мир. Два гроба в алтаре - большой и маленький, окруженные горящими свечами, словно плывут на облаках из цветов под тихое пение реквиема, и голоса певчих уносятся ввысь, под чистые древние своды, а епископ монотонно читает заупокойную службу, и каждое слово пронзает сердце ледяным осколком: "Вечный покой даруй им Господь, и свет непреходящий да воссияет над ними..."
Люди у алтаря - скорбные лица, отмеченные усталостью и страхом. Родня побогаче держится чуть надменнее, прочие теснятся вместе, тут же - слуги и домочадцы; впереди остальных - красивая темноволосая женщина в белом траурном платье, похожая на безмолвную статую, - только слезинки катятся из-под опущенных ресниц по бледным щекам. Рядом с ней двое юношей, одетых в простые камзолы и темные рейтузы. Свет скользит по их низко склоненным головам, и внезапно один из них поднимает голову. Взгляд его блестящих синих глаз выразителен и печален, эти глаза, кажется, видят то, что недоступно простым смертным... Поразительно красивое строгое лицо - лицо юного апостола, словно излучающее собственный божественный свет, в котором меркнут бледные лучи земного рассвета...
- Фабио!
Он поморщился, пытаясь удержать сновидение, но настойчивый голос жены снова позвал его:
- Фабио, проснись. Пришел поверенный от банкира Спаноччи.
- Господи. - Открыв глаза, он сел на постели, растирая затекшую шею. - Ну почему надо приходить с утра пораньше, когда нормальные люди еще спят? День не должен начинаться с таких бесед.
- Каких именно? - Она бросила ему поношенную рубашку и суконные штаны в пятнах краски. - Опять с тебя требуют старые долги?
- Я остался должен совсем немного... - начал он.
- Не уточнишь, сколько именно?
- Шестьдесят дукатов. Правда ведь, это не та сумма, ради которой порядочного человека...
- Порядочного человека - может быть, но у тебя сроду не водилось таких денег! Как ты умудрился наделать долгов, с которыми никогда не сумеешь расплатиться?
- Тереза, послушай...
- Нет, это ты послушай. - Она уперла сжатые кулаки в крутые бедра. - Когда я согласилась стать твоей женой, я и предположить не могла, что ты при всем своем таланте не сможешь обеспечить нам достойную жизнь. Почему ты не предложишь свои услуги герцогу Сфорца? Он неплохо платит художникам, как я слышала.
- Мои золотые дни уже в прошлом. - Фабио, кряхтя, поднялся и направился к двери. - Ты сама знаешь, что сейчас знатные вельможи приглашают молодых живописцев, а мне, как-никак, уже пятьдесят. Ну, да что говорить. Ладно, сейчас разберемся с банкиром, а уж с голоду помереть я тебе не дам.
Тереза недоверчиво хмыкнула, и он, проходя мимо, притянул ее к себе и поцеловал в губы.
- Я тебя люблю, моя мадонна.
- Льстец. - Она передернула плечами и засмеялась. - Пожалуй, надо бы подать вам завтрак, глядишь, получится отсрочить платеж.
- Хорошая мысль. - Уже спускаясь по лестнице, Фабио пригладил еще густые, чуть седоватые волосы на макушке, поправил пояс и постарался изобразить приветливую улыбку.
Человек, ждавший внизу, при его появлении поднялся из-за стола и сдержанно кивнул. Он был одет как обычный городской чиновник, однако добротность и аккуратность его костюма говорили о принадлежности к наиболее состоятельной части этой братии.
- Мэтр Фабио Сальвиати, если не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь, сударь. Моя жена сообщила мне, что вы представляете банкира Спаноччи?
- Точно так. У меня поручение, касающееся вашего долга, мэтр Сальвиати.
- Да, да. Видите ли, мне крайне неловко, что ради такой малой суммы вы утруждаетесь в столь ранний час явиться ко мне домой. Не угодно ли будет откушать, синьор...
- Барбаццо. Впрочем, мое имя вряд ли имеет отношение к делу, по которому я явился. Однако спасибо за приглашение, мэтр Сальвиати.
Вошла Тереза с подносом, уставленным едой; по обыкновению, к завтраку были горячие ячменные лепешки с медом, сыр и домашняя колбаса. Фабио внутренне усмехнулся: при виде угощения глаза Барбаццо радостно заблестели.
Собственно говоря, поверенный ему скорее понравился; за завтраком синьор Барбаццо не стал говорить о долге, а живо поинтересовался, давно ли мэтр художник обосновался в Сиене, упомянул, что видел его росписи в капелле городского собора, потом посетовал на дороговизну и всеобщее падение нравов, и под конец заявил, что если б не крайняя необходимость, он не стал бы работать на банкира, а подался в Болонью, где его брат был доктором канонического права.
- А что, небось, хозяин неплохо вам платит, синьор Барбаццо? - спросил Фабио с интересом.
- Не жалуюсь. - Барбаццо отодвинул тарелку и удовлетворенно вздохнул. - Благодарю вас, мэтр. Завтрак был прекрасным, мои комплименты вашей супруге.
Фабио натянуто улыбнулся, понимая, что разговор должен перейти к неприятному вопросу.
- Итак, - проговорил Барбаццо, посерьезнев, - позвольте все же вернуться к нашему делу. Ваш долг на сегодня составляет шестьдесят дукатов в золоте, и десять из них по соглашению должны были быть уплачены вчера. Я понимаю, что вы могли забыть об этом, и готов забрать деньги под расписку.
- Синьор Барбаццо, все не так просто, - со вздохом ответил Фабио, метнув быстрый взгляд на стоящую у дверей позади гостя Терезу. - Видите ли, именно сейчас я не готов уплатить часть долга, потому что мой последний заказчик еще не расплатился за портрет, но я непременно отдам деньги, как только получу свою плату.
- Мой хозяин не отличается терпением. Посудите сами, разве мог бы он содержать свое предприятие, если бы не проявлял определенную жесткость в отношении должников?
- Но вы же можете предоставить мне небольшую отсрочку? Скажем, до конца следующей недели?
- Только потому, что прежде вы всегда платили аккуратно, мэтр Сальвиати, а также из уважения к вам, мой хозяин уполномочил меня дать вам срок не позднее среды.
- Боюсь, этого слишком мало, но я постараюсь достать деньги.
- Отлично, мэтр. Только учтите, что вам придется уплатить также неустойку в пять флоринов за просроченный платеж.
- Хорошо. Вас устроит расписка?
- Да, пожалуй. Хотел бы предупредить вас, что в случае неуплаты мой хозяин пришлет других людей. Скорее всего, это будут солдаты гонфалоньера или приставы.
Фабио побледнел, охваченный страхом и яростью.
- Вы угрожаете мне, синьор Барбаццо?
- Нисколько. Поверьте, это обычный способ действий моего хозяина. У вас не должно быть причин для сильного недовольства, потому что, во-первых, я предупредил вас, а во-вторых, банкиры Спаноччи никогда не прибегают к тайным доносам на своих клиентов, что стало бы причиной преследования вас властями.
Фабио вспомнил, как в самом начале зимы его сосед, переписчик герцогской канцелярии, стал жертвой доноса. Солдаты вломились к нему в дом, схватили, избили и уволокли на глазах у всей улицы самого переписчика и его старшего сына, а потом вышвырнули вон его жену и младших детей, разграбили дом, забрав все ценное, что могли найти, и повесили на дверях табличку, что каждый волен вынести из дома все, что пожелает. Грабителей среди соседей не нашлось, несчастным помогали кто чем мог, но переписчик и его сын сгинули без следа.
- Я ценю вашу деликатность, - хмуро сказал Фабио, стараясь не смотреть на поверенного. - Вот расписка. К среде я постараюсь уплатить долг.
- Договорились. - Барбаццо поднялся и, запахнув плащ, направился к двери. - Всего доброго, мэтр Сальвиати.
Едва дверь за ним закрылась, Фабио ударил кулаком по столешнице так, что хрустнули кости. Боль немного притупила бушующую в его душе злость.
- Успокойся, дорогой. - Тереза подошла сзади и положила ладони ему на плечи. - Ты же говорил, что граф Томазо должен тебе пятьдесят дукатов за портрет жены. Почему бы тебе не напомнить ему об этом прямо сегодня?
- Портрет еще не окончен, Тереза. Граф очень придирчив и не станет платить, пока полностью не будет доволен работой. Что касается росписи южной стены баптистерия, за это я вообще много не жду. Наверняка все деньги достанутся этому выскочке Черути и его ученикам.
- Ты сам выгоняешь всех своих учеников, - упрекнула Тереза.
- Среди них нет ни одного по-настоящему одаренного, так что не о чем особенно сожалеть.
- Ох, Фабио...
Покачав головой, Тереза принялась убирать со стола, а Фабио в скверном расположении духа направился к себе в мастерскую. Холсты с набросками, раскиданные по столу и даже по полу, как обычно, выглядели молчаливым упреком: он никак не мог начать ни одной хорошей картины, а все наброски были неудачными и потому не оконченными. Портрет графини Орети был, пожалуй, единственной созданной им вещью за последние несколько месяцев, и все же Фабио ни за что не хотел сознаться даже себе самому в переживаемом им творческом кризисе. Пару лет назад им восхищались, его приглашали для росписи своих дворцов правители и богачи, и именно тогда он ощутил вкус к хорошей жизни. Хорошая одежда, вкусная еда, слуги и собственные лошади - все это стало не предметами роскоши, а привычной обстановкой. Он не испытывал трудностей с деньгами, а если их иногда не хватало - брался за срочные заказы или попросту занимал у ростовщиков, расплачиваясь по мере оплаты своих работ. Потом из Венеции хлынул поток молодых художников, талантливых и честолюбивых, и вскоре в конкурентах уже не было недостатка. Заказов стало меньше, а затем нашелся умник из Рима, посмеявшийся над его картинами и заявивший, что "будь на них изображено побольше голых женщин, они имели бы определенный успех, несмотря на явно бездарную манеру исполнения".
Фабио был буквально уничтожен подобной критикой. Ему редко приходилось сносить насмешки, но беда была в том, что шутник принадлежал к окружению Папы и пользовался репутацией могущественного человека и тонкого ценителя искусств. Вскоре, плененные новыми веяниями, прежние заказчики перестали обращаться к Фабио Сальвиати. Ему пришлось продать свой большой дом и переселиться вместе с молодой женой в ремесленный квартал, а также продать собственный выезд, отпустить слуг и расстаться со всеми лошадьми, содержать которых становилось накладно. К тому же обнаружилось, что остались неуплаченные долги, и вот уже банковские поверенные приходят к нему домой с самого утра и грозятся прислать солдат...
Разумеется, оставались еще старые связи: тот же граф Томазо Орети, добродушный и щедрый человек, бывший для Фабио больше другом, чем просто заказчиком, или приказчик герцогской канцелярии синьор Альбескотти, да еще некоторые, кто не забывал художника и время от времени снабжал его деньгами, предоставляя заказы на картины. Несмотря на их расположение, Фабио чувствовал, что еще немного такой жизни - и ему придется узнать, что такое нищета. Ему давно хотелось создать что-то впечатляющее, что можно было бы предложить для украшения палаццо самого герцога, но мысль о написании десятков обнаженных женщин не казалась ему удачной, что бы там ни говорили столичные острословы.
Взяв кусочек угля, он принялся рассеянно набрасывать на листе пергамента лицо юноши, виденное им во сне. Он плохо помнил его черты, хотя видел сон не один раз, только глаза - темные, блестящие, полные страсти и пронзительного ума. Черные волосы завитками обрамляли гордый высокий лоб, в разлете бровей притаилась скорбь. Лицо постепенно обретало объем, уверенные штрихи добавляли ему выразительности: сжатые губы, твердая линия подбородка, еще по-детски округлые щеки... Фабио вгляделся в рисунок, рука его дрогнула и замерла. Если продолжать, а потом доработать набросок, может действительно получиться стоящая картина. Апостол Иоанн, любимый ученик Христа. Жаль только, что такая красота может существовать лишь во сне, придется рисовать по памяти, а для фигуры пригласить натурщика.
Он улыбнулся. Наконец-то его посетила удачная идея, следовало только довести дело до конца!
- Ты сегодня пойдешь к графу Томазо? - спросила Тереза, просунув голову в дверь.
- Да, милая. Я постараюсь закончить портрет и...
- Боже мой, Фабио, я же знаю, что ты никогда в жизни не просил денег! Но похоже, на этот раз у нас нет выбора. Граф добрый человек, он не откажется дать тебе денег даже за не оконченную работу.
Фабио притянул жену к себе, и она обвила руками его начавшую уже раздаваться, но еще довольно заметную талию.
- Если он не откажется, я тут же пойду к Спаноччи и отдам долг, а вечером устроим с тобой небольшой праздник. Что скажешь?
Тереза потянулась к нему, он наклонился и поцеловал ее долгим и нежным поцелуем.
- Я хочу праздника, - улыбнулась она. - Надеюсь, он не закончится прежде, чем я получу от него полное удовольствие?
- Черт побери, соблазнительница, еще немного, и я буду готов начать прямо сейчас.
Она засмеялась и, погладив его по щетинистой щеке, вывернулась из его объятий, а затем быстро спустилась по лестнице в столовую.
Простившись с женой, Фабио направился в палаццо графа Орети. Дом у графа был не слишком большой, всего на пять комнат, там не было дорогой утвари и роскошных гобеленов, а ковры на полу даже на вид не казались слишком ценными, но хозяин увлекался искусством и не упускал возможности украсить стены спальни, кабинета и гостиной картинами. Фабио не без гордости узнавал свои произведения, написанные в более ранние годы. Граф лично приветствовал художника, выйдя ему навстречу. Этот жизнерадостный, похожий на медведя коренастый человек послужил бы неплохой моделью для написания Геркулеса. В одежде он предпочитал яркие тона и серебряное шитье.
- Мэтр Сальвиати, - прогудел он, пожимая руку Фабио своей могучей ладонью. - Рад видеть вас снова. Портрет Катерины почти закончен, не так ли?
- Да, ваше сиятельство, и сегодня я намерен закончить его полностью.
- Вы быстро работаете, мой друг, и при этом у вас есть талант. Надеюсь, вы не откажетесь, если я попрошу вас написать портрет моей младшей дочери?
Фабио улыбнулся. Разумеется, он не откажется, но сперва надо закончить портрет графини. Если графу будет угодно, он мог бы начать портрет девочки хоть завтра. Граф выразил надежду, что художник и впредь не станет обходить его своим вниманием, и провел его в гостиную, где уже ждала графиня Катерина.
Графиня была не слишком красива, но ее живое, умное лицо располагало к себе. Рисовать ее было трудно, поскольку лишь настоящий мастер мог бы передать этот глубокий взгляд синих влажных глаз и скользящую по тонким губам полуулыбку, наполняющую ее черты мягким очарованием.
Портрет был действительно почти готов. Фабио критически осмотрел его, попросил графиню сесть у окна, добиваясь нужного освещения, и несколькими уверенными мазками кисти подчеркнул золотистые пряди волос, падающие на плечи поверх парчового синего платья. Ему никак не удавалось лишь обозначить легкую тень у краешка рта, и он отчего-то не решался браться за эту часть картины, сознавая, что без этой маленькой детали не удастся добиться желанного сходства с оригиналом. Он добавлял штрихи то здесь, то там, отмечая нити золотого узора на кайме рукава или подчеркивая кремовые тени у тонких ключиц, но портрет по-прежнему был несовершенен.
Полдень давно миновал, и граф пригласил живописца отобедать, а затем работа продолжилась.
- Мэтр, вы слишком строги к себе, - сказал чуть позже граф Орети, разглядывая портрет жены. - Что еще можно добавить, ума не приложу.
Фабио замер перед полотном, готовясь завершить самое сложное место картины. Он снова посмотрел на графиню, она слегка улыбнулась, чуть вздернув подбородок, и он решительно нанес последний штрих. Получилось не так, как он надеялся, но все же сходство обозначилось яснее. Еще чуть подправив, Фабио с тихим вздохом отступил на шаг назад.