Потерянное лето - Flake


Он устал. Смертельно устал от бесконечных походов, от крови, в которой он едва не захлебывался все эти годы. Устал от той неуверенности, из-за которой сердце предательски сжималось в груди и билось громче, чаще, отчетливее. Устал от страха, что не сумеет дойти до конца. Устал от отравляющего солнца, несущего за собой только разрушение и новые жертвы. Он устал хоронить друзей, устал терять людей. Устал от угнетающих мыслей, поглощающих его сознание…

Все эти годы его сжигало изнутри, каждый день испепеляя в нем крупицы человечности, едва не превращая в бездушную, словно созданную для убийств, куклу. Разрушая привычный мир, вонзая острые прутья, война клеймила его тело, желая пробраться глубже, затронуть последний светлый островок души. Но за все эти годы она так и не смогла достать то сокровенное, что держало его все это время, давало силы бороться и в конце концов сломить стальные оковы. Его воспоминания, надежды и мечты – единственное, что было рядом, воодушевляя, ободряя его в самые отчаянные и безвыходные дни этой войны.

Этой чертовой войны…

Длившейся восемь долгих лет непрекращающейся битвы за ресурсы, разделившей Галактику на две части. Поставив по одну сторону баррикад людей, по другую – альф, омег и бет. И, подобно Галактике, он сам распался на две половинки – одну он похоронил вместе с погибшими друзьями, а вторую оставил еще шесть лет назад в самом надежном месте.

Сейчас, стоя на земле – не на трясущемся под ногами звездолете, а на настоящей земле - вдыхая полной грудью сладкий летний воздух, Миша постепенно свыкался с мыслью, что эта борьба за территорию наконец подошла к концу.

Он дома…

Одинадцать лет назад.

Лето постепенно вступало в свои права – ночи перестали быть прохладными, наполнившись теплым ветром, несущим с собой лишь намеки на грядущий зной. Когда тьма окутывала землю, в глубине чернеющего неба поднималась бледная луна, верная спутница вечных романтиков. Однако днем земля накалялась под не знающим пощады аномальным солнцем, отторгая брошенные в некогда плодородную почву семена. Вообще, Дженсену нравилась жара, он любил контраст холодной воды в океане и теплого песка, любил тяжелый, душный ветер. Любил, когда можно было подставить лицо под поцелуи поднимающегося ввысь солнца. Но так было раньше. Сейчас же днем на улицу нельзя было выходить надолго: настолько обжигающе-горячим являлся воздух. Но несмотря ни на что, Дженсен любил лето. Яркое, полное жизни и новых открытий – оно было идеальным временем года для молодого омеги. Работы было мало, и все свободное время можно было посвятить своему альфе, ведь так приятно было отвлекать серьезного, более взрослого партнера от важных дел.

Это лето должно было стать особенным для них. Их личное лето, время, предназначенное лишь им двоим. Время, когда их отношения приобрели свою определенность, свое начало, и они могли разделить на двоих весь скопившийся в их груди мерцающий свет.

— Обещают, что в следующем месяце дождя не будет, — задумчиво протянул Миша, прижимая к себе пышущего жаром Дженсена. — Опять…

Омега лишь что-то безразлично промычал, кладя голову альфе на плечо, устремляя взгляд на черное, усыпанное яркими бриллиантами звезд, полотно. Небо и любящие объятия интересовали его куда больше, нежели Мишины мрачные прогнозы на будущее.

Конечно, Дженсен догадывался, что грядут серьезные перемены, и каждый день только сильнее убеждал его в этом знании. Во всех новостях, во всех действиях их правительства сквозила обеспокоенность о так и не наступившем месяце дождей. Революции, как мимолетные вспышки, возникали на окраинах и тут же угасали. И в последнее время мало кто осмеливался обвинять государство в бездействии. Все понимали, что не просто так вновь начинают работать закрытые много лет назад полигоны; не ради мифических «конференций» лучшие ученые, инженеры, врачи покидают свои места. Дженсен не любил политику, беспечно взваливая все проблемы на плечи своего альфы. Только он все равно понимал, что однажды придется повзрослеть. Если месяц дождей так и не наступит, то его альфу, офицера, лучшего тактика, незаменимого для правительства, могут привлечь к решению проблемы. И если не останется никакого выхода, кроме военного захвата другой планеты…

— Джен? — по хрупким плечам омеги мягко заскользили теплые ладони, разминая напряженные мышцы. — Тебя что-то тревожит?

Ласково коснувшись губами щеки Дженсена, Миша повернул его к себе лицом, утопая в блеске ярко-зеленых глаз в темноте.

— Да… — Дженсен тяжело сглотнул. — Почему ты самый лучший?

…то Дженсен может потерять Мишу.

Миша замер, глядя на высокие дома, по форме напоминающие гигантские яйца, на что-то, похожее на деревья – высокие, тонкие и словно сделанные из железа, на причудливые водоемы, которые окружали здесь каждое двухэтажное «яйцо». Он был здесь лишь несколько раз за эти годы и ему еще не выпадала возможность спокойно, не преследуя вражеские отряды, оценить красоту этого места. Эта планета была не такой уж маленькой, в сравнении с той, родной, она лишь немного уступала ей в размерах. Тут было только три больших материка, да парочка островов, на которых можно было жить.

И еще тут была вода. Много воды вокруг, рядом. Ледники, моря и множество рек, прудов, подземных родников… Может, Мише просто казалось, что океан этой планеты больше и шире после той жуткой засухи у них дома, но зато он точно знал, что их ресурсы не закончатся в ближайшие десять тысяч лет. Привыкнуть к новой планете будет сложно, но здесь есть то, что поможет ему почувствовать себя наконец освободившимся от офицерского груза и согреет его душу.

Вдохнув полные легкие странных непривычных запахов метала, воды, природы, впитав их в себя, Миша, немного нервничая, поправил офицерскую форму. Пора снова стать тем, кем он был до того, как его забрали на эти долгие восемь лет; научиться заново любить, говорить что-то помимо приказа не отступать. Пора вспомнить, что значит не быть одиноким.

В который раз за этот день вбив в наручные часы уже заученные координаты дома, Миша чертыхнулся, как только те противно запищали. Он стоял в нескольких метрах от нужного двухэтажного светло-серого «яйца», окруженного темной, металлического цвета изгородью из вьющихся причудливых кустарников этой планеты. В отличии от других, массивных, мрачных домов, в этот хотелось войти. Миша почти чувствовал аромат свежей выпечки, который наверняка витает на кухне… Даже спустя столько лет, воспоминания об их таком домашнем коттедже за городом были ярки и живы в его памяти.

Желание снова почувствовать, вспомнить домашний уют затопило Мишу и, облизнув обвертевшиеся губы, он шагнул на мостик, ведущий к дому.

Девять лет назад.

Придерживая под руку на глазах рассыпающуюся мать, Дженсен с безразличием смотрел, как развивается по ветру прах отца. Яркое палящие солнце светило прямо в глаза, пробиваясь даже сквозь темное стекло очков, раздражая сетчатку глаз, давно не видевших естественного света – видимо, долгое нахождение в подземном бункере оставляло свой отпечаток.

Только кроме этой боли он ничего не чувствовал. Лишь дискомфорт от солнца и, быть может, немного – усталость.

Ричард Эклз, потерявший из-за этой чертовой засухи двоих детей, оседал серым пеплом на омертвевшую землю. Туда, где только три года назад возвышался тенистый величественный сад – гордость семейства Эклз. То, что могло кормить их круглый год и спасало от летнего зноя.

Как только последняя крупица потерялась в глубине широких разломин, Лора Эклз, с непонятно откуда взявшейся у едва живой женщины силой, оттолкнула от себя руку Дженсена, сверкнув помутневшими зелеными глазами. Она огляделась вокруг, будто ища поддержки у приглашенных на похороны гостей, только рядом никого не было. Большая часть друзей и родственников семейства давно была похоронена. Те же, кто остался жив, спасался от аномального зноя в доме, пока это еще помогало.

— Надеюсь, ты сдохнешь вместе со своим проклятым альфой раньше меня, — прошипела она, и покачиваясь пошла в сторону полуразрушенного деревянного домика.

С безразличием Дженсен проводил её взглядом, задаваясь вопросом – зачем же он все-таки пришел сюда?

Здесь, на поверхности, его никто не ждал, он был чужим, лишним в своей светлой одежде, пропитанной специальным спреем. Такую выдавали всем обитателям бункера, кто совершал вылазку. Он выделялся даже поведением – не было медленной, едва живой походки, затуманенного взгляда по сторонам в поисках воды. Его кожа лишь слегка приобрела другой оттенок из-за отсутствия солнца. Но на Дженсена косились недобро, стараясь не сталкиваться. Таких как он, омег при «нужных» альфах, тут презирали, считали что те просто вытащили лотерейный билет, абсолютно ничем не заслужив спасение.

В горле запершило и Дженсен сглотнул, вспоминая, что его просили вернуться в бункер, как только он почувствует жажду. Фляжки с водой редко выдавались на время коротких вылазок на поверхность в целях безопасности. Нынче вода была настоящей драгоценностью для жителей поверхности – их спасением были лишь несколько пресных водоемов, которые едва ли могли утолить жажду нуждающихся. Сейчас все подводные источники, все возможные родники, реки – все они поставляли воду только жителям бункера, как единственным, кто должен был выжить в надвигающейся катастрофе.

Прежде, чем двинуться обратно к бункеру, Дженсен последний раз обернулся и попытался вспомнить, восстановить в памяти то, каким раньше был дом. Когда их семья была большой, дружной. Любящей. Когда не было этого чертового зноя и когда правительство еще не приняло решение бросить стариков и инвалидов на верную смерть. Когда их раса не поделилась на лучших – ученых, солдат, врачей, всех тех, кто был нужен в это опасное время людей, тех, кто мог сокрыться в бункерах со своими супругами и детьми; и на простых граждан – тех, кто не мог держать в руках оружие или шприцы с бинтами. Кто не мог помочь в этой войне.

Но кроме ярости отца, презрения в глазах матери и отчуждения братьев и сестер, Дженсен не мог ничего вспомнить. Пусто. Так же пусто, как и на этом умирающем клочке земли. Его ненавидели за то, что Дженсену суждено жить дальше; вычеркнули из своей те, кто вскоре умрет. И это было бы больно, чертовски больно не закрой Дженсен свое сердце от чужих эмоций.

Он прищурился, прикидывая сколько займет обратная дорога до бункера. Хотелось уже побыстрее уйти отсюда и оказаться рядом с тем, вокруг кого был сосредоточен весь мир Дженсена, его друзья, семья. С тем, кто единственный мог пробраться сквозь барьеры омеги.

Последний раз в своей жизни взглянув на некогда родной домик, Дженсен развернулся и быстрым шагом пошел в обратном направлении.

Эта засуха уничтожила не только почву. Она выжигала человечность.

Все так непривычно. Козырек над небольшой верандочкой не увит диким виноградом; нет обшарпанной, смешной, голубой скамейки; ступеньки не скрипят под ногами, как в их старом доме; а перила, гладкие, серые и блестящие, не усеяны мелкими занозами.

«Во всем ты хорош, Миша, кроме строительства! Эй, отдай мне наждачку! Ми-и-иша!» , – звонкий смех, как миллиарды серебрянных колокольчиков, зазвучал в его голове. Яркое воспоминание стерло плохое предчувствие и, глубоко вздохнув, Миша открыл дверь дома, готовый к радостному крику, приятному аромату домашних пирогов; готовый к тому спокойствию и уюту, что наконец-то окружит его, окутает собой, и он забудет о войне.

Только его встретил холод, от которого в груди тут же неприятно заныло, словно в нее вонзилась тысяча боевых осколков. Так больно не было при ранениях, во время пыток, когда его выворачивали наизнанку, пробираясь под кожу. Ощущение было, словно в этом месте не жили постоянно, не чувствовалась здесь забота и любовь хозяина к дому.

Сейчас зверь внутри не скалился, прижимая к себе крохи сознания, напротив – оглядывался испуганно, не понимая, как его обманули, что произошло не так, где…

Не сразу Миша разобрал приглушенный гул голосов, и тут же, словно подтверждая, что это не обман слуха, из одной из комнат выглянул знакомый чернявый паренек, которого он вроде бы видел несколько месяцев назад на Звездной Базе, когда решал какие-то формальные проблемы с бумагами. После того, как его нашли после последней битвы, потерянного в открытом космосе. Парнишка как-то через чур радостно улыбался сейчас, салютуя железным стаканом, наверняка с каким-то здешним соком. Он даже вроде что-то сказал, наверное, поздравил с возвращением домой, только Миша не слышал его. Прошел дальше в дом широкими шагами, не разуваясь, не сбрасывая с плеч тяжелую жаркую куртку, и замер в дверях широкой овальной комнаты.

Там было несколько человек – женщина, которая держала в руках бокал с вином, двое мужчин на диване и один у окна. Миша заметил, как последний едва заметно повернул голову, явно уловив терпкий запах Альфы, и тут же отвернулся. В комнате сразу стало тихо – все замерли, с неверием глядя на него, будто увидели живой призрак. «В каком-то смысле, так и есть» , — с тоской усмехнулся он. Родной штаб не пощадил и его. Закопал заживо, отправив семье «похоронку». Миша понимал, что побуждения были благими – зачем кормить гражданских ложными надеждами – но от осознания того, что его считал мертвым тот, к кому он обещал вернуться, снова стало больно.

От тишины в комнате стало неуютно. После войны, когда каждую секунду взрывались снаряды и грохот взрывов заглушали только крики захлебывающихся в собственной крови альф, здесь, в безмолвии, Миша чувствовал себя чертовски некомфортно. Хотелось рассказать какую-то старую шутку, сделать глупость, вскочить, воскликнув громкое «Хэй!» . Сделать хоть что-нибудь, лишь бы на него не смотрели со странной смесью страха и немого боготворения.

Передернув плечами, Миша все-таки неловко улыбнулся:

— Рад вас всех видеть…

И видимо от него ждали чего-то подобного – Джули, уронив бокал с вином, бросилась к нему на шею, заключая в крепкие объятия. Ричард, подскочив с дивана, и оттолкнув Роба, хлопнул Мишу по плечу, а Мэтт робко стоял позади, с восторгом глядя на старшего офицера. Их голоса дрожали от сумасшедшего микса из слез и радости, от бурного коктейля эмоций и облегчения. Его ждали. Ждали, когда он вернется с войны, только… Только Миша рассчитывал, что войдя в этот дом, тут же очутится в других объятиях.

Мужчина, стоявший у окна, медленно повернулся. Его крепкие руки, сложенные на груди, широкий размах напряженных плеч, сильная накачанная грудь – всего этого не должно было быть у омеги и альфа удивленно вздохнул. Тот смотрел на Мишу уставшим, полным холодного безразличия взглядом, словно был разочарован и не слишком рад его присутствию. И скривив губы в нечто напоминающее добродушную улыбку, он произнес:

— Ты вовремя: чайник как раз вскипел…

Восемь лет назад.

Дженсен знал, что этот день наступит. Он внушал себе: так бывает, так надо, все к лучшему. И в какой-то момент ему стало казаться, что подсознание поверило и не будет так больно, так чертовски больно потерять Мишу, своего альфу.

Все осыпалось острыми осколками, когда в их комнату зашел гонец и сообщил, что Мише вверили в командование Первый отряд и приступить к своим обязанностям ему необходимо уже завтра. ПО – отряд специально обученных элитных солдат, которым вверяли едва выполнимые миссии. Такие отряды собирались крайне редко и лишь в критические моменты войны. Их наверняка поставят в первых рядах, и Мишу вместе с ними.

Тогда Дженсен спрашивал себя – почему именно его альфа? В чем он провинился?

Не хотелось верить в реальность, принимать эту боль, но всю войну не просидишь с закрытыми глазами; когда-то надо их открыть, окунуться в творящийся хаос, вдохнуть полной грудью запах отчаянья, осознавая собственное бессилие. От него в этой войне ничего не зависело – законом было запрещено присутствие омег в армии. Но в то же время их оберегали, Дженсен это осознал, когда к нему приставили несколько бет, а после он увидел ту же ситуацию и в других семьях.

И когда за Мишей пришли, перед тем, как пропасть в этой чертовой войне, скрывшись за массивными дверьми бункера, он, обхватив лицо омеги ладонями, притянул к себе и жарко зашептал на ухо:

Дальше