— Страшно? — ласково полюбопытствовала дива. И носком ноги ткнула мужской бок. Из приоткрывшегося межножья пахнуло затхлым и кислым смрадом.
— Иди ко мне! — приказала грозно.
Никита засучил ногами, пытаясь отодвинуться подальше, вжался в стенку.
— Ах, так! Не хочешь?! Неужели я тебе не нравлюсь?
От игривого шепотка по мускулистому телу побежали мурашки, волосы на голове зашевелились, сердце сбилось с ритма от страха.
— Я же красивая…
Женщина ухватила Линева за руку и легко, играючи, притянула к себе, затем опрокинув на спину, навалилась сверху, стала тереться сосками, елозить животом, лобком упираться в чресла.
— Поцелуй меня, — приказала и для убедительности влепила оплеуху.
Линев попытался освободиться. Куда там, сопротивление лишь раззадорило насильницу. Она даже ослабила хватку, позволяя дергаться, трепыхаться, надеяться.
— Нет! Нет, пожалуйста, нет… — молил Никита.
— Да! — постановила дива и прижалась еще теснее. А затем, словно ополоумев, полезла через поры, ворвалась с воздухом в легкие. Куда смогла туда и втиснулась, втянулась, проникла. Ничего не упустила. Везде успела. Все взяла в плен. Стала биением сердца, вздохом, печенкой, костным мозгом. Выступила капельками пота на висках, испариной на груди, судорогой сбила дыхание, привела кровь в исступление, плоть в возбуждение.
И не выдержал Никита, не каменный, не мертвый. Сдался, капитулировал. В безвольном крошеве чувств и мыслей, в осколках уничтоженного самоуважения и попранного достоинства, в истерзанной в клочья гордыне, единственная поднятая рука мужского начала проголосовала «за» насилие. И решила исход борьбы.
Капитуляция! Победа! Виктория! Белый флаг покорности, хлеб-соль, ключи от города. И владей — не хочу. Бей, грабь, не жалей, один раз живем, грех не мешок — таскать не придется, его и замолить можно.
Царицей всевластной, всемогущей вступала победительница в завоеванные права. Как Анна Иоановна, императрица российская, призванная на царство на условиях ограниченного самодержавия, надев корону, порвала ограничения-кондиции, урезавшие полноту власти, так и захватчица в клочья раскромсала убеждения, растоптала цели, привязанности; уничтожала воспоминания и представления о жизни; растворила в себе чужое «я». Разрушила все до основания, чтобы затем на руинах построить новый мир. Управляемый мир страсти, в котором мужчине надлежало послушно раз за разом обретать силу и разливаться ею в приятных пространствах плоти вновь и вновь.
Тата упивалась своим могуществом. Восхитительная, полная власть переполняла, увлекала, дарила невероятное чувство вседозволенности, топила ощущения в эйфории, экзальтированным галопом топтала нервы. Теперь уже не диван и телевизор служили декорациями акту соития, а вселенское громадье Бесконечности. Бархатистая мглистая чернота распростерлась свадебным ложем. Нет, скорее это был алтарь неведомого божества, истязающего свою жертву. Огненным абрисом, очерченный профиль не светился — пылал, и едва божество-женщина касалась лицом тела жертвы-мужчины, то с сухим треском загоралось. Запах паленой шерсти мешался с запахом крови, которая сочилась по расцарапанной спине и искусанному лицу.
Женщина не играла, увечила. Внутренность вагины превратилась в наждак. И естественные покачивающие движения обдирали поверхность мужского достоинства, уродовали вздувшиеся вены. Красный от возбуждения детородный отросток умывался кровью, словно проводил дефлорацию. Однако лилась мужская кровь.
Все в этом соитии было наоборот. Женщина отобрала у мужчины положенную природой активную роль и вбирала, втягивала зажатое, словно тисками, мужское начало, тыкала в себя, словно сексуальное приспособление. Причем намеренно делала это с максимальной жестокостью, словно стремилась вырвать твердый ствол из основания, довести до кастрации, оскопить.
— Ты запомнишь меня навсегда! — сиплым хрипом шипела яростная фемина, сжимая мышцы железной хваткой, и раз за разом рвала на себя предмет бывшей мужской гордости. — Захочешь — не забудешь!
Стремясь доставить мужчине еще большую боль, чувствуя бешеное головокружение от восторга и безнаказанности, взбудораженная, намагниченная обретенной вседозволенностью, Тата не стремилась к оргазму. Погружение в муторную сладость явилось бы слабостью, очевидным признанием необходимости мужчины. Принимать же удовлетворение от раба полагала она сейчас унизительным. А от врага — Линев отвечал сейчас за весь сильный пол — даже оскорбительным.
— По какому праву ты трахал меня в своих фантазиях?! Кто разрешил тебе перекраивать меня под свои стандарты?! Я — не кукла, мной нельзя тешиться, разгоняя скуку. В меня нельзя играть, засыпая. Мной нельзя получать удовольствие! Я — человек и я заставлю с собой считаться…
Однако попирая биологические права мощного и здорового самца, неумолимо меся болью мужскую плоть, доказывая свое превосходство, Тата все равно уступала. Природу не обманешь.
Нарастающий поток чувственности, то крайнее напряжение существа, взвил, как смерч; выбил из состояния агрессии, как нокаут, со всеми вытекающими последствиями: головокружением, потерей ориентации, уходом сознания. Хлынувшие потоки спермы, смешавшись с кровью, наполнили тело сладкой истомой, которая, словно обряд очищения, вернула обезумевшее женское начало из бездны зла, глубин ненависти к свету и порядку.
Ледяные пальцы отрезвления коснулись затылка. Пьяная лихая удаль исчезла. Осталось недоумение.
— Где я? Что делаю? — И апофеоз предыдущей пьяной невменяемости: — Что натворила?
Оказалось многое! Утащила в порыве страсти Никиту в дебри, пребывание в которых угрожало даже ей, и там, чуть не «залюбила» до смерти.
В панике Тата мгновенно вернулась в квартиру Линева и захлопотала. Проверила: дышит? Никита был в обмороке, но с натугой вбирал в легкие воздух. «Его спас сон, — подумала Тата. — Иначе бы здесь лежал труп».
Теперь предстояла проверить ум Никиты. Сознание обычного человека не способно переварить полученную в подобных «путешествиях» и «приключениях» информацию. Ни количественно, ни качественно. Однако обошлось. Мозг Никиты распух от впечатлений, задубел от страха, но к счастью удержал равновесие. Не съехал с катушек.
Это было добрым знаком. Значит и личность, скорее всего, тоже не пострадала. Так есть. Линев выдержал обрушившиеся на него испытания без жертв и разрушений. Стало быть, винить себя было не за что? Тата вздохнула с облегчением, старательно уничтожила впечатления от сегодняшнего эротического вояжа, пережитый ужас, эйфорию страха, экстаз страсти и быстро убралась восвояси.
Глава 12. Прозрение
— Что это было?
Родной дом встретил не хлебом-солью, а прокурорскими интонациями Внутреннего Голоса.
«Ничего. Бес попутал! — уронила небрежно Тата, не желая вдаваться в объяснения. — Но все обошлось. Линев жив, здоров и утром почти ничего не вспомнит. Мало того, я все осознала. Так что ничего нового ты мне не скажешь».
— Ну, почему же… — высокомерно уронил советчик, и Тата вдруг увидела Никиту. Картинка возникла перед внутренним взором, секунду «повисев» замершим стоп-кадром, превратилась в фильм.
Линев спал под бормотанье телевизора. Спал крепко, не двигаясь.
— Четвертый этап сна, — пояснил Внутренний Голос, — сознание находиться почти в коматозном состоянии, органы чувств бездействуют. Работает лишь подсознание. И поскольку восприятие отключено, единственное, чем может заняться подсознание, это развлекаться с самим собой. Чем оно и занято в данный момент. С твоей, между прочим, помощью.
Под веками Никиты начали двигаться глазные яблоки.
— Эти движения показывают, что человек видит сон. Имплантированная, то есть внедренная в подсознание программа вызывает сновидение, которое воспринимается и оценивается, как очевидность и, следовательно, входит в противоречие с информацией реальной. Я ясно излагаю?
«Да».
— Так как мозг работает в двух исключающих друг другу режимах, человек то просыпается, то снова погружается в сновидение. Интервалы «сон-не сон» чередуются, длительность глубокого погружения стремительно сокращается, цикличность изменений обретает хаотический порядок. Происходящее с подсознанием во время глубокого сна очень странно, требует разрешения и заставляет мозг испытывать изрядное беспокойство.
По мере того, как переходы из одной стадии в другую становятся все необычнее и беспорядочнее, мозг возбуждается все сильнее, беспокойство растет, превращается в страх. В обычной жизни в такой момент человек просыпается. Однако Никита не имел такой возможности. Ты ему не позволила проснуться.
Картинка-видение стала отчетливее, резче. Изображение заполнило полностью сознание Таты.
Линев лежал на спине. Тело, покрытое каплями пота, била крупная дрожь. Каждые несколько секунд одна рука передергивалась судорогой, другая рубящим взмахом отмахивалась от несуществующей угрозы; ноги непроизвольно дергались, резко, порывисто. Несмотря на эти движения, глаза были закрыты. Линев спал.
Пояснения следовали методично, одно, за другим.
— Пульс и дыхание учащены на двадцать процентов.
Линев внезапно поджал колени к животу, брыкаясь, выпрямил ноги, вновь подтянул и вновь лягнул воздух. Затем руками обхватил голову, сжал, замотал протестующе и замер. Глаза открылись и принялись вращаться в орбитах. Он закричал.
— Легкие рвутся.
Сотрясаясь в конвульсиях, Никита прикусил нижнюю губу и через несколько минут подбородок залился кровью.
— Похоже на припадок эпилепсии.
Никита затих. Ноги еще подергивались, на правой руке непроизвольно сжались и разжались пальцы, но тело осталось неподвижно. Глаза перестали двигаться. Теперь веки были плотно сжаты.
— Рвется сердце.
Никита положил левую руку на правое плечо и застыл. Пальцы, сцепленные в кулак, лежали неподвижно у самой шеи. Глаза раскрылись. Рот тоже.
«Он кричит? — прошептала Тата».
— В таком состоянии трудно даже хрипеть.
Ноги Линева перестали дергаться.
— Кончено. Страх его убил.
«Страх его убил бы… — поправила Тата, — однако я спасла.
— Да, ты успела вовремя. Но еще немного и на твоей совести было бы убийство.
Никита застонал, прикусив губу, сдерживая, рвущийся из груди крик.
— У него болит все тело. Налит напряжением затылок, ноют виски, щемит, словно надрезом сердце, зудит промежность. Боль ужасна, но она уходит вместе с остатками сонного забытья. Сейчас Линев произнесет финальную фразу…
В «фильме» Никита пробормотал: «Блин, ну и кошмар мне приснился…» и провалился в новое сонное забытье.
— И все забудет. Но ты всегда будешь помнить, что однажды пыталась стать ведьмой и чуть не убила человека.
«Я не хотела», — сказала Тата.
— Не ври, — разоблачил Внутренний Голос. — Ты мстила Линеву за страдания, которые пережила по вине других мужчин и всласть нажралась его болью и унижением.
«Я сорвалась. Так получилось»!
— Ты должна отвечать за свои поступки. Так поступают сильные люди. Те, кто считают себя хозяевами собственной жизни. А «так получилось» — позиция для лузеров.
«Но обстоятельства иногда диктуют…»
— Сильным никто ничего не диктует. Столкнувшись с проблемой лидеры решают ее. Результаты, конечно, бывают разными. В том числе и плохими. От поражений никто не застрахован. Но лидер всегда, трезво и здраво оценив свои ошибки, просчеты, ресурсы, навыки, идет вперед. А лузеры поднимают кверху лапки и останавливаются, признавая свое полное и окончательное поражение.
«Чтобы ты не говорил, жизнь — штука сложная, бывает по-всякому».
— Напротив, все очень просто. Либо ты живешь жизнь, либо она жует тебя. Третьего не дано.
«Красивая ничего не значащая фраза!»
— Почему же? Давай, взглянем на твою нынешнюю ситуацию без пафоса. Что тебя не устраивает?
«Как что? Присутствие Татьяны и Татуси!»
— Каждый человек однажды оказывается перед выбором и решает, как дальше жить. Правда, в отличие от нормальных людей, которые не видят результатов своих умозаключений и фантазий, ты сподобилась воочию лицезреть плоды своих гениальных решений. Но колдунью такие мелочи не должны удивлять и огорчать. На твоем месте я вообще радовалась бы.
«Чему?»
— Тебя опекают только две «подруги». А если бы приперлась нынешняя ведьма? Или, не приведи Господи, я, собственной персоной?
«Действительно, мне здорово повезло».
— Поэтому, не зачем винить Разумницу и Душеньку. Лучше разберись с кашей, которую сама заварила.
«Я? Линев накуролесил, а я должна отвечать?!»
— Линев тут не при чем. К человеку притягивает тех, кто помогает ему получить нужный урок. Вот ты и учишься.
«Чему именно?»
— Жизни, моя дорогая. Ты надеялась спрятаться от реальности за искусственным бесчувствием, но эта химера смогла защитить тебя только от мелких соблазнов. Никита оказался искушением большим. Вот система и дала сбой.
«Никита для меня ровным счетом ничего не значит!»
— Поэтому-то тебя так и колбасит»
Тата хмыкнула:
«Умеешь ты убеждать. Ну, ладно, признаю: Линев, действительно, меня заинтриговал. Я даже допускаю, что ради него можно рискнуть и…»
Внутренний Голос взвыл от возмущения:
— Рискнуть и все прочее ты должна ради себя! Только ради себя. Иначе у тебя никогда не будет будущего.
«Это еще почему?»
— Ты окопалась в своем прошлом, лелеешь страхи и боишься сделать шаг за пределы круга. Помнишь, так ты называла свои стереотипы.
«Что ты несешь?! Я — волшебница. Выходить из круга — мое кредо!»
— Не в данном случае. Если твое и Никитино имя в книге Судеб оказались рядом, ты должна наступать по определению. А ты трусишь, топчешься на месте и тупо повторяешь: ах, как все сложно. Между тем, отношения с людьми никогда не бывают простыми. Жизнь — это борьба. В первую очередь с самой собой за саму себя.
Тата пожала плечами: опять риторика.
«И все же, что мне делать дальше?»
— Решай сама, — ответил Внутренний Голос.
Глава 13. Суета
Работа в офисе кипела. Бездельничал только Никита Линев. Вместо того, чтобы разрабатывать поэтапный план рыночной экспансии для вверенной его заботам фирме, он, размышлял над странностями утренней встречи с зеленоглазой директоршей и о том надо ли принимать приглашение в ресторан.
Увы, лицо и интонация, с которой дамочка произнесла несколько безобидных фраз, не сулили ничего хорошего. Точнее, буквально обещали плохое. Но соблазн слишком велик. А предчувствие, что он пойдет, нет, побежит, помчится туда, куда эта наглая баба его позовет, становилось все сильнее.
А тут еще Камейкин со своей проницательностью!
Сначала экс-военный упорно пялился в затылок Никите. Не почувствовать столь настойчивого внимания было решительно невозможно.
Потом Василий Петрович, призывно кашлянул и сообщил:
— Я вам тут письмецо скинул…
В послании значилось: «Извините меня, старика, но, как говорится, не могу молчать. Невольно я оказался свидетелем вашей встречи в сквере. Да и прежде подозревал, что наша Татьяна Михайловна вас интересует. В общем, не буду тянуть кота за хвост. Скажу прямо: она — очень хорошая женщина. Из настоящих. Из тех, с кем можно в огонь, воду, пир, мир и даже в разведку. С такой на одной подушке стариться сладко и детей растить не стыдно. Но она — не простой человек. Ее просто так не получишь. Ее победить надо, завоевать. И тогда она тебе столько даст, что жизнь медом покажется».
«Я вас не понимаю», — попытка поставить на место зарвавшегося Камейкина не увенчалась успехом.
«Ну и дурак, — высветилось на мониторе. — Я же помочь хочу. И ей, и тебе».
«Спасибо, я в помощи не нуждаюсь», — написал Линев и сердито насупился. Действительно, дурак! Можно было расспросить Камейкина, а он упустил такой шанс. Ну, да ладно, зато теперь можно предположить, что у директорши никого нет. Будь иначе, бывший вояка знал бы и не толкал бы в спину.