Внизу скрипнул гравий: кто-то шел по дорожке парка. Среди деревьев мелькнула широкополая шляпа.
Господин Максль, автор «Вильгельма Телля»! Что он здесь делает?
Ах да! Ведь как-то вечером он видел господина поэта у ограды в обществе Виктории, супруги старшего садовника Кратохвила. Все сходится: садовник сегодня получил вызов в Эрленбах и наверняка заночует там. Неловко, конечно, однако другого выхода нет. Эдди прокашлялся и крикнул:
— Добрый вечер, господин Максль!
Литератор посмотрел вверх, затем с достоинством приподнял шляпу.
— Мое почтение, мистер Рэнсинг. Ну и мерзкая погода, не правда ли?
— Ветер и дождь идут со стороны Альп. Должно быть, наступит оттепель, — с вымученной улыбкой отозвался Эдди из глухого окна.
— Не сочтите за нескромность: что вы там делаете?
— Я и сам не знаю…
— В таком случае не стану вам мешать.
Господин Максль вновь приветственно приподнял шляпу и направился было прочь.
— Господин Максль! Вы бы не выручили меня?
— К сожалению, сударь, у меня у самого ни гроша. Но вот барон Острау, директор сберегательного банка…
— Я имел в виду не материальную помощь. Мне бы хотелось слезть отсюда.
— А разве там так уж плохо?.. Вообще объясните, почему вы среди ночи торчите на фасаде дома, словно кариатида?
— Потому что не могу спуститься…
— Но это еще не причина, чтобы туда залезать.
— Ветер унес веревку, и она застряла вон на той сосне. Вы могли бы помочь мне, господин Максль?
— Это зависит всецело от меня. Я склонен высвободить веревку, чтобы вы могли спуститься. Но для этого вам необходимо сбросить вниз один пустячок. У вас очень красивые часы с цепочкой.
— Но ведь это разбой! — ужаснулся Эдди.
— Пусть он останется на моей совести. Ну как, бросаете вы или нет?
Господину Макслю ужасно нравились часы Рэнсинга на толстой, короткой цепочке. Вот только золото ли это? В Цюрихе ему однажды всучили трость с серебряным набалдашником, а потом оказалось, что шикарная рукоять — не что иное, как простой водопроводный кран. Теперь его не проведешь. Он сделал вид, будто уходит.
— Постойте!
Рэнсинг презрительно швырнул часы, которые с глухим стуком шлепнулись на цветочную клумбу среди бережно обернутых бумагой саженцев.
— Стыдитесь! — крикнул он. — Как может поэт быть столь меркантильным?
— Ошибаетесь! Как поэт я отнюдь не меркантилен. За свои творения я не получил ни гроша… Куда же эти треклятые часы провалились?
Часов как не бывало. Неистово завывал ветер, дождь лил не переставая, и Эдди считал, что воспаление легких ему гарантировано. Наконец часы нашлись.
— Шевелитесь побыстрее! — поторапливал Рэнсинг.
— Видите ли, я уже один раз был обманут. Если вы не возражаете, я сначала покажу часы оценщику.
Эдди чуть не свалился с верхотуры.
— Помилуйте! Я в любой момент могу упасть…
— Зажмурьте глаза и молитесь. Я только добегу до Хёграбена, это не займет и пятнадцати минут. Часовщик он превосходный, обучался в Шафгаузене, а его сестра замужем за художником. Попрошу его осмотреть Часы, и, если это золото, я тотчас брошусь к вам на помощь.
— Господин Максль! Знаете, кто вы такой? Вы…
— Не стоит благодарить заранее! Я живо обернусь, ведь, как известно, дающий быстро дает вдвойне…
Эдди Рэнсинг хотел было кое-что выдать литератору быстро и вдвойне, но того уже и след простыл.
У-у-у! Ураганным порывом молодого человека чуть не сорвало с узкого карниза, ветер пригоршнями швырял в лицо мокрый снег. Одежда оледенела и трескалась, как сахарная глазурь.
Господин Хёграбен либо жил не так близко, как уверял Максль, либо крепко спал, поскольку литератор заявился обратно лишь через полчаса.
— Все в порядке, не сомневайтесь! Золото чистой пробы! Потерпите еще немного, и вы будете внизу.
— Лестницу… раздобудьте лестницу! — сипло выдохнул Эдди.
— А вот это совершенно излишне: лестницу пожарные привезут с собой.
Вдали послышался рожок пожарной машины.
— Негодяй! Вы что же, вызвали пожарных?!
— Кого же еще? Ведь газовщикам вас не снять.
— Да вон же она, вон там стоит лестница!.. Умоляю, спасите меня, пока пожарные не нагрянули!
— Вам легко рассуждать, а я плати штраф за ложный вызов! Кстати, а на скольких камнях ваши часы?
Пожарная команда во главе с брандмейстером Цобельманом мчалась, как на пожар, во всю мощь своих трех с половиной лошадиных сил. Дело в том, что повозку с пожарным насосом и лестницей тянули три лошади и мул.
Цобельман, узнав о случившемся, первым делом затрубил в рожок, чтобы за время, пока идут приготовления, обыватели успели собраться на месте происшествия. Сам он проворно облачился в сине-белую парадную униформу. В кои-то веки представился случай отличиться, не иначе как это убогое захолустье даже пожары обходят стороной.
— Все готово? Вперед! — скомандовал Цобельман.
Пожарная карета летела стрелой, жалобно надрывался рожок, копыта лошадей высекали искры.
Обитатели местечка густой толпой обступили замок, с любопытством взирая на чудака, понуро съежившегося в оконной нише; из его штанин, как из водосточных желобов, лилась дождевая вода.
Но вот и пожарная команда! Последовали стремительные манипуляции с лестницей: ее двигали то взад, то вперед. Наконец один из пожарных взобрался на лестницу, утвердил ногу и, держась за перекладину одной рукой, другой послал публике приветственный жест.
Зрелище было редкостное, и публика разразилась аплодисментами.
— Вперед! — прогремел Цобельман.
Лестница уткнулась в стену, и старший пожарный господин Лёви, разматывая шланг, полез наверх.
К этому времени население Мюгли-ам-Зее в полном составе обступило замок.
Однако господин Воллишоф чуть было не опередил пожарных в их спасательной миссии. Советник спал крепким сном, когда дочь разбудила его. Сама Грета проснулась вскоре после полуночи от неприятных ощущений в желудке: ее мутило от лошадиной дозы двууглекислой соды, прописанной Рэнсингу от бессонницы. Врач остался при своем мнении, что пациент излишне мнителен по причине малокровия, и тотчас позвонил аптекарю, чтобы тот вместо веронала выдал по рецепту двууглекислую соду. Грета разбудила отца и испуганно сообщила, что при большом стечении народа пожарная команда проводит перед замком показательные учения.
Воллишоф прямо как был, в шлафроке, выбежал в парк, глянул наверх, на то место, куда подводили пожарную лестницу, метнулся в дом, а когда появился снова, в руках у него было охотничье ружье. Недолго думая, он прицелился в незадачливого Рэнсинга, скорчившегося в нише над балконом Греты.
Пожалуй, это был самый простой выход из положения — снять верхолаза выстрелом, и возможно, сам Рэнсинг был бы не против. Однако в последний момент Цобельман отвел руку стрелка.
— Оделись бы лучше, а то простудитесь! — прокричал он в ухо советнику.
— Я застрелю его!
— После того, как мы его снимем. Что же, по-вашему, пожарная команда зря приезжала? — И тотчас распорядился: — Двоим схватить господина советника и не отпускать!
Спасательная акция продолжалась. Не прошло и получаса, как заезжий чудак под крики «ура» и приветственные взмахи шляп благополучно ступил на землю. Отрывистым, сиплым ревом, похожим на вой сирены, Эдди пытался втолковать советнику — которого держали двое дюжих парней, — что он без памяти влюблен в его дочь и намеревался просить ее руки.
— Я хотел изъясниться в любви в романтической обстановке.
— Чья обстановка? — возопил господин Воллишоф.
— Юноша появляется ночью у балкона своей возлюбленной, чтобы признаться в любви. Очень красивая сцена. Описана, между прочим, одним великим поэтом.
— Он имеет в виду меня, — вмешался господин Максль. — Упомянутая сцена описана в «Вильгельме Телле».
— Я люблю вашу дочь и прошу ее руки, — взревел Эдди.
— Какие крюки? — переспросил хозяин замка у господина Лёви, который со шлангом в руках стоял рядом.
— Он любит вашу дочку! — прогремел пожарный таким зычным голосом, что стекла в замке задребезжали.
— Любит вашу дочку! — хором повторила толпа.
— Бочку?.. Какую еще бочку? — недоуменно спросил старец.
Грета, которая до сих пор скромно жалась в сторонке, выступила вперед и бросилась Эдди на шею. Тут старик наконец понял, в чем дело, и отправился спать.
В разрывах облаков, напоминающих клочья ваты, на утреннем небосводе вырисовывались вершины Альп…
На следующий день Рэнсинг отправил дядюшке телеграмму:
ОБРУЧИЛСЯ С БУДДОЙ. НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙ.
ЭДДИ.
Глава седьмая
Профессор вызывает всеобщее изумление. Ему удается разжиться свежевыстиранным шлафроком. Фрак вспоминается как идеальная экипировка для дальних путешествий, но с ним пришлось расстаться. Эвелин виртуозно ведет машину. Путники встречают трех коров. Прав лорда укрощен пребыванием на полу автомобиля, однако несессер вновь ожесточает его. В Лионе путешественники облачаются в костюмы в народном стиле, прощаются и продолжают путь вместе. Газетная статья едва не лишает лорда Баннистера жизни.
Путешественники миновали одно за другим несколько небольших селений. Профессор уже готов был примириться с фраком, если бы не пуговица манишки у воротничка, которая всякий раз, как он наклонялся вперед, впивалась ему в шею.
— Как вы думаете, скоро ли нам попадется гараж?.. — робко спросила девушка. — Где я могла бы взять напрокат машину…
Лорд несколько секунд раздумывал, стоит ли отвечать. Наконец решил, что стоит. Но кратко и сухо.
— Думаю, что в Ла-Рошели, это довольно большой город. Надеюсь, и мне там найдется сносное пристанище на ночь.
На этом разговор оборвался. Вдоль дороги мелькали деревья с широкой белой опояской, подобно фантастическим одноногим солдатам, вышагивающим гуськом. Девственно живописный пейзаж был в угоду автомобилистам испорчен этой безобразной белой полоской.
В связи с упомянутым ночлегом профессору пришла на ум возможная катастрофа, которой, к счастью, удалось избежать, и он пробормотал вслух, вроде бы ни к кому не обращаясь:
— Хорошо еще, что несессер у меня всегда при себе, в машине…
Рядом с ним на сиденье лежала черная лаковая сумка.
— Что же хорошего? — несколько раздраженно спросила Эвелин.
— Иначе я не смог бы утром побриться. А я ненавижу ходить небритым.
«Жалкий сноб», — подумала девушка и чуть не расплакалась, посмотрев на себя: оборванная, грязная, исцарапанная, смертельно загнанная — в самом центре Европы. А этот пижон беспокоится о своей бритве!
Вероятно, она пыталась найти хоть какие-то недостатки в характере профессора, чтобы тем самым уравновесить стремительно растущую симпатию к нему.
Свою лаковую сумочку — тоже черного цвета — она даже в машине судорожно стискивала в руках. Ведь там хранится оранжевый пакет — цена «Созерцающего Будды».
А кроме того, от сохранности пакета зависит честь несчастного лейтенанта Брэндса. Под какой, бишь, фамилией он служит в Иностранном легионе?
Мюнстер… Мюнстер… Мюнстер…
Эвелин твердила эту фамилию, словно заучивала урок.
Наконец они прибыли в Ла-Рошель.
Профессор остановил машину перед единственной гостиницей городка. Среди сидящих в распивочной крестьян аристократ-водитель, облаченный во фрак, вызвал всеобщее оживление. Баннистер покраснел до корней волос, когда маленький, кривоногий бретонец с головой, похожей на репу, воззрился на лорда, словно на афишную тумбу, и опасливо обошел его со всех сторон. А некий виноградарь полушепотом предложил хозяину позвать врача, пока он не остался наедине со странным постояльцем.
Фрачные брюки в нескольких местах были выпачканы машинным маслом. Промокший и смявшийся гармошкой воротничок докрасна натер шею, а верхняя пуговица оставила у горла глубокий след.
— Не скажете ли, где здесь находится гараж, сдающий машины напрокат? — спросила Эвелин хозяина гостиницы.
— Да рядом, шагах в десяти отсюда! Как выйдете, сразу увидите: перед ним еще бочка такая большая…
— Благодарю. Упакуйте мне в дорогу бутерброды и фрукты, я зайду за пакетом, как только найму машину.
— Слушаюсь.
— А я бы хотел снять номер, — сказал Баннистер.
Ночной сторож, заглянув ненароком в окно гостиницы, в ужасе отпрянул и перекрестился.
— На втором этаже есть хорошая комната — тихая, с окном в сад, — предложил хозяин и нерешительно спросил: — Месье один, без спутников?
— Мне пришлось спешно доставить даму, и не было времени переодеться… Скажите им, пожалуйста, чтобы они на меня не пялились. По крайней мере пусть не трогают руками!
В конце тирады Баннистер возвысил голос, и крестьяне испуганно отшатнулись от него. А тут еще виноградарь подлил масла в огонь, рассказав присутствующим, как в прошлом году в корбельском оркестре спятил контрабасист и, вообразив себя вдовствующей королевой, разгуливал среди ночи по селу с серебряной короной на голове.
— Не угодно ли отужинать?
— Нет, не угодно! Я спать хочу! — заявил лорд таким вызывающим тоном, словно ему категорически отказывали в ночлеге.
Эвелин лишь сейчас протянула лорду руку на прощание.
— Благослови вас Господь за все, что вы для меня сделали, сэр!
— Пожалуйста… Не стоит благодарности. — Он пожал протянутую руку.
Когда за девушкой закрылась дверь, он долго смотрел ей вслед. Как она печальна, потерянна!
Почувствовав горечь во рту, Баннистер невольно сглотнул. Ему было жаль Эвелин.
Во всяком случае, сам он счел жалостью то неопределенное чувство, которое не давало ему покоя; его так и подмывало сказать девушке на прощание несколько ободряющих слов и проводить ее хоть немного.
Баннистер поднялся к себе в номер. Хозяин предложил ему свой свежевыстиранный шлафрок.
Каждой клеточкой тела профессор чувствовал тяжесть проделанного путешествия. Несессер остался в машине… Не беда, побриться можно и утром, а сейчас главное лечь. В постель, скорее в постель! Свежевыстиранный шлафрок хозяина отдавал затхлостью. Ничего… Главное лечь. И спать, спать…
Его донельзя утомили эти малоприятные приключения. Пережитые волнения сказывались на нервах, к тому же профессор терпеть не мог беспорядка, осложнений и неудобств.
Баннистер с наслаждением вытянулся в постели, затем погасил свет. Счастливый тем, что наконец-то эта чудовищная, нелепая история позади, он провалился в глубокий сон.
Проспал он, должно быть, минут десять, когда его разбудили.
У постели стояла Эвелин.
— Немедленно вылезайте в окно, я приставила к подоконнику лестницу, — шепнула она ему на ухо.
Эвелин условилась с владельцем гаража о плате за прокат автомашины и поспешила обратно. Она была уже в нескольких шагах от гостиницы, когда в темноте вдруг вспыхнули фары и у входа резко затормозил автомобиль. Оттуда выскочили шестеро, и Эвелин едва успела укрыться за ближайшим деревом, прежде чем ее заметили. Она тотчас же узнала Адамса и Гордона. Кричаще одетый тип тоже был в этой компании. Выходит, они преследовали «альфа-ромео» от самого Парижа и попросту отстали дорогой. Гангстеры совещались между собой, и Эвелин было слышно каждое их слово.
— Похоже, они по глупости решили здесь заночевать, — сказал Адамс. — Надо кончать обоих.
— Придется обождать, — возразил Гордон, заглянув в окно распивочной. — Там еще трое, уйдут все посетители, тогда и приступим. Отсюда нашим пташкам не упорхнуть, они у нас в руках. А пока что можем спокойно посидеть и промочить горло.
Тем временем начался дождь. Зловещая шестерка отправилась в распивочную. Эвелин не бросило в дрожь от страха: похоже, со временем даже к смертельной опасности можно привыкнуть. Единственное, что внушало ей ужас: бандиты собирались убить милого, доброго человека, которого она успела полюбить, несмотря на всю его кажущуюся неприветливость. Девушка заглянула в окно. Бандиты сидели за столиком в углу, не сводя глаз с двери. Эвелин торопливо подкралась к большому красному автомобилю, на котором приехали преследователи.