— Садитесь, пожалуйста, и прежде всего выпейте немного виски.
Девушка села и, выпив виски, чуть успокоилась. Зато беспокойство лорда Баннистера лишь возросло.
— Все же ваши аргументы недостаточно убедительны, — сказал он.
— За мною гонится убийца… Он подкарауливает у двери… я не решаюсь даже дойти до своей каюты… — запинаясь, промолвила Эвелин.
— Но и в моей каюте вам нельзя оставаться до утра. Это повредит моей репутации, а кроме того, противоречит моим принципам.
— Вы правы, милорд… — Она направилась к двери, но была так жалка в своем страхе, что профессор преградил ей дорогу.
— Нет, я не могу вас так отпустить! — Он нервно расхаживал по каюте, и мелкие монетки позвякивали у него в кармане в такт шагам. — Мне кажется, нет ничего предосудительного, если женщина в таком взволнованном состоянии проведет несколько часов в обществе врача. Прошу вас, садитесь. Скоро рассветет и мы прибудем в Кале. — Он не слишком дружелюбно произнес эти слова, поэтому счел нужным добавить: — Извините, что я так раздражен, но, в конце концов, личная жизнь джентльмена — не проходной двор!
Профессор и в самом деле был раздражен. Демонстративно сев за стол, он раскрыл книгу и погрузился в чтение. Эвелин, сгорая от стыда, грустно смотрела на Баннистера. Затем опустилась на колени и начала подбирать с ковра плачевные последствия своего вторжения в чужую каюту. Профессор невольно покосился в ее сторону. Гм… она производит впечатление девушки из хорошей семьи. А ведь, наверное, какая-нибудь авантюристка или того хуже…
— Не утруждайте себя, — сказал он, — утром стюард все уберет.
— Господин профессор… поверьте, я очень сожалею!
— Нам остается лишь примириться с ситуацией. Несколько часов как-нибудь скоротаем, и, надеюсь, дело не дойдет до сплетен. Во всяком случае, мне бы этого не хотелось. А чего, собственно, от вас добиваются ваши преследователи, мисс Вестон?
— Я пытаюсь разыскать старинную фамильную драгоценность, а некий преступник-убийца случайно узнал об этом и теперь неотступно преследует меня.
— Весьма сожалею. Мне вообще жаль людей, которые не щадят усилий и обрекают себя на муки ради преходящих благ. Деньги, фамильные драгоценности… Если бы вы изучали философию, мисс Вестон, вам было бы известно изречение Аристотеля: «Что не вечно, то не истинно».
— Я изучала философию, милорд, и, насколько мне известно, это изречение принадлежит не Аристотелю, а Гермесу Трисмегисту.
Воцарилось тягостное молчание. Лорд Баннистер знал, что он не силен в философии. И собственный промах он воспринял так болезненно именно потому, что удар пришелся в самое уязвимое место.
— Ночная пора не располагает к научным диспутам, — сдержанно парировал он. — К тому же, если я правильно понял, вы не для этого собирались воспользоваться моим гостеприимством.
И Баннистер вновь склонился над книгой. Долг джентльмена защитить даму, которой якобы угрожает опасность, но беседовать с ней вовсе не обязательно. В особенности если у нее хватает дерзости поправлять ученого с мировым именем. А если она к тому же еще и оказывается права, то такая дерзость тем более должна быть наказана. Эвелин испуганно опустилась в кресло позади лорда Баннистера и больше не проронила ни слова.
Профессор сидел, уставясь в книгу, но читать был не в состоянии. Очень рассердила его эта особа. Вот уже второй раз врывается она в его спокойную жизнь, словно вспышкой молнии озаряя все вокруг своей белокурой гривой. Как циклон!
Да, это сравнение как нельзя более уместно. Профессору доводилось наблюдать в тропиках душное затишье, когда ни один листок не шелохнется, а весь воздух напоен жаркой истомой, — и вдруг налетает ураган!..
Профессор постепенно пришел к убеждению, что слишком сурово обошелся с этой сведущей в философии сестрой природной стихии. Что, кстати, поделывает девушка? Затаилась, как мышка, сидит, наверное, в тоске и печали, а может, и плачет.
Баннистер обернулся, чтобы молвить гостье приветливое слово.
Эвелин спала.
С полуоткрытым ртом, с безвольно поникшей на спинку кресла головой, она спала, как младенец.
Профессор вынужден был признать, что девушка очень хороша собой.
Пробурчав себе под нос нечто невразумительное, Баннистер продолжал чтение, время от времени бросая на Эвелин озабоченные взгляды. Но та спала беспробудным сном. Должно быть, она очень устала.
Так прошло часа полтора. Девушка спокойно спала, профессор беспокойно читал.
Занималась заря.
Баннистер встревожился не на шутку. Скоро пароход прибудет в Кале, самое время барышне отправляться к себе в каюту, прежде чем остальные пассажиры проснутся и выйдут на палубу…
— Мисс Вестон!
Девушка испуганно встрепенулась. В первый момент она силилась понять, где находится, а затем залилась краской смущения. Лишь чрезвычайные события последних дней настолько выбили ее из колеи, что ночная встреча с Гордоном могла повергнуть ее в панический страх.
— Господин профессор, умоляю простить меня!
— Нервозность современных женщин для меня не новость, — великодушно махнул лорд рукой. — А теперь тихонько отправляйтесь к себе в каюту, чтобы вас никто не заметил.
Он проводил Эвелин до двери и вышел вместе с ней на палубу. И туг разразилась катастрофа! Сам дьявол не смог бы подстроить все с такой ловкостью. На палубе, прямо напротив каюты лорда, в ожидании восхода солнца стояли мэр Парижа со своей словоохотливой супругой и газетчик Холлер. Эвелин и профессор сразу же заметили честную компанию. Но и их заметили тоже. Все, как по команде, уставились на них: сам мэр, его не в меру общительная супруга, газетчик Холлер и ясное солнышко, только что взошедшее над Каналом.
Эвелин была в лиловой пижаме, профессор — в превеликом смущении… Несколько секунд царило неловкое молчание, затем его нарушил мэр.
— Значит, все-таки решили насладиться восходом, милорд? — бодро провозгласил он. — Да и леди Баннистер, я смотрю, тоже любительница природы!
Холлер тем временем схватил висевший у него на груди «кодак», запечатлел ошеломленную молодую пару в лучах восходящего солнца, а в следующий момент подошел к ним представиться.
— Рад с вами познакомиться, леди Баннистер. Редактор Холлер…
Мэр Парижа и его болтливая супруга также представились. Ни один из них не усомнился в том, что выходящая из каюты профессора дама может быть только его женой. Эвелин не решалась и рта раскрыть, лорд Баннистер бормотал нечто нечленораздельное. Оба не успели прийти в себя, как злополучная троица тактично удалилась. Страстные любители природы истолковали смущение молодой пары костюмом Эвелин: все же светской даме не пристало знакомиться в неглиже. Напрасно Холлер подошел к ним, выговорила газетчику словоохотливая супруга мэра.
— Я сделала что-то не так… — испуганно пролепетала Эвелин, когда они остались вдвоем.
— Милая мисс Вестон, вы как циклон, только еще опаснее. Знаете, что вы натворили? Я только что развелся с женой, причем в глубокой тайне от всех. А сейчас эти люди приняли вас за мою супругу. Необходимо немедленно рассеять их заблуждения.
— Но, милорд, что же тогда они подумают обо мне?! Да и о вас тоже! Надеюсь, я имею дело с джентльменом, который знает, какие обязательства налагает на него забота о репутации дамы.
— Сожалею, мисс Вестон, но я не собираюсь снова жениться.
— Я и не имела в виду столь радикальные меры. По-моему, будет вполне достаточно, если в Кале мы сойдем с парохода вместе, ведь мы вот-вот прибудем. А это короткое время пусть ваши знакомые пребывают в убеждении, будто я ваша жена. Тогда никто не узнает, сэр, что вы развелись. В порту, когда ваши знакомые уйдут, я поблагодарю вас за любезность, и — обещаю — больше вы меня не увидите.
— Вашу руку!
Теперь оставалось пережить лишь несколько неприятных минут в порту. Там они раскланялись с газетчиком и мэром, которые все время называли Эвелин «миледи», отчего профессор ежеминутно заливался краской. Но наконец они остались одни. Баннистер ждал, пока выгрузят на берег его роскошный «альфа-ромео», который он приобрел всего несколько дней назад. Эвелин велела носильщику доставить ее багаж к парижскому экспрессу, и они с профессором распрощались.
— Я вам глубоко признательна, и… мне очень стыдно перед вами, — промолвила Эвелин и, опечаленная, медленно пошла прочь.
Профессор смотрел ей вслед. Кто же она, эта девушка? Ясно одно — натура незаурядная. И действительно очень мила. Без нее даже как-то пустовато… Сколько осложнений внесла она в его жизнь! Теперь в Париже придется выкручиваться, лгать направо и налево, объяснять, почему он один, без супруги. А Баннистер ненавидел ложь. Ненавидел в первую очередь потому, что она вносит в жизнь множество неудобств, а профессор любил покой и удобства. И все-таки девушка она милая…
И вновь он видел перед собой картину: Эвелин спит в кресле, как большое дитя; белокурая головка склонилась к плечу, нежный рот полуоткрыт.
Эвелин грустно сидела, забившись в угол купе пульмановского вагона. Пока профессор был рядом — пусть хоть на несколько часов, — она поняла, как это хорошо, когда несчастной, преследуемой бандитами девушке обеспечена мужская поддержка. Теперь опять она осталась одна как перст.
Пассажиров в поезде было мало. Ей удалось отыскать незанятое купе. Вдоль дороги, чередуясь, мелькали возделанные поля и рощицы, а поезд, как бы кичась собственной скоростью, пренебрежительно гудя, летел мимо небольших станций.
Дверь купе распахнулась.
— Вы позволите?
В купе вошел высоченный человек — череп лысый, нос обезображен давним шрамом.
Удивительно, однако на сей раз Эвелин не впала в панику. Страх, охвативший ее ночью на пароходе, был скорее следствием взбудораженных нервов, нежели проявлением природной трусости. Конечно, она и сейчас боялась этого человека, но не так, как прежде.
Девушка молча кивнула, как бы отвечая на вопрос и в то же время пресекая попытки пришельца завязать разговор. Она отвернулась и снова стала смотреть в окно. У насыпи козы щипали траву.
— Напрасно, мисс Вестон, вы уклоняетесь от разговора. Не мешает познакомиться с партнером по игре.
Эвелин холодно, спокойно повернулась к говорящему.
— Мне нет нужды знакомиться с вами, поскольку я знаю вас. Вы каторжник Чарльз Гордон, только что освободившийся из Дартмура, и пытаетесь похитить наследство Джимми Хогана. На вашем языке это называется «партнер по игре»?
Каторжник ухмыльнулся.
— Если бы я намеревался похитить Будду, я бы поостерегся заводить знакомство с вами. Ведь тогда, случись преступление, вам ничего не стоило бы напустить на меня полицию.
Его рассуждения звучали вполне логично.
— Чего же вы хотите?
Гордон достал портсигар.
— Позволите закурить, мисс Вестон?
— Пожалуйста.
— Я предлагаю вам заключить союз. Мой опыт и находчивость увеличат ваши шансы отыскать статуэтку. Думаю, вам ясно, что добывать алмаз придется способами, до известной степени преступными. Камешек, правда, является вашей законной собственностью и стремление завладеть им не противоречит закону, но для этого вам придется присвоить статуэтку, которой по праву владеет другой человек, пусть даже ее содержимое принадлежит вам. Вряд ли вы станете сообщать эти подробности владельцу Будды, а значит, путь, ведущий к цели, основан на обмане или краже. Без ложной скромности смею вас заверить, что, будучи профессионалом, я всегда действовал с отменным успехом и Скотленд-ярд мог бы дать мне блестящую аттестацию. С вашей стороны было бы, мягко говоря, ребячеством отказываться от столь выгодного предложения, тем более что я претендую всего лишь на половину.
— Если я правильно поняла, вы желаете вступить со мной в долю?
— Совершенно верно.
— Могу я говорить без околичностей?
— Люди моей профессии не отличаются особой чувствительностью.
— Хорошо. Тогда примите к сведению, что нет на свете такого прекрасного алмаза или такого огромного наследства, ради которого я согласилась бы иметь партнером негодяя.
Каторжник задумчиво смотрел в окно и медленно, глубоко затягивался сигаретой.
— Не знал, что вы придаете такое значение этикету.
— Так знайте же!
— Однако у этого дельца есть еще один аспект, заслуживающий внимания. Разумеется, я намерен завладеть статуэткой даже в том случае, если вы отвергнете мое предложение, и тут уж все средства будут хороши. Возможно, мне придется обокрасть вас, или поприжать, или пришить, наконец… Ведь если мы не придем к соглашению, я не обязан придерживаться правил честной игры.
— Вполне возможно. А теперь, когда мы с вами все обсудили, извольте перейти в другое купе.
— Еще одно слово…
— Но только последнее!
Каторжник побагровел от злобы.
— Неужто вы всерьез решили со мной тягаться?! — воскликнул он. — Ведь вы же видите, что я обошелся без регистрационной книги и все равно иду к цели вровень с вами!
— Вы идете не вровень со мной, а следуете за мной по пятам!
— И впредь буду делать то же самое!
Эвелин пожала плечами.
— Надеюсь, что рано или поздно мне удастся вас обойти. Ну а если не удастся, пусть алмаз достанется вам… — Она поднялась с сиденья. — Хотите, чтобы я потянула за стоп-кран?
— Нет-нет, я ухожу… Только с вашей стороны было бы гораздо разумнее отдать мне регистрационную книгу. — Мошенник умолчал о том, что, когда Эвелин при таможенном досмотре раскрыла свои чемоданы, он приметил желанную добычу в желтом чемодане, том, что поменьше. — Тогда пятьдесят процентов будут ваши…
— Считаю до трех и дергаю стоп-кран.
Каторжник, подобно опереточному герою, оскорбленному в своих лучших чувствах, щелкнул каблуками:
— До свидания!
— Раз… два…
Дверь купе захлопнулась.
Гордон, пройдя в вагон третьего класса, присоединился к своим дружкам: он ввел в дело двух давних своих сообщников, и те от самого Лондона ехали вместе с ним.
— Барышня заупрямилась, — сказал он, обращаясь к одному из бандитов. — Валяй, действуй теперь, как условились, Райнер.
Тот, кого звали Райнером, — седой господин меланхолического вида и с моноклем, походивший скорее на коммивояжера, но отнюдь не на грабителя и убийцу, — отозвался уныло-плаксивым тоном:
— Ладно, ладно, заметано… У тебя случайно не найдется сегодняшней газетки?
В душе Эвелин отнеслась к словам каторжника вовсе не с таким холодным безучастием, какое выказала внешне. Его заявление звучало весьма убедительно: конечно же, где ей тягаться с каторжником, который по части грабежей и убийств располагает превосходной аттестацией.
Что же делать? Ради того, чтобы завладеть своим законным наследством, вступать в сделку с бандитом, составлять общий план действий с убийцей? Что, бишь, говаривал дядюшка Брэдфорд? Ах да: «Честность подобна первоклассному мужскому портному: ей не пристало идти на уступки».
Будь что будет, Эвелин принимает вызов!
Повсюду существует полиция, повсюду сыщется джентльмен, который в нужную минуту придет на помощь даме. А если нет? Ну что ж, значит, надо расстаться с мечтой о богатстве, только и всего. Да и что мошенник может против нее предпринять?
Когда поезд прибыл в Париж, Эвелин получила ответ на этот вопрос. Невысокий седой носильщик подхватил ее желтый чемодан — тот, что поменьше, — и помчался с ним к выходу с перрона.
Эвелин, стоя у вагона, ждала, когда он вернется за другим чемоданом.
— Прошло добрых минут десять, а носильщик все не возвращался. Более того, он вообще не вернулся, унеся желтый чемоданчик с регистрационной книгой. Будь Эвелин лично знакома с пассажирами третьего класса, она бы не сомневалась, что носильщик этот — не кто иной, как Райнер, перед самым прибытием поезда с помощью фуражки и куртки изменивший свою внешность соответственно намеченной роли.
«Хорошо еще, — подумала Эвелин, — что я вырвала из регистрационной книги нужную страницу и спрятала в другой чемодан».
Гордону стало не до шуток, когда он, старательно перелистав книгу, не обнаружил как раз той страницы, где среди прочих торговых сделок за май месяц значилась и продажа статуэтки.
— Ума не приложу, чего ты так убиваешься, — недоуменно заметил Райнер, наблюдая, как Чарльз Гордон бьет себя кулаком по лбу. — Продолжим наблюдение за девчонкой, и все будет в ажуре. Выяснится же рано или поздно, кого она разыскивает в Париже, а значит, у того человека и алмаз.