— Если у тебя судорога, тебе нужна вода, — произносит Итан, неожиданно замирая.
— Лучше поцелуй меня.
— Тебе стоит принять душ.
Я замираю, чувствуя, как знакомые ощущения загораются на щеке. И словесная пощечина намного хуже. Я отстраняюсь от него и молча смотрю, как он поднимается на ноги и бредет к столику у окна. Там стоит бутылка минералки, с которой он свинчивает крышку, и протягивает мне, когда возвращается. Пузырьки газировки лопаются один за другим, очерчивая нижний ободок пластиковой крышки, и я почему-то не могу оторвать от нее взгляд. Итану приходится ловить мою ладонь, чтобы вложить в нее бутылку.
— Ты зря меня ударил, — говорю я, отвлекаясь от минералки. — Тебя бы не шатало сейчас, если бы сдержался. А теперь ты зол и хочешь ужалить посильнее в отместку, но и свою вину чувствуешь.
— Тебе обязательно всё проговорить?
— Прости, — я киваю, — ты прав, меня несет.
Итан отворачивается, не понимая, как реагировать на мои слова. Я сама не своя и не знаю, какие слова сорвутся с губ в следующую минуту, но я не хочу держать их или анализировать, пусть будет поток, о котором как раз говорил Итан. Если ему так привычнее, то я могу попробовать.
— Наверное, я нервничаю, и всё из-за этого.
— Ты нервничаешь рядом со мной?
— Почему-то начала, — я глупо усмехаюсь и закрываю лицо руками, и запоздало понимаю, что выпустила из них бутылку с открытой крышкой, — черт…
— Давай я отнесу тебя в постель, так будет лучше.
— Я могу сама, — я рискую, резким толчком поднимаясь с места, но нахожу равновесие и делаю ровный шаг, следом другой, — только я не хочу спать. Ты устал?
Итан не слышит меня, он слишком сконцентрирован на моих движениях, словно ждет, что я вот-вот покачнусь и ему нужно будет реагировать. И он уже близко, я почти добралась, хотя каблуки чертовски мешают мне, и именно они беспокоят Итана больше всего. Он смотрит мне под ноги и рефлекторно кривится на каждый шаг, отмеченный стуком каблука.
— У тебя есть аптечка? — я прочерчиваю вертикальную линию от его подбородка к животу.
— Я уже залепил лейкопластырем.
Когда остается всего шаг, я протягиваю руку к порванной рубашке, на которой живы лишь верхние пуговицы, ведь Итан никогда не застегивает их. На месте же остальных свисают вытянутые нитки.
— Ты совсем не старался, — я улыбаюсь, отодвигая ткань и смотря на кривую повязку, что напоминает детскую поделку. — Разве мальчиков не учат в школе?
Итан перехватывает мою ладонь и мягко, но неумолимо заводит ее мне за спину.
— Мальчиков учат другим вещам, — выдыхает он.
И подхватывает меня, отрывая от пола, я вдруг оказываюсь в сильных руках, которые крепко держат мое тело. Итан делает, что хотел, он относит меня к кровати, поднимается по широким ступеням и опускает на покрывало. Прохладный шелк приносит наэлектризованное ощущение, и я вспышкой понимаю, что пьянящая близость Итана распалила меня, я буквально чувствую ток, что бежит по жилам и разгоняет мои мысли, быстрее, горячее, ближе к нему…
— Я заберу твой пиджак, — признаюсь с беззаботной улыбкой, — не хочу его снимать. Никогда.
— Возникнут вопросы.
— У тебя? На остальных мне плевать.
Я не отпускаю его запястье, и Итан сдается, он ложится на постель рядом, подминая большой ряд подушек и выбрасывая руку над моей головой. Он почти не касается меня, но я чувствую тепло его тела… или вернее его шепот, сбивчивый и жаркий, я знаю его слишком хорошо и различаю даже полустертое эхо.
— Помнишь, как мы говорили о духах? — я перекатываюсь на бок, обнимая Итана и кладя голову ему на грудь. — У меня на кухне?
— Когда ты впервые призналась, что хочешь меня?
— Я не говорила такого, — Итан успевает перехватить мою руку, которой я хотела стукнуть его по плечу.
— Странно, я помню именно так. Хотя я больше разговаривал с не застегнутой пуговицей твоей блузки.
— На мне было платье, — я запрокидываю голову и строго смотрю на него. — Ты ни черта не помнишь!
— Или ты. Уже не проверишь, как было на самом деле.
— У меня отличная память.
— И фантазия, ты очень много фантазируешь, — Итан наклоняется и легонько касается моих губ, даря примерочный поцелуй, после чего замирает и прислушивается то ли ко мне, то ли к себе. — Я иногда отчаянно хочу узнать, что творится в твоей голове, а иногда также отчаянно боюсь.
Он прячет откровенные слова за усмешкой, переводя всё в шутку, но я не хочу больше смеяться.
— Мы все любим образ в голове, а не реального человека.
— Любим?
— Да, любим. Люблю, — я выдерживаю его пристальный взгляд, в котором постепенно потухает сомнение, или он, пожалуй, ждет моей усмешки, за которой я тоже спрячусь, но я не собираюсь, и Итан дарит мне другой поцелуй, глубокий и нежный, словно не касался моих губ вечность. — Я не хочу больше играть, первые встречи были лучшими, прекрасными, и ты был собой.
— Ты знаешь, какой я?
— Покажи мне.
Итан повторяет движение, с которым я проснулась. Он кладет ладони на мое лицо, теплым прикосновением очерчивая подбородок и скулы, и чуть отстраняется, чтобы видеть меня. Мне сложно дается вдруг рожденная им дистанция, но я тоже останавливаюсь и смотрю на него в ответ. И я ловлю его ритм дыхания, более спокойный и размеренный, глубокие вдохи и бесшумные выдохи, которые чередуются один за другим и неожиданно усыпляют меня. Становится так хорошо, пружина голода разжимается и сходит на нет всё напряжение, я вбираю в себя воздух еще глубже и отпускаю его, прикрывая глаза.
Я не вижу Итана, но чувствую теперь острее. Он исчез, но стал ближе.
— Меня клонит в сон, — признается Итан, и в его словах так ярко горит умиротворенная улыбка, что я могу представить ее до мелочей, не поднимая век.
— Меня тоже, твое дыхание как колыбельная.
— Да, я скучный тип на самом деле.
Я на ощупь поднимаю руку и накрываю мужские губы, которые лениво прикусывают пальцы, а потом утыкаются в мою макушку. Итан обнимает меня, запирая в теплых объятиях, и подвигает подушку ниже, чтобы устроиться рядом.
— Скучный, значит. Хорошо, первую графу я заполнила.
— И я разговариваю во сне.
— Серьезно?
— Нет, но я представил, как ты будешь прислушиваться всю ночь.
— Всю ночь? Уже светает, Итан.
— Да, у нас мало времени, пора затыкаться.
— И ты грубый.
— Вторая графа.
Глава 24
Меня пробуждает неприятный толчок. Черт! Я зачиталась, потеряв счет времен и совершенно забыла, где я и с кем. И теперь виновница, исписанная синими чернилами, падает на пол, соскользнув с коленок, а я резко выпрямляюсь, чтобы надавить на дверь всем весом.
— Саша? — обеспокоенный голос Кирилла крадется через небольшую щелку, которую он все-таки отвоевал, застигнув меня врасплох.
— Да, — пытаюсь вспомнить беззаботные интонации, но звучу как безнадежная актриса из российских комедий, но хотя бы ловкость мне не отказывает, я быстро поднимаю дневник и возвращаю его за пояс.
— Начинает темнеть, — Кирилл отпускает дверь, я чувствую спиной, как уходит давление от его нажатия, и я едва не захлопываю ее, провалившись назад. — Мы с Итаном осмотрим двор, пока там хоть что-то видно.
— Хорошо, я буду в доме.
Он ничего не говорит больше и направляется к выходу, где вскоре скрипит дверь. Ушел.
Теперь можно подняться на ноги и выйти в коридор, и желательно разминуться с Итаном. Неожиданное появление Кирилла здорово напугало меня, а мне нужно уложить прочитанные страницы в голове. Две записи из чужой жизни нарисовали одновременно четкую и неясную картинку. Я вижу сломанный брак и любовную связь, которая завораживает как что-то больное и бушующее… Хотя из меня отличный эксперт!. Я чувствую себя несмышленым ребенком, когда читаю подобное. Так бывает?
Итан такой?
— Там нет ничего интересного, но я оставил лестницу.
Он стоит в проеме напротив и ловит мой встревоженный взгляд. Отлично… Я не заметила его, когда выходила, и экстренно леплю на губы легкую улыбку и отворачиваюсь, благодаря Итана за подсказку. Да, лестница, лучше смотреть на нее.
— И свет тоже, — я замечаю желтоватое эхо, что спускается сверху.
— Что не так?
— Что? — приходится вновь поворачиваться к нему. — О чем ты?
— Тебя что-то беспокоит, я вижу. Если это из-за нас с Кириллом, то мы немного успокоились, больше глупостей не будет.
— Вы долго пробыли наверху.
— Он простучал каждую дощечку, — Итан грустно усмехается, — я уже думал, он там заночует. С ним трудно, когда он увлекается… Я начинаю понимать, как он дошел до такой жизни.
— Какой?
— Вчерашней. Хочешь честно? Он болен и ему нужна серьезная помощь.
Он говорит, а я смотрю на детали. Замечаю полустертую родинку над верхней губой, и два кольца на среднем и безымянном пальцах, они совершенно одинаковые и даже как будто размер один, потому что с безымянного кольцо хочет свалиться. А его рубашка застегнута через пуговицу, словно он торопился, когда собирался, или ему просто плевать.
И я могу продолжать, замечая новое и новое. Теперь почему-то замечаю… Хотя крупные ладони я отметила еще в кафе, пока сидела завороженная напротив Итана. Осталось только представить силу возможной пощечины.
— Его буквально перемкнуло, — продолжает он, — ничего не волнует, кроме расследования. Там наверху один мусор, но Кирилл мог бы копаться часами, перебирая каждую пылинку. Он боится остановиться и боится что-то упустить.
— Но он упустил, — я коротким жестом указываю на стол, который стоит в большой комнате как раз за спиной Итана.
— Да, он чертовски зол на себя за промах. Кирилл же из победителей, он не может ошибаться и проигрывать.
— Ты не такой?
— О, нет, я часто получал по носу.
Я молча киваю, хотя верю с трудом. И я хочу подняться наверх, посмотреть, как устроен чердак дома. Только мне мешает странное чувство, которое зародил во мне голос Ольги. Я вдруг вспоминаю, что это мертвый голос, что ее больше нет с нами, и записанные мысли как последний мостик в настоящее. Это так странно — слышать человека, который больше ничего не скажет. Поэтому мне страшно за оставшиеся страницы, успела ли она записать главный ответ? Хотя бы намек?
— Я прочитала пару записей Ольги, — бросаю, останавливаясь у лестницы.
— И что там?
— Много тебя, как ты и говорил.
— Я там плохой или хороший?
Он не смущен. Я выбью из равновесия скорее себя, чем его.
— А как ты думаешь? Ты же говорил об образе, который отыграл от и до, значит знаешь свою роль.
Итан приближается, я слышу тихие шаги за спиной и оборачиваюсь, заставляя его остановиться. Он замирает на месте и хмурится, не пряча замешательство. Да, он все же замечает мою перемену и хочет понять причину.
— Круто трахаю, отлично выгляжу и готов к экспериментам. Думаю, таково досье на меня.
Он бросает короткую улыбку как спасательную веревку, за которую я могу ухватиться. Перевести все в шутку и забыть острые интонации в голосе.
— Что-то определенно не так, — выдыхает Итан, когда я затягиваю паузу и не реагирую на его улыбку.
— Ольга упоминает Альбину, они были знакомы.
— Черт… Да? Значит она записала всё.
— Так ты знал? И молчал?
— Саша, послушай, я не знаю, как тебе объяснить, чтобы ты не начала смотреть на меня как на врага.
— Тогда пусть Ольга объяснит за тебя.
Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но Итан ловит меня за локоть.
— Я солгал Кириллу, что не знал Альбину. Он бы зацепился и начал бы еще один виток расследования. С него уже достаточно… Я видел ее один раз, мы даже не разговаривали, провели в одной комнате десять минут и больше не пересекались.
— Откуда ты узнал Альбину?
— Ольга познакомила. Как раз щелкнула по носу.
— Что ты имеешь в виду?
— Я, когда понял, что Ольга не собирается уходить от Кирилла, решил хотя бы оторваться. У меня столько грязи в голове было, я сам себя не узнавал, мог думать только как и где ее нагну. Она что-то будила во мне такое, нездоровое, жестокое… Я отыгрывался, трахая ее, выпускал злость ненадолго, пока опять не накроет.
Итан опускает голову и смотрит на ботинки, которые набились коричневой пылью.
— Кончилось тем, что я ударил ее. Сильно, до крови и толкнул, приложившись от всей души, она спиной разбила зеркало и упала на осколки. Я не помог, просто развернулся и ушел, и больше не бегал за ней. Мне так душно было тогда, чертовски жарко, рубашка липла к телу… И я мог сделать намного хуже, я потом и вспоминать не хотел, потому что чувствовал не раскаяние, а страх. Я сдержался, понимаешь? Я всего лишь ударил ее, когда хотел изувечить.
— Из-за чего вы поругались?
— Мы постоянно ругались. Как основа отношений, — Итан усмехается и рваным движением растирает подбородок ладонью. — В тот вечер Ольга написала мне сотню сообщений, я все же сдался, когда она не успокоилась к двум ночи и пробил название бара, которое она присылала. Нормальной женщине там делать нечего, общие кабинки в туалете и две дешевые гостишки напротив.
— Говоришь так, будто бывал там.
— Посмотрел по карте, у него говорящее название — «Золотая глотка». Думаю, Ольга этим и зацепилась, поэтому зашла внутрь. Она состояла из крайностей, была брезглива и по-настоящему высокомерна, но, если делала шаг в сторону, то сразу на другой конец доски. Без пересадок.
Он замолкает, уходя в себя. А я терпеливо жду, когда Итан продолжит, ведь он сам хочет говорить. Я чувствую его жажду выговориться, обнажив детали прошлого, которые засели в нем и от молчания лишь загоняются глубже и глубже, и скоро будет не вырвать.
— Я приехал в бар, — он просыпается толчком, будто кто-то невидимый тронул за плечо и заставил открыть глаза. — Ее трахал другой, когда я вошел, как раз в кабинке… Я нашел их по звонку сотового, она даже не выключила звук.
Я угадываю, что он говорит о том вечере, о котором я прочитала в дневнике. Только вот Ольга записала его по-другому. Там Итан успел в бар и увез ее к себе.
Я сперва не понимаю, как так, а потом ловлю себя на мысли, что Ольга могла записать в дневник что угодно. Могла смягчить правду и переписать ужасный день, когда Итан бросил ее в грязной кабинке, а с другим мужчиной случился секс. Я ничего толком не знаю о ней, но мне точно захотелось бы стереть такой день из памяти.
Вырвать. Как она вырвала “к черту страницу пустой болтовни”.
Наверное, это и есть ее пометка, что она соврала в этом месте дневника.
— Ты виделся с ней после?
— Один раз, в этом доме, она достала меня звонками и грозилась что-нибудь сделать с собой, если я не приеду, — Итан качает головой и слепо смотрит над моим плечом.
— О чем вы говорили здесь?
— Ни о чем, разговора не получилось, как такового… Она поняла, что я набегался за ней, и сникла, первой попрощалась и уехала. А я тогда тупо таблеток наглотался перед встречей, чтобы не реагировать на нее. Боялся что сорвусь, либо трахну, либо убью…
Итан на мгновение прикрывает глаза, запоздало понимая, что произнес вслух.
— Для меня всё кончилось в том баре, я избил того урода, задел Ольгу, разнес там всё к черту… Плохо помню, но вроде меня выводила охрана.
— Значит, ты оставил ее там.
— Да.
— И ты устроил целую потасовку в публичном месте? Там же были другие люди… Почему полиция не узнала? Ведь Ольга была там, а до ее гибели оставалось всего…
— Полтора месяца.
— Именно! Почему у тебя ничего не спрашивали, не просили разъяснений?
— Господи, Саша, да никто ничего не ищет! У нас слишком много связей, — Итан с трудом заставляет себя выдохнуть. — Никто не хочет, чтобы лишнее всплывало, я позвонил нужным людям, Кирилл позвонил, поверь, ему есть, что скрывать. И зачем ему, чтобы копались в грехах покойной жены? Там не расследование, а рисование штрихом, стирают строчку за строчкой.