Когда я поднимаю взгляд, я замечаю, что он тоже меня увидел.
Его глаза застывают на мне, пока он стоит в очереди, темные и непостижимые. Эта энергия между нами… Я не могу понять, что это. Притяжение? Химия? Все, что я знаю? От этого у меня перехватывает дух, а мое сердце начинает биться чаще. Тот факт, что он проник и в мои сны, заставляет меня жаждать вновь это прочувствовать все сильнее и сильнее. Это помогает мне выбраться из моей реальности и познать нечто новое и волнующее, что дарит надежду и жизнь.
Я наблюдаю за ним, пока он оплачивает свой кофе и сладкий рулет, а потом приближается к моему столику шаг за шагом. В зале еще десять столиков, абсолютно свободных, но он выбирает именно мой.
Черные ботинки останавливаются прямо рядом со мной, и я изучаю, как его джинсы облегают бедра, поднимаю взгляд к его сказочно прекрасному лицу. Он все еще не побрился, поэтому щетина сегодня проступает более явно. Это делает его еще более брутальным, более мужественным.
Я ничего не могу поделать с тем, что, не отрываясь, разглядываю, как его светло-голубая рубашка облегает мужественную грудную клетку, как расслабленно ремень держит его джинсы. Это подчеркивает его гибкость, стать и силу. Я с жадностью ищу глазами его взгляд и нахожу в нем заинтересованность.
– Это место занято?
Господи всемогущий! Он говорит с британским акцентом! В мире нет ничего более сексуального, и я даже прощаю ему этот старомодный утомительный способ знакомства. Я улыбаюсь, глядя на него снизу вверх, мое сердце бешено колотится.
– Нет.
Он все еще не двигается.
– Тогда могу я присесть? Я могу поделиться своим завтраком.
Легким жестом он указывает на приторный, щедро посыпанный пеканом рулет.
– Конечно, – отвечаю я спокойно, почти профессионально скрывая факт, что мое сердце буквально выпрыгивает из груди. – Но от завтрака я откажусь. У меня аллергия на орехи.
– Тогда мне больше достанется, – усмехается он, устраиваясь в кресле напротив.
Он ведет себя так естественно, как будто каждый день подсаживается к незнакомым девушкам в больнице. Я же не могу прекратить вглядываться в его темные, практически черные, глаза.
– Часто бываешь здесь? – иронично спрашивает он, развалившись в своем кресле.
Мне не удается сдержать смешок: теперь он просто следует по списку типичных фраз для знакомства, но все эти клише звучат потрясающе, рождаясь на его губах.
– Частенько, – киваю я. – А ты?
– Здесь варят лучший кофе поблизости, – отвечает он, если, конечно, это можно считать ответом. – Но только давай не будем никому рассказывать. А то они всем разболтают, и очереди станут километровыми.
Я встряхиваю головой, не в силах бороться с улыбкой.
– Хорошо, пусть это останется нашей тайной.
Он пристально смотрит на меня темными блестящими глазами.
– Прекрасно. Я люблю тайны. Они есть у всех.
Я с трудом могу дышать, потому что в нем есть нечто завораживающее. То, как он произносит фразы и как сияют его глаза; то, каким знакомым он кажется, потому что присутствовал в моих грезах, о которых могу знать только я сама.
– А что ты скрываешь? – спрашиваю я, не задумываясь. – Какие у тебя тайны?
Он ухмыляется.
– Не думаю, что ты бы хотела их знать.
Я бы очень хотела.
– Меня зовут Калла, – быстро исправляю я свое невежество.
Он отвечает мне улыбкой.
– Калла – как название траурного цветка?
– Именно, – вздыхаю я. – Я живу в доме, где находится похоронное бюро. Так что видишь: ирония для меня не потеряна.
Сначала он приходит в замешательство, а потом на его лице отражается понимание.
– Значит, ты заметила мою футболку вчера, – делает вывод он, его голос звучит мягко, его рука свисает с потрескавшейся спинки кресла.
Он не обращает никакого внимания на мои слова: я живу в доме с мертвецами. Обычно люди моментально подскакивают, когда узнают об этом, они почему-то сразу делают вывод, что я странная, нездоровая или мрачная. Но не он.
Я быстро киваю.
– Забудь. Просто вспомнилось.
Потому что я запоминаю все, что с ним связано.
Уголок его губ подрагивает, как будто он вот-вот улыбнется. Но лицо остается спокойным.
– Я Адэр Дюбрэй, – говорит он мне, словно удостаивает меня дара или великой чести. – Но все зовут меня Дэр.
Никогда не встречала более подходящего имени. Оно звучало как-то по-французски утонченно, хотя говорил он с британским акцентом. Он как некое необъяснимое явление. Чудо, в темных глазах которого мерцали слова: «Дерзни, брось мне вызов». Я сглатываю.
– Рада познакомиться, – говорю я, и это чистая правда. – Почему ты в больнице? Уверена, ты пришел сюда не за кофе.
– Хочешь, я расскажу тебе о своей любимой игре? – задает вопрос Дэр, уходя с темы.
Мой рот слегка приоткрывается от удивления, но я вовремя сдерживаю себя.
– Ну, давай.
– Двадцать вопросов. Таким образом, у нас будет возможность лучше познакомиться.
Я выдавливаю из себя улыбку, хотя его ответ меня раздражает.
– Значит, ты не любишь говорить о себе?
Дэр ухмыляется.
– Это моя наименее любимая тема для беседы.
Но она такая интересная!
– Значит, я задаю тебе вопросы, на которые ты должен ответить? Всего двадцать?
Он кивает в ответ.
– Вот мы и прояснили правила.
– Хорошо. Использую свой первый вопрос, чтобы узнать: что ты делаешь в больнице? – я приподнимаю голову, глядя ему прямо в глаза.
Уголки его губ снова вздрагивают.
– Посещаю человека. Разве не ради этого обычно приходят в больницу?
Мое лицо вспыхивает, и я не могу с этим справиться. Его ответ очевиден. Как очевидно и то, что я теряю голову. Этот парень мог пригласить меня позавтракать вместе с ним, только если сам того хотел, а по блеску в его глазах я могу сделать вывод, что он уж точно не собирается отсюда сбегать.
Я делаю глоток кофе, изо всех сил стараясь не расплескать его на одежду. Если сердце так выпрыгивает из груди, это было бы не удивительно.
– А ты? Что ты здесь делаешь? – спрашивает Дэр.
– Это твой первый вопрос? Потому что я хочу честной игры.
Он широко улыбается, на его лице искренняя заинтересованность.
– Конечно! Я хочу использовать свой вопрос.
– Я пришла сюда со своим братом. Он посещает… групповую терапию.
Внезапно я понимаю, что чувствую себя странно, говоря об этом вслух. Потому что в этих словах роль Финна как будто становится меньше. В реальности же его роль в моей жизни очень велика. Он лучше большинства людей, добрее и чище душой. Но что может знать об этом незнакомец? Незнакомец просто повесит на него ярлык «сумасшедший», и таков будет его вердикт. Я пытаюсь справиться с желанием пуститься в объяснения, и каким-то чудом мне это удается. Это не касается незнакомого человека.
Как ни странно, Дэр не задает вопросов. Он просто кивает, как будто это самая обыденная на свете вещь.
Он делает глоток кофе.
– В любом случае, может, это провидение? То, что ты и я оказались здесь в одно время, я имею в виду.
– Провидение? – поднимаю я одну бровь.
– Это судьба, Калла, – объясняет он.
Я закатываю глаза.
– Я знаю, что это. Может, я и не учусь в частной школе, но я не тупая.
Он усмехается, обнажая свои белоснежные зубы; это выглядит так очаровательно, что меня пробирает дрожь.
– Рад за тебя. Так значит, ты студентка, Калла?
Почему мы говорим об этом? Мне не терпится узнать, почему ты считаешь, что это провидение. Но я сдержанно киваю.
– Да. Осенью я уезжаю в Беркли.
– Неплохой выбор. – Он снова делает глоток. – В таком случае провидение, должно быть, ошиблось. Если ты уезжаешь. Потому что я, напротив, собираюсь остаться здесь. Ну, после того, как мне удастся найти жилье. Здесь не так просто найти хорошее.
Он очень уверен в себе и открыт. Мне даже не кажется странным, что незнакомец начинает говорить со мной о таких вещах ни с того ни с сего, внезапно. У меня ощущение, что мы знакомы всю жизнь.
Я пристально смотрю на него.
– Жилье?
Он отвечает мне таким же внимательным взглядом.
– Ну да. Такая штука, которую ты арендуешь. Там обычно еще есть душ и спальня.
Я вспыхиваю.
– Да знаю я! Я к тому, что это все-таки похоже на провидение. У меня есть для тебя кое-какая полезная информация. Мой отец собирается сдавать наш гостевой домик.
И если уж мне нельзя там жить, то там вполне может поселиться Дэр. Мимолетная мысль об этом приводит мое сердце в трепет.
– Хм. А вот это уже интересно, – произносит Дэр. – Значит, провидение все же восторжествовало. Гостевой домик рядом с похоронным бюро. Каким мужеством надо обладать, чтобы жить там?
Я быстро беру кусочек бумаги и записываю на нем мобильный телефон своего отца.
– Именно. Если хочешь проверить себя на прочность, то ты можешь позвонить ему и сам обо всем узнать.
Я кладу листок на его конец стола, пристально глядя ему в глаза, бросая ему вызов. А Дэр, вероятно, даже не догадывается, каких усилий мне стоит усмирить свое сердце, чтобы оно не выскочило из грудной клетки. Хотя, возможно, ему это известно, потому что губы юноши растягиваются в понимающей улыбке.
– Я уверен, что у меня хватит мужества, – подтверждает он, и его глаза снова сверкают.
Дерзни бросить мне вызов.
Я с трудом сглатываю.
– У меня готов второй вопрос для тебя, – говорю я.
Он поднимает бровь.
– Он как-то связан с моим мужеством?
Я краснею и встряхиваю головой.
– Что ты имел в виду, – осторожно спрашиваю я, не опуская глаз, – когда говорил о провидении?
Его глаза снова сужаются, а на губах снова появляется усмешка. И в этой усмешке вновь читается заинтересованность. Он улыбается искренне, это так удивительно, потому что я уже привыкла к фальшивым улыбкам дома.
– Это провидение, потому что ты кажешься мне человеком, которого я должен узнать лучше. Это странно?
Нет, потому что я тоже хочу узнать о тебе больше.
– Возможно, – отвечаю я вместо этого. – А странно ли то, что мне кажется, будто мы с тобой уже знакомы?
Потому что так и есть. В его глазах есть что-то очень родное, такое темное, бездонное. Я снова вспоминаю о тех снах, в которых он был.
Дэр поднимает бровь.
– Может, у меня просто такое лицо?
Я тихонько фыркаю и ловлю на себе его пристальный взгляд.
– Как бы то ни было, провидение всегда побеждает.
Я встряхиваю головой и улыбаюсь. Улыбаюсь искренне.
– Об этом пока рано судить.
Дэр делает последний глоток кофе, его глаза застывают на мне, после чего он опускает кружку на стол и поднимается.
– Что ж, сообщи мне, какое решение примет твой суд.
Затем он уходит.
Я настолько ошеломлена его внезапным исчезновением, что еще секунду пытаюсь проанализировать происходящее, потому что в голове рефреном крутится «проведение всегда побеждает» и «ты кажешься мне человеком, которого я хотел бы узнать получше».
И еще у него остался номер телефона моего отца.
6
Sex
NOCTE LIBER SUM NOCTE LIBER SUM
В НОЧИ Я МОГУ БЫТЬ СВОБОДНЫМ.
ALEA JACTA EST ЖРЕБИЙ БРОШЕН. ЖРЕБИЙ БРОШЕН.
ЧЕРТОВ ЖРЕБИЙ БРОШЕН.
SERVA ME, SERVABO TE. СПАСИ МЕНЯ, И Я СПАСУ ТЕБЯ.
СПАСИ МЕНЯ.
СПАСИ МЕНЯ.
СПАСИ МЕНЯ.
– Братишка, – Калла входит в мою комнату, внезапно, неожиданно, и я в мгновение ока захлопываю свой дневник, пытаясь скрыть свои мысли под его обложкой из коричневой кожи. – Что нового?
Я улыбаюсь, сглатывая свой страх, я прячу все очень тщательно, оставляю за своими зубами.
– Да ничего особенного. А у тебя?
– Ничего особенного. Просто не могу найти себе места.
Она бесцеремонно плюхается на мою кровать, оказываясь рядом со мной; ее пальцы моментально оказываются на буквах, начертанных на обложке дневника. Она достаточно хорошо знает о том, что его нельзя открывать.
Я пожимаю плечами.
– Ну чем-то же мы должны заняться.
Веди себя нормально.
Она кивает.
– Ясно. Что ты предлагаешь? Может, поедем на пляж Варрентон?
Чтобы увидеть старые руины Айрдейла? Мы видели их уже миллион раз, ну да все равно.
– Конечно, – просто отвечаю я.
Потому что иногда чем меньше слов, тем легче скрыть безумие.
Мы встаем с кровати, и Калла поворачивается ко мне, хватая меня за локоть.
– Слушай, Финн.
Я останавливаюсь и внимательно смотрю на нее.
– Что?
– Мне кажется, что… Ты не в себе всю прошедшую неделю. Мне казалось, что, сходив на групповые занятия лишний раз, ты почувствуешь себя лучше. Но ты все такой же странный. Если бы что-то было не так, ты бы сказал мне об этом, верно?
ТынеможешьТынеможешьТынеможешьТынеможешь. Ты сумасшедшийсумасшедшийсумасшедшийсумасшедший. НеРаскрывайЕйСвоюТайнуТайнуТайну.
Я проглатываю голоса, застрявшие в моем горле.
Веди себя нормально.
– Я в порядке, – вру я.
Живительная ложь, чтобы усмирить ее волнение, защитить свою честь и избежать унижения быть запертым в комнате с мягкими стенами, в месте, где ключи спрятаны подальше, а безумцы преданы забвению, закрытые в раковинах из лекарств.
– Точно? – Калла настойчива, ее рыжие волосы пылают огнем на фоне белой занавески.
Почти всегда она верит моим словам, но не сейчас; кажется, она раскусила меня. Она знает, что я лгу.
– Repromissionem, – убеждаю ее я.
Она закатывает глаза.
– Ты знаешь, иногда латинский кажется мне таким сложным. Ты используешь целых пять букв, вместо того, чтобы уместить это в две.
Я улыбаюсь, пожимая плечами.
– Это благородный язык, с характером.
– Если под «благородным» ты подразумеваешь «мертвый», то я соглашусь с тобой.
Она смеется, я притворяюсь, что тоже, потому что все равно все мы прячемся в своих раковинах, независимо от того, принимаем лекарства или нет. Мы больше не те, кем были раньше. Просто выглядим так со стороны.
Мы спускаемся по скрипучим ступенькам, перебрасываясь взаимными колкостями, делая все от нас зависящее, только бы казаться нормальными; мама всегда говорила, что нужно уметь держать хорошую мину даже при плохой игре. Мы, совершенно точно, следуем ее завету.
Когда мы сворачиваем в большое, прекрасно отделанное фойе, снаружи раздается отчетливый звук тормозов мотоцикла, разрушающий умиротворенную атмосферу похоронного бюро. Мы переглядываемся.
У нас не так часто появляются плакальщики на байках так высоко в горах.
Папа спускается следом, с любопытством глядя на Каллу.
– Спасибо, что нашла жильца в гостевой домик. Я не ожидал от тебя помощи в этом, учитывая, как сильно ты хотела жить там сама.
Калла замирает на месте, пристально уставившись на отца.
– Он позвонил?
Он?
Ее голос наполнен волнением, счастьем и надеждой одновременно. Я внимательно смотрю на нее. Что за черт?
Папа кивает.
– Да, сегодня утром. Наверное, это он приехал осмотреть дом.
Калла поворачивается на месте и выглядывает в окно. Я тоже смотрю туда через ее плечо.
Черный брутальный мотоцикл Triumph припаркован на повороте около нашего дома, а высокий парень с темными волосами снимает с головы шлем, тоже черный.
Калла так поглощена наблюдением за ним, что она даже не замечает, как пристально я уставился на нее.
Губы сестры растянулись в блаженной улыбке.
– Прошло несколько дней с тех пор, как я сказала ему. Я решила, что он передумал.
Отец поднимает бровь.
– Ну, он может еще передумать. Сегодня он приехал просто посмотреть. Очень быстро. Откуда ты его знаешь?
Она молчит пару секунд.
– Мы познакомились в кофейне рядом с больницей несколько дней назад. Сталкивались пару раз до этого. Он приходит туда кого-то навещать. Он вроде милый.