Милый.
Отец не успевает ничего ей ответить, потому что парень уже поднимается по лестнице ко входу.
– Извините, я пойду покажу ему дом.
Я предпочитаю не беспокоить ее вопросами о том, кто этот парень такой и зачем она втянула его в наш жизненный уклад, предложив отцу сдавать ему дом, в котором и она, и я хотели поселиться. Мне не нужно спрашивать. Все и так написано на ее лице.
Она сияет, глядя на него: я никогда раньше не видел такого выражения на ее лице. Он ей нравится. Очень нравится.
В моем животе начинает зарождаться дурное предчувствие, когда я вижу, как отец пожимает ему руку, как они идут вместе к гостевому домику.
Парень выглядит вполне благопристойно, но в нем есть что-то отталкивающее. Что-то вызывающее беспокойство, не считая того, что моя сестра смотрит на него с нескрываемым восхищением.
ИзбавьсяОтНегоИзбавьсяОтНегоИзбавьсяОтНего.
Я стараюсь не обращать внимания на голоса в голове, наблюдая, как за ними закрывается дверь.
У меня на душе становится тяжело, темно и угнетающе, потому что хоть я и хочу избавить от себя свою сестру, но не уверен, что я готов.
Я улыбаюсь ей.
– Ну что, пойдем?
Она молчит, глядя на закрывшуюся дверь гостевого домика; не решается ответить что-то определенное.
– Ммм… Давай проверим, не идет ли дождь?
У меня перехватывает дыхание, я прихожу в оцепенение от того, что она могла предпочесть мне того парня. Я должен был это понять по изменившемуся выражению ее лица. Этот одурманенный взгляд. Зрелище стало для меня первой пощечиной.
Ее интересует что-то, помимо меня. Нечто встало между нами, хотя, конечно, случай не столь важный… Это же всего лишь поездка на пляж.
И хотя не хочу быть эгоистом, я не знаю, смогу ли это вынести.
Мы вдвоем были аутсайдерами все детство и старшие классы. И несмотря на то, что это было дерьмово, это было для меня отдушиной, потому что я был для Каллы всем, она полностью растворялась во мне. Мы всегда были друг для друга всем.
Желчь поднимается вверх по моему горлу, когда я смотрю, как она спускается из дома по ступенькам и идет по дорожке. Ее нижняя губа уверенно выступает вперед, а руки поправляют волосы.
Она нужна мне. Мне необходимо, чтобы все оставалось на своих местах. Но я не могу рисковать нашими отношениями. Я не могу позволить моему безумию заглотить ее, а потом выплюнуть, как пережеванный мусор. Но она нужна мне.
Мысли противоречивы, они смущают меня, въедаются назойливым жалом в мой мозг, прежде чем у меня получается сконцентрироваться. Я подаюсь к окну и смотрю на улицу, мой лоб крепко прижат к стеклу, пока я пытаюсь привести свое дыхание в порядок.
Serva me, servabo te.
Спаси меня и будешь спасена.
Вспоминая надменную походку темноволосого парня, я ловлю себя на мысли, что он – это то, от чего я не смогу уберечь Каллу.
Но жребий брошен.
Теперь я знаю это наверняка.
7
Septum
Он пришел.
Наверное, я выгляжу глупо, замешкавшись около дома и пытаясь сделать вид, будто я просто невзначай присела за маленький столик около бокового крыльца и не жду специально, пока они выйдут из гостевого домика.
Не могу поверить, что он здесь.
Прошло несколько дней, с тех пор, как я оставила ему папин номер телефона, все эти дни я надеялась, но он не звонил. Уже начала думать, что этого не произойдет, что я придумала всю эту химию между нами, эту связь. И возможно, я придумала его.
Однако юноша продолжал появляться в моих снах снова и снова. Он улыбался мне, смотрел на меня пристально, просто был со мной. Мое подсознание, несомненно, пытается подтолкнуть меня к нему, а может, к тому, чтобы просто снова начать жить. Я не знаю.
Все, что мне известно, – это то, что он сейчас здесь, появился из ниоткуда, с его темными глазами, британским акцентом и на мотоцикле, ни больше ни меньше.
Провидение всегда побеждает.
Мои легкие трепещут в унисон с сердцем, дрожь проносится сквозь тело, через желудок, к низу живота. Это словно вибрация, смехотворная хаотичная тряска. Такое чувство, как будто это то, что должно было случиться: наши случайные встречи, сны, и вот он здесь, в моей жизни.
От этой мысли у меня еще больше захватывает дух.
Это чувство лишь усиливается, когда дверь гостевого домика, наконец, открывается и оттуда выходят мой отец и Дэр. Они пожимают друг другу руки, и папа указывает в сторону дома, на его губах легкая улыбка. На полпути по тропинке он отклоняется от своего пути и кивает мне.
Поравнявшись со мной, он опускает взгляд.
– Последние несколько недель выдались сложными. Даже слишком. Я не стану притворяться, будто понимаю, что ты чувствуешь, потому что у нас разные пути и мы по-разному переживаем нашу потерю. Вот что я тебе скажу. Будь осторожна. Ты слишком наивна и чиста, твоя мама точно знала бы, что сказать тебе в этой ситуации. Но не я. Это первый раз, когда я заметил, как ты оживилась за последние недели. Так что все, что я могу тебе сказать, – будь осторожна. Хорошо?
У меня не остается никаких слов, потому что выражение лица моего папы такое понимающее. Как будто он заглянул в мою голову и увидел связь, которую я чувствую между мной и Дэром, мою заинтересованность, интригу. Он переживает за меня, но все еще собирается сдавать Дэру гостевой домик, потому что нуждается в деньгах. А также потому что считает, что Дэр сможет отвлечь меня от моего горя.
Я киваю.
– Хорошо.
Он кивает мне в ответ, а затем уходит в дом, не проронив ни слова. Могу поклясться, внезапно меня пронзает ощущение, что я чувствую взгляд Финна позади себя, он просачивается сквозь оконные стекла и вонзается мне прямо в спину. Но я отбрасываю это ощущение прочь, ведь я не делаю ничего плохого.
Или делаю?
Потому что, когда Дэр смотрит в мою сторону и наши взгляды встречаются, он улыбается мне, складывается впечатление, будто мы в сговоре. И именно эта улыбка заставляет меня думать, что я делаю нечто неправильное.
Попробуй брось мне вызов.
Но что неправильного может быть в моих действиях? Эта мысль утоляет мою тревожность.
Дэр медленно проходит через двор и садится в кресло напротив меня.
– Это место занято?
Я закатываю глаза. Опять эта игра?
– Нет.
Он больше не задает вопросов, просто садится, вытягивает вперед свои длинные ноги, скрещивая лодыжки, и смотрит на меня, словно там и есть его место. Я поднимаю бровь, но он продолжает молчать.
– Итак, ты говоришь с британским акцентом, но твоя фамилия – Дюбрэй. Как так получилось?
Я спрашиваю это скорее для того, чтобы он перестал уже пялиться на меня. Уголки его губ вздрагивают.
– Это твой третий вопрос?
Досада поднимается внутри меня бурлящей пеной, несмотря на то, как чудесно звучат все вещи, которые он произносит.
– Я что, должна считать каждый вопрос, который я задаю? Всего лишь пытаюсь поддерживать вежливую беседу.
Он встряхивает головой и лишь слегка улыбается.
– Хорошо, на это я тебе отвечу просто во имя вежливой беседы. Мой отец умер, когда я был младенцем. Он был французом. Моя мать же была англичанкой. А теперь я переехал сюда.
Его прекрасный, восхитительный акцент! Я киваю.
– Сожалею о твоем отце.
Он пожимает плечами.
– Он был хорошим человеком, но это произошло очень давно.
У меня язык чешется спросить, сколько ему лет, но я пытаюсь справиться с этим намерением. Я пока не могу использовать свой следующий вопрос. Но могу поспорить, ему двадцать один. Или около того.
– Ты говоришь по-французски? – спрашиваю я с надеждой, потому что, знает бог, это было бы потрясающе.
– Oui, Mademoiselle, – произносит он очень мягко, – up peu[8]. Немного.
Бедное мое сердце! Я зачарованно смотрю на него.
– Итак, – совершенно беззастенчиво меняет тему он, как будто даже не догадывается о том, что является самым сексуальным и крутым из ныне живущих мужчин, – как ты выживаешь, обитая в одном доме с похоронным бюро? Ты когда-нибудь видела призрака?
Я не обращаю внимания на выпрыгивающее сердце и поднимаю бровь.
– Посмею ответить тебе вопросом на вопрос: а у тебя самого достаточно храбрости, чтобы снимать здесь гостевой домик?
Он смеется, и этот сорванный, с хрипотцой звук отдается где-то у меня в животе.
– Тот факт, что я обладатель абсолютной храбрости, теперь бесспорен, – заявляет он с ухмылкой. – И я не переживаю на эту тему. Так что насчет призраков? Я ответил на твой вопрос, так что теперь твоя очередь, у нас ведь честная игра, верно? Так что?.. Ты видела привидение?
Одного я точно видела, и он сейчас здесь: призрак моей матери всегда со мной… Он присутствует на каждой фотографии, в каждой стопке с одеждой, в любом воспоминании об этом доме. Но, естественно, я об этом молчу.
Вместо этого я пожимаю плечами.
– Ни разу не видела. Насколько я знаю, их не существует.
– Правда? – его голос звучит разочарованно. – А жаль.
– Ты все равно будешь жить в гостевом домике, – говорю я. – Там не будет никаких мертвецов. Я же правильно поняла, что ты будешь его снимать?
Пожалуйста, пусть это окажется правдой!
Он кивает.
– Да. Спасибо, что рассказала мне о нем. Это как раз то, что я искал. Маленькое уютное пространство с великолепным окружением.
Говоря о великолепном окружении, он смотрит на меня, как будто хочет сделать какой-то намек.
Я его великолепное окружение. Внезапно мне становится нечем дышать, и не остается никаких сил спросить, почему он хочет жить в Астории постоянно.
– Провидение, – это все, что я могу добавить.
Он кивает.
– Провидение.
Дэр смотрит на меня долгим, тяжелым, темным взглядом, мне удается сделать глубокий вдох, затем второй.
– Значит, я буду тебя видеть? – внезапно обрывает он наш разговор, поднимаясь с места.
– Когда ты въезжаешь? – спрашиваю я, внезапно впадая в панику от осознания, что он уходит.
Вместе с собой он принес сюда ощущение комфорта, взволнованности, какого-то магнетического заряда и опасности, новизны. Мне сложно просто дать ему уйти.
Он ухмыляется.
– Сейчас. Я взял с собой сумку.
Его сумка? Я следую его жесту и вижу туристический рюкзак, пристегнутый к багажнику его мотоцикла. Всего одна сумка.
– И это все?
– Я путешествую налегке, – отвечает он, направляясь к гостевому домику. К себе домой. Теперь он будет жить всего в сотне шагов от меня.
– Полагаю, ты прав, – бормочу я.
Наблюдаю, как покачиваются его широкие плечи, как ветер треплет его темные волосы. Он берет рюкзак и тащит в свой новый дом, а я вспоминаю, что забыла кое-что у него спросить.
Как долго он здесь задержится?
Сегодня вкус еды кажется совершенно другим, потому что я знаю, что Дэр сейчас всего в сотне метров от меня.
Я приготовила спагетти – самое простое блюдо на планете, и добавила чеснок, хлеб и кукурузу. Отец еще добавляет томатный соус, а Финн, как обычно, просто размазывает еду по тарелке. Должно быть, его таблетки способствуют потере аппетита.
Мы ужинаем поздно, потому что отец сегодня заработался.
При мысли о его «работе» я не могу удержаться от беглого взгляда на его руки. Я знаю, что он помыл их несколько раз, прежде чем подняться наверх, но простая мысль о том, что ему приходилось делать, вызывает у меня приступ отвращения. Мне известно, что всего пару часов назад он ввел иглу в горло мертвеца, чтобы выкачать всю его кровь, а затем заменить ее химическим раствором.
А теперь он ест этими самыми руками.
Это омерзительно, и мне становится сложно глотать спагетти, особенно когда я вижу ярко-красный соус.
– Как твой день? – спрашиваю я у Финна, отчаянно пытаясь думать о чем-то другом.
Мы с ним не виделись после полудня. Он только пожимает плечами.
– Вроде неплохо. Я закончил разбирать свои вещи. Собрал несколько коробок для Гудвилла, пап.
Папа кивает, но на лице Финна я замечаю некий проблеск, что заставляет меня широко распахнуть глаза. Не делай этого! Я пытаюсь передать ему свои мысли телепатически. Только не упоминай мамины вещи! Ни за что!
Брат молчит. Вместо этого он смотрит на меня.
– Если честно, у меня для вас новости, ребята.
Мы оба отвечаем ему выжидающим взглядом. У меня перехватывает дыхание, потому что его глаза очень серьезны.
Что за черт?
Я вижу, как он нервно сглатывает. Плохой знак.
– Я подумал и все-таки решил остановиться на Массачусетском Технологическом Институте.
Мой желудок падает куда-то в область пяток, и комнату заполняет гнетущая тишина. Я смотрю на отца, он на меня, а потом мы оба направляем пристальные взгляды на Финна. Тем временем я пытаюсь вновь научиться говорить, чтобы хоть как-то возразить брату.
– Нет, – наконец, удается мне выдавить из себя, – ты не можешь поехать без меня, Финн!
Он замечает в моих глазах мольбу и отворачивается. Его взгляд мечется по стене, перемещается на окно.
– Прошу, не пытайтесь меня отговорить, – говорит он нам, но по большей части это адресовано мне. – Калла, я бы с удовольствием поехал с тобой. Я хочу этого. Но так будет лучше. Я должен так поступить. Мне нужно побыть одному, научиться существовать в одиночку. Понять, каково это, оставаться нормальным, когда ты один. Понимаешь?
Нет! Тысячу раз нет! Миллион раз нет!
Я трясу головой, но папа наклоняется в мою сторону и кладет руку мне на плечо. Молчаливое предупреждение о том, что не нужно слов. Я беспомощно смотрю на него.
– Я думаю, это правильное решение, – говорит отец. – Ваша мама и я… – его голос срывается, словно ему больно, на секунду он замолкает. – Ваша мама и я были уверены, что так будет лучше для вас обоих. Вам нужно научиться жить самостоятельно. Это правда хорошо.
В голосе отца чувствуется гордость, как будто Финн совершил нечто героическое: спас ребенка из горящего дома или перенес черепаху с оживленной трассы. Но это не героизм, а самопожертвование. Я вижу это по его глазам, по осанке и по тому, что он избегает взглядов в мою сторону.
Спаси меня от моих страданий.
Эти слова из его дневника – первое, что приходит мне в голову, когда я смотрю на него сейчас.
Но когда он все же бросает на меня ответный взгляд, я читаю в его глазах что-то еще. Мольбу.
Позволь мне сделать это. Позволь!
Позволить ему сделать что?
Научиться жить самостоятельно? Справляться со всем в одиночку? Мое дыхание становится прерывистым, в то время как Финн продолжает исследовать мою реакцию. Все исследует и исследует. Наконец я взрываюсь короткой фразой:
– Ладно.
Это слово выходит из меня на выдохе.
Финн вздымает бровь.
– И это все? Никаких криков и скандалов?
Я встряхиваю головой.
– Нет. Если ты уверен. Я была готова спорить об этом с мамой и папой, но я не готова вступать в конфликт с тобой.
Я чувствую, что сдаюсь, от этого мне грустно. Волна паники накрывает меня. Но что я могу поделать? Это выбор Финна. Его взгляд становится мягче.
– Ты не споришь со мной, – заключает он. – Ты просто пытаешься сделать то, что сама считаешь необходимым. Ты же это понимаешь, Калла.
Нет, я этого не понимаю. Мое мнение сейчас прямо противоположно.
Но опять же, что я могу поделать? Он принял решение.
Мне нечего сказать в ответ. Поэтому я просто безмолвно киваю.
Начинаю размазывать еду по своей тарелке, потому что, когда я пытаюсь ее проглотить, она застревает у меня в горле, словно какой-то комок желе. И папа, и Финн продолжают пристально смотреть на меня, ожидая, что я начну протестовать, спорить, а может, даже бить посуду. Но я не оправдываю их ожидания. Каким-то неведомым образом я остаюсь спокойна, сохраняя холодный рассудок и сдержанность, но только до той минуты, пока я могу бросать короткие слова извинения и сдерживать свои эмоции.
Я выбегаю на улицу, не обращая внимания на то, что Финн кричит мне вслед. Я пролетаю пулей через двор, жадно глотая воздух на своем пути вниз, к пляжу. След выглядит, словно серебристая лента в сумрачном свете луны, извиваясь и вращаясь среди влажных от дождя зарослей и блестящих темных камней.