«Что же делать? Чем себя занять в такую жару?» — подумала Стася. И решила прогуляться. Она зашла в дом, надела сарафан и длиннополую шляпу, захватила шлёпанцы, потом закрыла дверь и, спрятав ключ под большой камень у крыльца, отправилась на берег.
Здесь, как всегда, было пустынно, однако с моря дул лёгкий, чуть освежающий ветерок. Стася медленно брела по мокрому песку и ни о чём не думала. Солнце грело макушку даже через шляпу. Казалось, оно расплавило внутри неё всё — ни одной мысли в голове не было. Но дышать у моря оказалось легче.
Тихое умиротворение после духоты. Иногда Стася заходила в воду и шла по отмели. Низ её сарафана, намокнув, облепил ноги, но это было даже приятно. Море прохладное, ласковое. Чистая вода со стайками серых рыбок и розовых медузок. Зелёные водоросли на волноломах, покачивающиеся в такт волнам. Только чайки, море и Стася.
Так незаметно девушка дошла до дальних утёсов. Там, в их приятной тени, был большой камень, похожий на стул. В детстве они с дедушкой окрестили его «троном». Сюда дед приводил Стасю только в самые ясные и тёплые дни. Это называлось у них «дальняя дорога».
— Пойдём в дальнюю дорогу? — говаривал ей дед Казимир, протягивая большую тёплую ладонь.
— Пойдём! — радостно восклицала Стася.
— А ты не забоишься? Не устанешь? Дойдёшь? — строго вопрошал он, сдвигая брови.
— Да! Да! Да! — прыгала Стася, хлопая в ладоши.
— Ты готова к приключениям? — спрашивал дедушка, выйдя с ней на крыльцо.
— Да, — бесстрашно кивала Стася, прижимая к себе плюшевого зайца и поправляя полосатую панамку.
И приключений всегда было много. То они наблюдали на отмели за крабиками. То смотрели, как кормят птенцов ласточки, живущие на косогорах.
Иногда дед с внучкой устраивали пиратские пикники. И обратно утомлённую Стасю дедушка нёс на руках, а она, надышавшись свежего солёного воздуха, убаюканная мерными покачиваниями, быстро засыпала.
«Каждый день — это подарок», — отчего-то вспомнила Стася слова Януша. «А ведь и у меня в детстве каждый день был подарком. Да и сейчас. Разве то, что происходит со мной, это не подарок?» — подумала она.
Стася дошла до груды огромных валунов. «Трон» был уже совсем рядом. Но когда она к нему приблизилась, то увидела, что на нём кто-то сидит. Девушка, растерявшись, остановилась. Обычно здесь никогда никого не было, и она уже хотела повернуть обратно, чтобы не нарушать покой сидящего к ней спиной человека. Возможно, он тоже искал тут уединения. Но сидевший на «троне» обернулся.
— О! Никак не ожидал здесь кого-то встретить! — сказал он, вскочив.
Это был полный низенький мужчина, похожий на румяную булочку и одетый в такую жару в костюм-тройку. Толстячок держал в одной руке белый зонтик от солнца, а в другой — платочек, которым всё время промокал лысину. Его лицо показалось Стасе смутно знакомым.
— Извините, что помешала, я тоже не ожидала здесь кого-нибудь встретить, — сказала она и опять вознамерилась уйти.
— Что вы! Останьтесь. Я думаю, нам здесь вдвоём места хватит. Садитесь, — и он указал зонтиком на валун рядом.
Стася подошла и присела. Некоторое время они молча смотрели на море. Отсюда было видно бухту и даже кусочек маяка.
— Живописно тут, — изрёк толстячок, обведя глазами окрестности, и очередной раз протёр платком лысину и щёки. — Раньше я здесь бывал часто. А теперь очень редко.
— Почему же сейчас бываете редко, раз вам тут так нравится? — вежливо спросила Стася.
— Живу далеко… Нынче у нас с женой дом на юге Франции… Большой роскошный особняк. И из него открываются прекрасные виды Лазурного побережья. Шикарные яхты… безбрежное небо… благородные кипарисы и яркие глицинии… высшее общество… — он помолчал, потом добавил, словно сам себе: — Но всё не то, не то, не то…
Толстячок опять задумался, глядя вдаль.
— А я когда-то тоже бывала здесь часто. С дедушкой, — поделилась воспоминанием Стася.
— Да, море умиротворяет. Там, во Франции, мне неспокойно. Такая тоска порой накатывает. И тянет сюда… Приедешь, сядешь и смотришь на волны… Они напоминают мне чистые страницы. Накатывает одна, другая… и с каждой новой волной всё светлее память и всё легче дышится. Не от того ли нам так привольно у моря? Почему оно солёное? Оно впитало столько человеческих слёз и страданий… Но от этого оно и мудрое… И с нами делится. Надо лишь услышать…
— Вы так красиво говорите, — заслушалась Стася.
— Да, я писатель. То, что вижу и чувствую, у меня тут же складывается в строчки. Но там, во Франции, мне отчего-то не пишется. Там такое яркое море, а мысли все блёклые. Я пишу и рву, пишу и рву…
— Так вы… Я узнала вас! — Стася старалась припомнить имя человека, сидящего перед ней. Оно крутилось на кончике языка, свербило в мозгу.
— О! Не надо имён! Я просто Писатель, — махнул он рукой.
— Писатель — это тот же волшебник, — сказала Стася.
— Да, вы правы. Кажется, человек всего лишь читает книгу. Взял предмет в руки и складывает из него буквы в слова, слова в предложения, словно заклинания. И незаметно происходит магия: кто-то невидимый уже играет на струнах его души, вызывая улыбку или приступ неиссякаемых слёз… Но только если писатель талантливый… А я… весь, кажется, исписался… Всё какое-то дурное, унылое… Самому читать тоскливо… — он тяжело вздохнул.
— Да что вы! Непременно ещё напишете что-нибудь прекрасное. Вот сейчас надышитесь правильным морем и напишете.
— Ах, оставьте меня успокаивать, — он нервно вытер подбородок, — ничего я уже не напишу…
Писатель сложил зонтик и стал рисовать им круги на песке.
— Знаете, что я понял только сейчас и меня это мучает? — он поднял глаза и серьёзно посмотрел на Стасю. — Всю жизнь я хотел создать идеальное рабочее место, чтобы написать свою главную книгу. Я мечтал, какой у меня будет вид из окна, какого цвета обои. И даже какая лампа будет стоять на моём письменном столе. И она у меня есть. Точно такая, о которой мечтал. Прекрасная бронзовая лампа с зелёным абажуром, купленная в Италии… И знаете, что удивительно? Что при этом самые лучшие мои книги появились у матери на пыльном чердаке. Потому что для книг нужно не место, а вдохновение.
И вдруг он нелепо, по-детски, во весь голос заплакал, прикрывшись платком. Стасе было жаль этого человека. Он шумно сморкался, не прерывая рыданий, и его плечи сотрясались.
— Каки-и-ие это бы-ы-ыли кни-и-иги-и-и! — захлёбываясь, растягивал он гласные. — Каки-и-и-ие книги! Чита-а-аю и сам себе-э-э завидую! Лёгки-и-ий сло-о-ог, интрига… полё-о-от мысли-и-и-и-и…
— Ну не плачьте, не плачьте вы так! — погладила его по плечу Стася. — А я уверена, что вы всё же ещё напишите что-то невероятно чудесное.
— Правда? Вы думаете? — шумно шмыгнул носом толстячок, показавшись из-за платка, и его взгляд посветлел.
— Вам просто нужен новый чердак, — покивала она утвердительно, — у вас есть опыт, есть талант. Вы же сами сказали, что нужно лишь вдохновение.
— А ведь вы правы, — засуетился Писатель, — вы невероятно правы! Мне срочно надо в дом к матери! На чердак! И к чёрту жилет и подтяжки!
Он стянул пиджак, снял жилет; скомкав, сунул их в сумку, которая стояла за камнем, схватил зонтик и повернулся, чтобы уйти. Потом, развернувшись, принял театральную позу и потряс перед собой зонтиком:
— Мы ещё покажем кое-кому! Мы ещё напишем кое-что эпическое! Я уже вижу: море, рыжая девушка… О-о-о! Это будет великолепно! — Он развернулся и заспешил прочь. У самых скал, снова обернувшись, сказал Стасе: — Благодарю вас! Благодарю!
И скрылся за выступом. А Стася ещё долго сидела на берегу, представляя воодушевлённого Писателя на пыльном чердаке среди паутины и летучих мышей…
Глава 12
Когда Стася вернулась домой, бабули ещё не было. Девушка получила кучу СМС от Стаса и в ответ послала ему фото и сто поцелуев…
Стася открыла ноутбук, попереписывалась с Вигой, у которой был новый роман. Девочки от души посекретничали, и каждая поделилась с подружкой своим счастьем. Стася послала Виге фото Стаса, и та восхищённо написала: «Да он красив как Бог! Подруга, круто. Наши девочки обзавидуются!!!»
«Не надо, не говори никому!» — попросила Стася, но уже успела огорчиться за свой длинный язык, потому что Вига была жуткая болтушка. «Конечно не скажу!» — отписалась подруга, но звучало это неубедительно.
Потом Стася попыталась писать, но от жары или внутренней тревоги ничего не сочинялось. Она посидела ещё немного и с досадой захлопнула крышку ноутбука, вспомнив Писателя. Да, необходимо вдохновение. И Стася опять представила Писателя на старом чердаке. А что на чердаке у них? Интересно. Она вышла в коридор второго этажа и окинула взглядом люк, ведущий на чердак дома. Потом притащила снизу лестницу, залезла на неё и рванула крышку…
На чердаке было сухо и пыльно. Пространства здесь оказалось не так много, и всё оно было забито ящиками, связками старых газет, какими-то тюками. Посередине пылился комод и каркасный металлический манекен на одной резной ножке. Стася сразу вспомнила, что когда-то он стоял в её спальне и бабушка сказала, что манекена зовут Люси. На аккуратную госпожу Люси надевали Стасины платьишки, и она хранила их в полном порядке.
Стася решила, что Люси снова будет жить с ней в комнате. Она с трудом спустила её по крутой лесенке и, удовлетворённая, вернулась обратно. На комоде нашёлся большой плоский ящик. Она рукавом стёрла с него пыль и замерла. Старый проигрыватель!
У бабушки с дедушкой в доме было не так много богатств, но одна из ценностей — этот проигрыватель. Дедушка привёз его, вернувшись после какого-то рейса. Бабушка же купила на рынке пару пластинок. И вот они тоже нашлись — лежали рядком в коробке.
Стася, с бьющимся сердцем, оттащила находки вниз в гостиную, села, как в детстве, перед печью на ковре, подключила проигрыватель и стала перебирать забытые пластинки. Здесь была пара её любимых сказок, сборники песенок… Но она с трепетом искала другую… Вот эту! На большом картонном чехле был нарисован строгий мужчина в белом кудрявом парике, в руках он держит скрипку. «Антонио Вивальди “Времена года”» — прочла Стася знакомое название. В детстве она думала, что Вивальди — это Бог, потому что он сочинил музыку, которая заставляла её переноситься в особенный мир. Скрипки Вивальди мгновенно отзывались у неё внутри, их вибрации пронизывали всё её существо до мурашек. Как будто она распласталась на море, которое заполнило её и, качая, несло в неведомые края.
Слушая музыку, Стася порой оказывалась в весеннем лесу, где с посветлевших веток тихо падала первая капель; иногда на рукав ей опускались снежинки, медленно сыпавшиеся с чёрного неба, а под ногами трещали заледенелые воды; временами над ней вились грозовые тучи, а она стояла среди моря колышущейся спелой нивы и заворожённо смотрела на сверкание молний…
На обороте чехла от пластинки были стихи, посвящённые каждой мелодии. Оказывается, Стася помнила их наизусть… Она сняла с проигрывателя крышку, осторожно локтём протёрла пластинку, поставила свой самый любимый отрывок — «Зиму». И стала слушать.
И вот уже перед ней хмурое заснеженное поле, старые тополя по краям дороги и озябший путник, который в бессилии бредёт по холодной неприветливой позёмке, кутаясь в старинный плащ. Он очень замёрз и еле передвигает ноги. А равнодушный ветер рвёт последние полевые травы, перемешивает их с колючим снегом и горстями швыряет ему в лицо. Руки путника давно закоченели и ничего не чувствуют. Он падает и, прислонясь к дереву, вглядывается вдаль, почти потеряв надежду. И вдруг видит огонёк. Путник встаёт из последних сил и ускоряет шаг, а Стася, закрыв лицо руками, как в детстве, заливается горючими слезами, надеясь, что он успеет дойти по этой жестокой метели, его пустят и обогреют добрые люди.
Такой её и застала вернувшаяся бабуля. Сначала Старая Ксения испугалась, увидев рыдающую внучку, но, услышав музыку, всё поняла.
В детстве Стася с закрытыми глазами, раскинув руки, кружилась по гостиной под Вивальди и припевала: «Бабуля, я летаю… Я вижу сверху море и каждый камешек на дне. Бабуля, там, в воде, играют русалки… Там стайка золотых рыбок. Как сверкает их чешуя! Как хорошо летать!!!» И кружила она так, пока в изнеможении не падала на мягкий ковёр, словно в траву.
— Стася, — тихо позвала Ксения.
Девушка вздрогнула и сквозь слёзы улыбнулась:
— Прости, я покопалась на чердаке.
— Всё в доме — твоё, — успокоила её бабушка.
— Значит, ты не рассердишься, что я взяла к себе госпожу Люси?
— Старый манекен? О! А я совсем и забыла о нём. Конечно, если она тебя не стеснит в комнате.
Ксения устало села на диван, и только сейчас Стася увидела, какая она бледная.
— Бабуль, ты хорошо себя чувствуешь? — встревоженно спросила внучка.
— Устала. И голова болит.
— Я всё время думаю, что тебя всё же надо было показать врачу после падения.
— Да ладно, мелочи всё это… — отмахнулась Старая Ксения, — полежу и пройдёт. Голову напекло.
Весь вечер Стася крутилась вокруг бабушки. Она заставила её раньше лечь спать, открыла в её комнате окна, впустив свежий воздух с моря, и лёгкие шторы весело затрепетали в отсветах заката, словно дом вздохнул полной грудью. Пионы в вазе на тумбочке от сквозняка тоже закачались, напомнив о себе запахом…
А потом Стася допоздна читала бабуле свои новые сказки, пока та не заснула с лёгкой улыбкой на устах.
Стася встала и у порога ещё раз оглядела бабушкину спальню: обои в мелкий цветочек, старенький сосновый комодик с белоснежной салфеткой и фотографиями в резных рамках; шляпка с плюмажем, висящая на стене; кровать, отделанная вязаными кружевами… Здесь каждая вещица необычная. Бабуля всё старалась украсить — любая коробочка была ею расписана и раскрашена; порванные книги она реставрировала так, что те после починки были лучше, чем из типографии, и выглядели как музейные в обложках из атласных лент и кружев. Старый абажур Ксения вышила бабочками и стрекозами из бисера и бусин, и он стал роскошным. Каждую вещицу хотелось потрогать, поразглядывать, удивляясь при этом неиссякаемой фантазии мастерицы. Мир Старой Ксении… Тут было спокойно и уютно. Стася тихо закрыла дверь.
Весь вечер она переписывалась с Вигой и Стасом. А потом перед сном вышла подышать в остывший от дневной жары сад. Она включила огни и сидела, отхлёбывая малиновый чай, словно в волшебном лесу. В полночь запел соловей. Невидимый певец заливался чарующими серебристыми трелями так сладко, что его песня мгновенно растревожила ей сердце, напомнила о любимом. Стася, как никогда, пронзительно почувствовала, что прямо сейчас отчаянно хочет к нему прижаться, ощутить его, прикоснуться к его волосам.
Она вынесла на крыльцо ноутбук, и у неё родилась грустная нежная сказка о расставании, но прекрасной встрече…
С утра, быстро переделав дела, уговорив бабушку не утомляться, Стася отправилась к ведьмам. На дворе опять было словно в парной. От земли шло марево, и трава переливалась, будто в дымке. Так бывает только перед душным днём, когда от солнца идёт марь, как от поставленной на плиту чугунной сковороды. Она ещё до конца не нагрелась, но ты уже знаешь, что ещё чуть-чуть и чугун будет исходить жаром, отчего в кухне станет нечем дышать. Само солнце напоминало засахаренный липовый мёд — секунда, и он растечётся, затопит весь мир, пропитав собой всё, до последней травинки. Тогда пахнуть им будут и деревья, и волосы, и песок, и море…
Даже металл лестницы к пустоши был таким горячим, что Стася почти не касалась разогретых перил.
Поднявшись вверх, она остановилась и огляделась. Зацвёл шиповник, которого здесь было видимо-невидимо. Издали казалось, что вечерние облака зацепились за колючие кусты и, за ночь разметавшись, так и остались на ветках нежными лоскутами. А ветер носил запах цветов, смешивая его с духом трав и нагретого хвойного леса, превращая в насыщенный аромат лета, юности и счастья.
Стася шла медленно, наслаждаясь летним днём. Особенно в те моменты, когда одно из малочисленных облачков заходило на солнце и наступал миг блаженной прохлады.
Вдруг Стася увидела, как по кромке леса, поднимая пыль, едет большая машина. Когда она поравнялась с девушкой, из окна авто высунулся Януш и приветливо махнул ей рукой: