Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== 1. Вступление. ==========
Жаркое лето, влажное, разъедающее всякое желание выходить на улицу даже ночью. У окна в небольшой квартире сидит парень, безразлично оглядывает улицу и припаркованные вдоль домов блестящие машины.
На улице пусто, словно и птицы спрятались. Бездомных собак и кошек — минимальное количество. Дороги города чисты, тротуары искрятся, будто их вымыли с мылом. Вдоль каждого дома высажены деревья, кустарники и цветы.
Сталинок с каждым годом становится всё меньше, офисных, светящихся в темноте зданий, всё больше. Город растёт, процветает. Только люди живут в страхе…
*
Уже второй час слышу, как в соседней комнате ругаются мать с отцом. Это непривычно, ведь семья у нас дружная, крепкая. Была.
— Я никуда не пущу его! — повторяет мать. Периодически она срывается на крик, начинает реветь, отчего у меня щемит сердце. — Он никуда не пойдет! Олег, Олег, послушай! Мы обналичим всё, что есть! Я сейчас же продам всё, что можно вообще продать! — она вылетает из гостиной, я слышу её быстрые шаги в коридоре, и через секунду она в моей спальне. — Сынок, что ты грустишь? Не переживай, милый, я не пущу тебя никуда. Ты никуда не пойдешь завтра! Я не отдам тебя!
Она старается сохранять спокойствие, но я вижу её дрожащие руки. Мама открывает мой шкаф — в нём отдельная полка для документов и драгоценностей. Она выгребает всё, бумаги летят на пол. Среди них я вижу свой паспорт в обложке с анимацией диснеевского Винни-Пуха.
— Прекрати, Оля, — отец заходит неслышно, я даже не вижу его. Сквозь пелену слёз он мелькает в комнате, как привидение. — Оленька, всё будет хорошо, я уверен в этом! Да с чего ты вообще взяла, что Артём из этих…
Из ЭТИХ.
Он так пренебрежительно произносит это слово, становится противно.
Под «этими» он имеет в виду гомосексуалистов. Геев. Педиков, проще говоря.
Мама сидит на коленях, держа в руках шкатулку. Она смотрит на отца, слушает его, а потом оборачивается ко мне. Пытается в моих глазах разглядеть ответ на этот вопрос. Педик ли я? Я сотню раз — еще когда утвердили строительство города для гомиков — признавался родителям в том, что мне нравятся девочки. Я клялся и божился, что никогда и ни при каких условиях не посмотрю на парня. И родители верили мне.
А я врал.
И сейчас я сижу на письменном столе у окна и пытаюсь сдерживать слёзы. Мама поднимается, подходит ко мне и, нежно взяв рукой за подбородок, смотрит в глаза. Надежда в её взгляде тает мгновенно, и мама вновь заливается слезами. Бросив шкатулку на кровать, обнимает меня крепко-крепко. Я даю волю слезам, страху, отчаянию. Только и могу прошептать ей на ухо тихое «Прости!» Она мотает головой — мол, это не моя вина.
— Артём, — отец серьёзно смотрит на меня, поглаживая по плечу мать. — Я знаю, что всё будет хорошо.
Как же. Знает он. Никогда он ничего не знал, и сейчас эта дурацкая самоуверенность ни к чему хорошему не приведёт. Конечно, я не имею права на него злиться — сам мог бы рассказать всё родителям раньше. Но я злюсь. Очень злюсь на отца за это спокойствие.
— Артём, — он вновь повторяет моё имя. Интересно, нас будут называть по именам в том городе? И город ли вообще это? Тюрьма, не иначе. — Артём, ты пройдёшь этот тест. И я его пройду. Что нам переживать, мы же нормальные мужики, правда? — тут он оглядывает меня и добавляет. — Сейчас машинку достану, пусть мать пострижёт тебе волосы. Мало ли, внешность же тоже играет роль. Наденешь утром костюм с галстуком, ответишь на вопросы и попрощаешься навсегда с этими…
— Я не буду стричься, — говорю спокойно, но твёрдо, чтобы он понял меня.
— Волосы слишком длинные, — слышу в его голосе сердитые нотки. — Светлые к тому же…
— Оставь его! — шипит мать. — Не хочет, значит, не будет стричься!
Эта перепалка длится ещё несколько минут, оба покидают мою комнату, продолжают спорить в гостиной. Они стараются тише, но я всё слышу. Я слышу слишком много для того, чтобы понять, что уверенность отца начинает таять.
Утром просыпаюсь рано, за час до будильника. Внутри волнение — страшное и липкое, ничем его не снять. Умываюсь, одеваюсь, причесываюсь на автомате, без лишних движений и мыслей. Еда не лезет.
Из дома мы с отцом оба выходим голодные. Садимся в старую черную «мазду», едем до школы десять минут.
Там уже много народу, многие школьники со своими родителями. Вижу заплаканную мать Ваньки из параллельного 10 «Б», вижу Кирю, Лёху, Сашку. Одни парни, девочек нет совсем. Девочкам прощается многое, очевидно, и лесбийская любовь.
Стены школы украшены гирляндами, оставшимися с выпускного одиннадцатых классов. Яркий свет больших ламп на потолке в вестибюле. Проходим в спортзал. В нём расставлены парты, стулья, впереди два больших учительских стола — один большой класс, из которого не все выйдут через парадный вход.
Через полчаса здесь собираются все: ученики рассаживаются по местам, родители остаются позади в ожидании. За учительскими столами сидят трое мужчин. Они гнусно ухмыляются, поглядывают на нас, мальчишек, и в голове мелькает короткая связная цепь «хищник-добыча». Хочется плакать, но сдерживаю себя. Киря толкает меня в бок, видит моё настроение.
— А нам попрощаться дадут время? — спрашиваю я. Мой лучший друг, самый преданный мне человек после мамы. Он щурится, понимает, что я имею в виду, и тихонько мотает головой в стороны, словно стряхивая с себя догадки.
— Заткнись, Тём. Всё будет хорошо.
Ещё один. Хочу улыбнуться ему, сказать, что он — классный, позитивный чувак, но не могу.
Через пару секунд один из мужчин поднимается из-за стола и проходит вперёд — чтобы мы лучше слышали и видели его. Руки его сцеплены в замок, на лице — грубая ухмылка.
— Доброе утро всем присутствующим! — говорит он. Голос как будто электронный. — Сегодня каждый из вас пройдет тест на сексуальную ориентацию. Вопросы составлены так, что вы не сможете специально ничего подстроить, выбрать нужные, правильные ответы. После с каждым из вас проведет беседу наш психолог, — мужчина указывает на толстого лысого мужика, и меня бросает в дрожь от одного его вида. — Далее, когда будут известны результаты, мы огласим их.
Итак, суть заключается в чём: те, кто проходил тест, делились на три категории — геи, гетеро и би. Гетеросексуалы отправлялись домой кушать пряники, а бисексуалов ссылали в летние лагеря с девочками, надеясь на их исправление. Самая страшная участь предстояла стопроцентным педикам. Уж не знаю, каким это образом можно было с помощью тестов вычислить ориентацию, но эта мысль о разделении всегда приводила меня в бешенство. Что это за хуй такой, которому пришло это в голову? Ёбаный гомофоб.
— Мы называем этот город «Город надежды»! — продолжает он, выхаживая перед нами. — Школьники и студенты там могут продолжить своё обучение, взрослые, состоявшиеся люди — найти работу. Это такой же город, как и все остальные города в нашей стране, просто обособленный от остальных. Встречи с родственниками возможны раз в два месяца, но сами вы выезжать за пределы города не сможете.
Меня пугает это название — “Город надежды”. Что это за город такой? Я чувствую, рай или ад — одно из двух. Третьего не дано.
Мужик проходит на место и берёт со стола какую-то бумажку. Изучает её несколько минут, потом просит жирного психолога раздать нам тесты.
— У вас полчаса, поторопитесь! — говорит он, и присутствующие погружаются в изучение вопросов…
========== 2. Город надежды. ==========
Двадцать совершенно дурацких вопросов, ответить на которые не составит труда. Подвоха в них я не вижу никакого, и именно это напрягает больше всего. Те, кто успел пройти тесты, уже выстроились в небольшую очередь к свиноподобному психологу. Идти к нему желания нет вообще: он отвратительный на вид, а блестящая от пота лысина приводит в ужас. Не то чтобы я никогда лысых и потных мужчин не видел, просто… Что-то подсказывает, что мы с ним в этой жизни ещё столкнёмся, и встреча эта будет не особо приятной.
— Вы уже ответили на вопросы? — слышу сверху голос и поднимаю голову. На меня смотрит ведущий этого абсурда своими ледяными глазами. Сказать ничего не могу от страха и медленно киваю в ответ. Он показывает мне на психолога рукой. — Прошу. Теперь вас ждёт беседа.
Поднимаюсь на дрожащих ногах, медленно иду. Оборачиваюсь и вижу в толпе родителей своего отца. Он с надеждой смотрит на меня, вытирает лоб тыльной стороной ладони. Почему вообще всё это происходит?
По рассказам мамы причина, по которой был выстроен этот город, заключалась в демографическом кризисе. Пять лет назад правительство пустило в ход закон о том, чтобы отделить гомосексуалистов от гетеросексуальных людей. Три года назад ситуация обострилась, и было принято решение проходить тесты и подросткам. И вот тогда все запаниковали…
Подойдя ближе к мужчине, опускаюсь на стул перед ним. В нос сразу ударяет запах пота и слишком сладкого парфюма. Психолог оглядывает меня с ног до головы и, улыбнувшись, придвигается ближе.
— Артём, — начинает он, просматривая мой тест. — Меня зовут Евгений Александрович, я — твой психолог. Думаю, в будущем мы будем часто сталкиваться с тобой.
Стоп, я не понимаю! Что значит “в будущем сталкиваться”? Я что, уже зачислен? Но спросить не успеваю, он продолжает говорить.
— Ты замечательно ответил на вопросы! — облегченно вздыхаю, позволяю себе улыбнуться. — Для того, чтобы распределить тебя в группу, я должен знать, с какого возраста тебе нравятся мальчики?
Он внимательно изучает меня, хитро улыбается и придвигает стул еще ближе.
— Мне нравятся девочки, честное слово! — еле говорю, голос неуверенный и дрожит. Евгений Александрович придвигается еще ближе, почти наклоняется к моему лицу.
— Ты сам как девочка, не пизди мне, сучонок, — ухмыляется он и, еще раз пробежавшись по моему тесту, жестом отправляет обратно на место.
Я иду, чувствую, что готов упасть. За что мне это? Я сам сдал себя с потрохами. «Честное слово!» — зачем я это сказал? По щекам текут слёзы, и отец, стоя в толпе, видит их. Он смотрит на меня, и в его глазах загорается страх. Он понимает, что потеряет меня, а я чувствую, что больше не увижу маму. Сажусь на место, начинаю реветь, глядя на психолога. У него Киря. Он уверенно, даже слегка пренебрежительно отвечает на вопросы, и через минуту уже рядом со мной.
— Не реви, блядь, — шипит он на меня, а я вновь поворачиваюсь к отцу. Школьная охрана настаивает на том, чтобы родители покинули спортзал, и им приходится подчиниться. Через полчаса всё готово. Трое мужчин тихо переговариваются за столом, ученики сидят кто как: кто-то ревёт от страха, кто-то наоборот — всё прекрасно понимая. Да, не один я такой, уверенный в том, что не вернусь домой.
В спортзале раздается негромкий скрип — открывается дверь запасного выхода. В проёме появляется несколько человек в костюмах, при галстуках, и встают вдоль стены. Чувствую себя преступником, опасным для общества человеком. Это отвратительное чувство, но от него никуда не деться. Ведущий встаёт и оглашает результаты тестов и бесед.
— Архипов Павел, Колесников Михаил, Миронов Артём…
Я замираю. Я знал, что это произойдёт, но не думал, что будет так страшно. Меня начинает трясти. Сжимаю руки в кулаки и думаю, что будет, если сейчас встану и побегу на выход? Меня поймают, свяжут по рукам и ногам? Ведущий продолжает читать.
— Мякишев Владимир, Сергеев Матвей, — он на секунду замирает и улыбается. — В вашей школе всего шесть таких учеников! И последний, секунду… — он подносит бумагу психологу, чтобы тот прочитал фамилию, и вновь поворачивается к нам. — Цыпляков Кирилл.
Кирилл подскакивает с места и злобно смотрит на мужчин. Те только ухмыляются.
— Да вы вообще охуели, суки? — кричит он, не стесняясь. Я пытаюсь остановить его, но он откидывает мою руку. — Какой из меня педик?
Кирилл подбегает к мужчинам, и тут же рядом с ним оказываются двое в костюмах. Они ничего не делают — просто предупредительно стоят рядом. Киря настолько мал по сравнению с ними, что даже ему становится страшно. Я вижу эмоции на его лице, словно гляжу в отражение: ужас в глазах, дрожащие стиснутые губы. Страх заполняет наши души, буквально врастает в них.
В течение следующего часа мы с Кирей продолжаем сидеть за партой. С нами в спортзале еще четверо парней, чьи имена были названы, и наши родители. Ведущий пытается успокоить последних.
— С ними всё будет хорошо, мы находимся под защитой государства и самого президента! Вы должны подписать тут и тут, — она раскладывает перед родителями договоры, быстро пролистывает странички. — И вот тут еще. На последней странице тоже нужна подпись. Это согласие на то, что вы не будете иметь никаких претензий, если ваше чадо заболеет неизлечимой болезнью и умрет, выпадет из окна или перережет себе вены.
Взрослые переглядываются, но всё подписывают. И речи не может идти о том, чтобы сопротивляться. Нас всё равно заберут. Я уже будто не здесь. Потом ко мне подходит отец и обнимает за плечи. Уже не чувствую в этих объятиях тепла и любви, как будто он совершенно чужой мне человек.
— Сегодня и я прохожу тест, — тихо говорит он и воровато оглядывается. — Ты помнишь, какие вопросы были в твоём тесте? Они, говорят, меняются всегда.
Что? Он боится оказаться рядом со мной в этом “Городе надежды”? Чувствую себя тварью и говорю, что ничего не помню. Отец смотрит на меня: в его глазах разочарование и злость. Или мне всё это кажется?
*
За тонированными окнами микроавтобуса мелькают улицы города, потом всё переходит в сплошной лес. Дорога и лес — сквозь тёмное стекло всё кажется мрачным. Иногда Киря пихает меня в бок и пытается подбодрить. Я выдавливаю из себя улыбку, но она вызывает у друга лишь сочувствие. И он, и я знаем — я трус, каких поискать. Никогда не дрался, хорошо учусь. Вроде стереотипы, а про меня. Боли я боюсь до ужаса, поэтому стараюсь с ней никогда не сталкиваться. Пусть лучше я буду убитым, чем избитым. В голове проносятся слова психолога: «Сучонок!» Мерзкий пидорас, вот он кто! Конечно, сказать ему об этом я вряд ли когда-то смогу, зато про себя подумаю! Чтоб он провалился! То, что мы все оказались здесь — его вина! Тест тут совершенно ни при чем — я уверен в этом.
*
За пару часов добираемся до аэропорта. Я подвожу наручные часы, сравнивая время с большим циферблатом в зале ожидания. Там целая толпа, все — школьники.
— Студенты приедут через пару дней, — слышу обрывок фразы, понимаю, что говорит ведущий. Он общается с каким-то мужчиной в синем спортивном костюме. Пытаюсь приглядеться, но охрана уже проталкивает нас к проходным.
*
Шесть часов в самолёте, и моё тело ноет от усталости. Затекли ноги, шея. Хочется пить и спать. Уснуть и не проснуться, а если проснуться, то понять, что я — дома, и рядом мама. Утром она сказала, что сделает всё, чтобы вытащить меня отсюда, и я поверил ей.
*
Сходим с самолёта — уже темно. Первое и единственное, кроме толпы учеников, вижу горы. Огромные, они возвышаются до неба, словно касаются его. Единственный вариант, где мы можем находиться с учетом перелета — Алтай. Киря подтверждает мою догадку и, осматривая выходящих учеников из самолёта, разминает кулаки.
— Я шею кому угодно сломаю, — шепчет он. — И за тебя тоже. Не переживай.
Кирилл выше меня почти на голову, и сейчас его рост вселяет в моё сердце надежду. Глупо, наверно…
*
Часа три мы трясемся на автобусах по извилистым дорогам, а потом вдалеке загораются яркими огнями маленькие домики. Мы подъезжаем ближе, дома увеличиваются в размерах. Коттеджи — элитные, красивые, выстроенные на английский манер. Значит, вот он — Город надежды? Может, здесь будет не так уж и плохо, и придурки, оставшиеся в школе, ещё позавидуют нам? Может, я выдумываю свой страх, и в жизни не бывает такого — тюрем, куда сажают подростков, практически детей?
Но посёлок мы проезжаем, и когда автобусы с диким кряхтением останавливаются, я понимаю, что мы въехали на какую-то территорию. Меня почти выносят из автобуса, оттаптывая при этом кеды. Концлагерь? Тюрьма?