— Хватит, — сквозь звон в ушах, расслышал я голос Беса. — Давайте его сюда.
Я уже мало чего понимал, сам себе больше напоминая отбивную. Тело было сгустком боли, а сознание стремилось отключиться, дать мне столь желанную передышку. Поэтому я не сопротивлялся манипуляциям с моим телом, просто не соображал, что происходит. Казалось, в данный момент, ничто в мире не способно сейчас меня хоть как-то задеть или заинтересовать.
И тут я ощутил боль, адскую, нестерпимую, смертельно унизительную боль от вторжения в собственный анус. Сознание резко прояснилось, душа взвыла внутри. Изо всех сил рванулся прочь, но избитое тело оказалось слишком слабым, а держащие меня ублюдки наоборот обладали неплохой физической мощью. Нет! Не сейчас, не когда я был уверен, что подобные унижения, весь этот ужас в прошлом, когда я почти смог всё это похоронить в памяти. Не когда я верил, что нахожусь в шаге от свободы. Не когда наконец обрёл силу, которой завидуют и боятся, и которой всё равно оказалось недостаточно.
Я не закричал. Не позволил ни единому звуку сорваться с разбитых губ. Перед глазами начала образовываться мутная пелена, и я зажмурился. Терпел, стиснув зубы и кусая в кровь внутренние стороны щёк. Эта мразь мечтает увидеть меня сломленным, разбитым, уязвимым. Хрен ему! Ни за что! Никогда не покажу ему свой боли и отчаяния. Не дождётся. Сдохну, но своего он не получит. У него не получилось этого, когда я был подростком, не получится и сейчас.
Руки ненавистного мне выродка шарили по моему телу, вызывая отвращение и тошноту. Мяли член, который был безучастен к его прикосновениям. Я же всеми силами старался отрешиться от реальности, чтобы не чувствовать толчков его члена внутри, с каждым из которых корчась в муках умирали гордость и достоинство. Я лелеял бушующую в душе ненависть, она помогала мне держаться. Мысль, что настанет тот день, когда Бес подохнет как собака, захлебываясь собственным дерьмом, помогала не свихнуться. И пусть сейчас не самый удачный момент, но я поклялся себе, что убью его, чего бы мне это не стоило. Дыхание Беса участилось, он захрипел, замер и, наконец, вышел из моего тела.
— Ты моя шлюха, Марк, — произнёс он, обойдя стол и обхватив меня за подбородок, — я владею тобой, но ты начал забывать это. Ты хороший боец, но, к сожалению, череда побед сыграла с тобой злую шутку. Ты поверил в свою неуязвимость и вседозволенность. Я пытался тебя осадить более мягкими способами, подстраивая мелкие неприятности, но тебя ничем не проймёшь. Ты перешёл границу, когда решился противостоять мне, и в случившемся сегодня виноват только ты.
Крепко сжав челюсти, я смотрел на него и молчал, потому что если бы открыл рот, то новой порции насилия и унижения мне было бы не избежать. Уверен, мои глаза и так сказали всё за меня, потому что я был неспособен контролировать ненависть, которой сочилась каждая пора покалеченного тела.
— Ты не поверишь, но я люблю тебя, Марк. По своему. И желаю тебе только добра, и мне больно видеть, как ты смотришь на меня сейчас. Я ведь не многого требую от вас всех, почти не вмешиваюсь в ваши жизни. Просто не огорчайте меня, не предавайте. Вот скажи, разве девчонка этого стоила?
— Да, — прохрипел я.
— Дело твоё, — пожал плечами выродок, — своё ты уже получил. И да, можешь не психовать, девица твоя мне не нужна, можешь не прятать больше. И не забывай, семнадцатого у тебя бой. Постарайся не разочаровывать меня больше, — с этими словами он поцеловал меня в губы, вызывая новую волну тошноты и дал своим шакалам знак, после которого меня завернули в халат и буквально выволокли прочь.
Протащив меня по нескольким коридорам, любовно швыркая обо все углы, амбалы втолкнули меня в одну из комнат, наградив напоследок несколькими ударами в корпус.
Цепляясь за стены, я дополз до ванной комнаты. Напряжение немного схлынуло и на смену ему пришло отчаяние. Горечь и отвращение рвались наружу безумным криком, воем раненного зверя. Но я не позволял себе этой слабости. Не здесь, где это может порадовать эту мразь. Я добрался до унитаза и меня стошнило. Выворачивало долго, лишая остатков сил. Потом еле доковылял до душа, где, сдирая кожу, остервенело тер тело, не обращая внимания на боль, сожалея, что нельзя помыться ещё и изнутри. Потому что произошедшее отравляло душу, подчистую лишая самоуважения. Мне никогда не отмыться от этой грязи. Я больше не мужчина, а просто оттраханное тело. С мужчинами так не поступают. Мужчина просто не позволит подобному произойти, он лучше сдохнет, но не даст сотворить с собой такое. А я не смог дать отпор, и потому не ощущал в себе ни грамма достоинства. Оно скончалось, когда Бес насиловал меня. И только ненависть, жгучая, чёрная и густая не давала мне взять нож и перерезать себе глотку. Я поклялся отправить ублюдка в Ад и найду способ сделать это.
«Вот скажи, разве девчонка этого стоила?» — раздался в голов голос Беса. Когда я узнал, что он выбрал её, то прекрасно знал, что ждёт девушку, но я и предположить не мог, чем её спасение обернётся для меня. Поступил бы я так же, если бы знал всё наперёд? И тут с ужасом понял — да. Это осознание потрясло меня, хотя, казалось бы, ничто уже не способно меня тронуть. Я бы просто не смог жить, зная, что ничего не сделал, чтобы защитить малышку. Я и так причинил ей много зла. И вся эта история началась не когда мы по-пьяни оказались в одной постели, а когда я ведомый жгучим любопытством разыскал её. Именно моё нежелание сказать себе «нет» в конечном итоге привело к тому, что она познакомилась с моими друзьями и оказалась на этом приёме. Всё началось по моей инициативе, и я не имел никакого права отдавать её на растерзание Бесу. И с изумлением понял, я не жалею об этом. Наверное, впервые в жизни я совершил хоть немного достойный поступок. И пусть расплата оказалась чудовищной, но я не жалею.
Это бальзамом пролилось на остатки истерзанной души. Я смог защитить её! Вслед за этими открытиями пришло понимание и других истин. Алина не пережила бы насилия. Слишком хрупки её психика и душевная организация. А мысль, что малышки не станет, казалась намного ужаснее случившегося. И меня шарахнуло ужасающим осознанием, Лёха был прав — я влюбился, как мальчишка. Эта одержимость ею, постоянные мысли о ней, непреодолимая тяга к ней… Теперь всему этому нашлось объяснение, я просто люблю её. Никогда не знавший и не желавший этих чувств, я не понимал их, не принимал. Отвергал всеми силами. И только сейчас, в момент наивысшей уязвимости, когда просто не было сил на борьбу с собой, я смог всё понять. Но это открытие меня совсем не радовало. Мне не нужны эти чувства, я не имею на них права, мне банально нечего ей дать. Да чёрт, я сам себе не принадлежу! Я не готов отдать её на пробу Бесу, чтобы получить добро на отношения. Да и после всего, что я натворил… Всё заранее обречено.
Эти мысли стали последней каплей, и я взвыл. Просто не мог больше держать в себе всю горечь, отчаяние и ужас. Последний раз я плакал на похоронах родителей. После, всегда, как бы погано не было, держался. До этого момента. И вот сейчас, я сидел под горячими струями воды, трясся всем телом, а по щекам бежали слёзы о которых никто, никогда не узнает.
Когда приступ слабости прошел, я хрен знает какой раз намылил тело, а после покинул душ и натянул одежду, подготовленную «заботливым» хозяином дома. Больше всего мне сейчас хотелось домой и отказывать себе в этом желании я не собирался. Мне нужно время прийти в себя. Всё осознать, принять и переварить, чтобы хотя бы внешне походить на прежнего Марка Преображенского. Хотя знал, этот день во многом расколол мою жизнь на до и после, и прежним мне уже никогда не стать.
========== Глава 18. ==========
Алина.
Жизнь в глуши оказалась тем ещё испытанием. Хоть я и была родом из маленького городка, но блага цивилизации всегда были под рукой. Здесь же не было почти ничего. Даже света.
Первым делом я переоделась в одежду парня, которая была мне прилично велика. Потом пристально изучала припасы. Есть, конечно, можно, но аппетита эта гадость из банок не вызывает. А возможность добыть воду из колодца казалась чем-то и вовсе из ряда вон. Если хоть кто-то не появится в ближайшие дни, то я долго не протяну. Лишнее подтверждение этому я получила при попытке затопить печь. Сначала деревяшки упорно не хотели гореть, а потом я чуть не задохнулась от повалившего в дом дыма. Но спустя три часа сплошного кошмара в печи горел огонь, и у меня было почти целое ведро воды.
Но главным оставался вопрос: неужели все эти ужасы Марк говорил серьёзно? Сейчас, когда очарование дома-дворца меня отпустило, я начала думать куда рациональнее. Ну, можно предположить, что Марк и Лёха сговорились, но Вика почти всегда была на моей стороне. Значит, парень не соврал. Только в моей голове такое укладываться не хотело. Это же реальная жизнь, а не бандитский фильм. Неужели люди, у которых и так всё есть, могут на самом деле быть способны на такое? Зачем им это? Тут же сам собой возникал ответ: пресыщенность, скука, вседозволенность, ощущение безграничной власти. Причин может быть много. Сейчас я была склонна верить Марку, но всё равно злилась на него. Нельзя что ли было найти место получше этого? А мой телефон: как я без него? Мне же наверняка будут родители звонить! Да они с ума сойдут, когда я не отвечу много раз к ряду!
А ещё, глядя на чернеющий совсем вблизи лес, я много раз обругала себя за то, что в своё время увлекалась чтением страшилок и различной крипипасты. Хоть разумом и понимала, что всё это чушь, но чем ближе была ночь, тем с большим беспокойством я смотрела на лес. Казалось, что того и гляди из темноты выйдет нечто, чтобы сожрать меня. Хотя в этих опасениях была своя доля истины. Нет, чудовища там вряд ли водятся, а вот какое-нибудь хищное зверьё запросто. Я банально не знала, что обитает в наших лесах.
В общем, жизнь тут была совсем не сахар. Помимо того, что не было никаких условий, меня постоянно донимали собственные мысли. Мне нечем было особо занять себя, не с кем поговорить, чтобы отвлечься. Воспоминания, болезненные и горькие сводили с ума. Зачем, какое дело Марку до моего благополучия, если он лично смешал меня с дерьмом? Если мне ежедневно приходится ломать себя, наступать на горло страхам и жизненным убеждениям, только чтобы никто не понял, чего мне стоил его поступок. Так какого чёрта теперь он играет в благородство? Говорят, время лечит, тогда почему мне не становится легче? Почему мне всё так же больно и горько, когда я вспоминаю ту летнюю ночь? От чего до сих пор ноет сердце, стоит мне его увидеть? И как бы мне не хотелось это признавать, я беспокоилась за него сейчас. Не будет ли у него проблем из-за того, что он вытащил меня от туда?
За мной приехали спустя пять дней. Алексей. Он был немногословен. Вручил мне телефон, который мне обещал Марк. Надо заметить, не чета моей древней мыльнице. Отвёз к общежитию и был таков.
Конечно же, первым делом, я, схватив паспорт, отправилась восстанавливать сим-карту. После позвонила родителям и долго объясняла обеспокоенным родственникам, что просто потеряла телефон и позвонить возможности не было. Это была ложь наглая и неумелая, но иначе было нельзя. Конечно же, они поверили, но всё равно в голосах я слышала нотки обиды. Потом я набрала Свете: её телефон был отключен. А вот Вика откликнулась спустя пару гудков. Девушка сказала, что сейчас занята и скоро приедет ко мне, как освободится.
Приведя себя в порядок, я мерила шагами комнатушку. Необъяснимое беспокойство не давало мне покоя. Где Светка? Ведь она из той породы людей, что никогда не выключают телефон. Для них севший аккумулятор гаджета равносилен вселенской катастрофе. Так же беспокоил Марк. Почему он прислал Алексея, а не приехал сам? Ему настолько неприятно видеть меня? Или причина в чём-то другом?
Вскоре появилась Вика и буквально с порога оглушила меня новостью. Света в больнице — её изнасиловали. Меня охватил ужас. Именно об этом говорил Марк, когда уволок меня с банкета. Неужели некий мистер «мне всё можно» выбрал её, когда я сбежала? К сожалению, как бы я не надеялась, что это что-то другое, Вика подтвердила мои опасения. Именно потому, что ребята знали, что во время каждого такого банкета хозяин дома выбирает себе новую жертву, они и не хотели, чтобы я там была. Они, как оказалось, небезосновательно беспокоились обо мне. И после моего «исчезновения» выбор старого извращенца пал на мою подругу.
Естественно, я захотела видеть её немедленно, и Вика отвезла меня к ней. Видеть вечную кокетку Свету такой было ужасно. Из неё словно ушла вся жизнь. На лице, руках и — я уверена — на всём теле, были синяки, а взгляд был пустым. Лишь когда она наконец поняла, что в палате кто-то есть, посмотрела сначала с животным ужасом, а, осознав, кто перед ней, вцепилась в меня и в голос разрыдалась. Она безостановочно повторяла, что не сможет с этим жить, что не хочет теперь жить. Что ей этого никогда не забыть и не отмыться от этой грязи. И, вообще, она не понимает за что с ней так. Чем она заслужила это? А я обнимала её, гладила по голове и не знала, что ответить. Меня душили слёзы. Моя бедная подруга! Как же так?! Ничем ты этого не заслужила. Просто есть на свете мрази, которым закон не писан. Я понимала, что не при чём тут, но почему-то всё равно ощущала глупую вину. Мне было больно за неё, на душе было невообразимо погано.
Покинула я подругу спустя почти два часа и нос к носу столкнулась с Севой. Впервые я вспомнила о парне, который нас туда привёл. Он должен был защищать её!
— Алина! — подскочил он ко мне и вцепился в руку, — поговори со Светой! Я её очень люблю! Объясни ей это! Скоро её выпишут, мы будем жить вместе, поженимся. А то она не хочет меня видеть, говорит, что это я во всём виноват. Но у меня не было выбора! Ему не говорят «нет». Я ничего не мог поделать. Я надеялся, что он выберет не её, ведь она не в его вкусе…
Меня же словно током прострелило. Наконец до меня дошло, почему он достал лишнее приглашение. Парень заранее всё знал и готовил участь Светы для меня. Не вмешайся тогда Марк, у него всё бы получилось. Я с ужасом смотрела на того, кто изначально намеревался отдать меня в жертву. И, судя по изменившемуся лицу, он верно истолковал мой взгляд.
— Ты всё мог, — жёстко отрезала я. — Для начала мог просто не брать нас с собой. Но ты возомнил, что имеешь право играть чужими жизнями! Ты ведь рассчитывал, что на месте Светы окажусь я, верно?
— Я люблю её…
— И потому ты решил, что можно принести в жертву меня? — спросила я в бешенстве, он лишь стыдливо отвёл глаза. — И когда не получилось, ты отдал её на растерзание?
— Ты не понимаешь… — беспомощно прошептал парень. — Я правда ничего не мог сделать. Но теперь всё позади, и мы с ней можем…
— Какое же ты ничтожество! — брезгливо выплюнула я. — Твоя любовь ни хрена не стоит. Более того, упаси Бог от такой вот любви! Ты мог, просто не захотел, потому что жалкий трус. И не с тобой, мразь, сотворили всё это. Я верю, что когда-нибудь Света это переживёт, но я сделаю всё возможное, чтобы ты, ублюдок, даже подойти к ней не мог.
С этими словами я развернулась и пошагала прочь. Во мне кипели чувства, очень похожие на ненависть. Мне безумно хотелось вцепиться в морду этого жалкого недопарня. Но для себя я решила — он того не стоит. Только руки марать, ведь этот имбецил действительно не понимает масштаб катастрофы.
***
На Рождество Вика позвала меня к ним с Алексеем в гости. Народу собралось совсем немного. И Марка среди них не было. Это заставило меня нервничать. Особенно после произошедшего со Светой. Потому я и устроила настоящий допрос подруге. Вика утверждала, всё с ним в порядке, просто занят немного. Но я не верила. Она отводила при этом глаза. Тогда-то я и решилась на немыслимый с моей точки зрения поступок: позвонила парню. Но он просто сбросил вызов и так и не перезвонил. Понятно, общаться со мной он не хочет. Стало очень неприятно и даже немного обидно. Я тут себе места не нахожу, а он просто поднять трубку не хочет.
Новогодние праздники остались позади и снова наступила пора учёбы. Свету выписали ещё до начала занятий, но девушка категорично заявила, что больше учиться тут не будет. Просто не может оставаться в этом городе. Я пыталась её отговорить, мне не хотелось терять подругу, но она оказалась непреклонна. Перевелась в институт другого города. В какой-то степени я её понимала, но всё равно было до слёз тяжело прощаться. Катя, которая вернулась к самому началу обучения, была в шоке после телефонного разговора с подругой. Света сама хотела ей всё рассказать и очень просила всех нас не распространяться о причинах её перевода. И мы молчали, в душе надеясь, что ей хватит душевных сил оправиться от психологической травмы.