— Это мы называем 3D сердцем, так как оно не плоское, а имеет множество граней.
— Круто, — сказал Майк.
— Это действительно красиво, — соглашается Дэнни.
— Спасибо. Это моя фишка. У большинства художников есть своя особенность, которой они известны. Уорхол использовал промокшие чернила, чтобы подписывать свои работы. Ромеро Бритто использует эксцентрические цвета, и когда вы смотрите на одну из его скульптур или картин, не возникнет сомнений, чья это работа. Даже если они создают что-то другое, благодаря намеку, вы узнаете автора. Моя особенность — сердца. Я рисую их... создаю скульптуры ... Это мой «Калейдоскоп сердец». Это моя отличительная черта.
— Ооо, — восклицает Мэй. Она тянет руку, чтобы прикоснуться к сердцу, но передумывает и опускает ее.
— Возьми его, — говорю я.
— Нет, я не хочу его разбить. Оно такое красивое.
— Возьми. Ты можешь оставить его себе.
Глаза Мэй расширились.
— Ты мне его даришь?
— Да.
— Но, что, если я разобью его? — спрашивает она, нерешительно поднимая сердце, поворачивая его много раз, при этом создавая небольшие радуги по всей комнате.
— Ну, — говорю я, поднимая свой взгляд на Оливера, пристально наблюдающего за мной. — Это сердце. В какой-то момент оно обязательно разобьется. Рано или поздно кто-нибудь придет и разобьет его, это можешь сделать и ты. — Я замолкаю, мое сердце бешено бьется в груди, поскольку пристальный взгляд Оливера становится серьезным, а я стою загипнотизированная им, пытаясь освободиться от его чар. — Кроме того, я знаю девушку, которая сделала это сердце, и, если оно разобьется, она сделает новое. — Подмигивая ей, обращаюсь ко всему классу. — А теперь поговорим о картинах.
Взгляд Оливера прожигает во мне дырки в течении следующего часа, но я отказываюсь смотреть на него. Дети рисуют разные вещи: Мэй рисует сердце, Майк — эмблемы Лос-Анжелес Лейкерс, Дэнни — рыб. Все они освоились с кистью и холстом перед ними. Подхожу к каждому, помогая им усовершенствовать их движения, изучить и управлять весом своих рук. Когда заканчивается урок и наступает время вернуться каждому в свою палату, они благодарят меня, говоря уже о следующем уроке. Чувствую облегчение и тепло, которое длится всего лишь три минуты, прежде чем Оливер подходит ко мне, пока я убираю класс.
— Разбитые сердца, — говорит он, скрипя зубами. — Это логично.
— Это не разбитые сердца, это «Калейдоскоп сердец», — поправила его я.
— Какая разница, ты делаешь их из осколков.
Я медленно подхожу к нему, достаточно близко, чтобы почувствовать его теплое дыхание на своем лице, наклоняя голову, впиваюсь в него ожесточенным взглядом.
— Разница в том, что они уже сломаны, и я использую осколки, чтобы восстановить сердца. Каждое сердце должно иметь второй шанс, возможно, оно опять будет разбито. Но поскольку оно уже разрушено, большая вероятность, что будет не так больно, когда оно разобьется во второй раз.
Его глаза всматриваются в мое лицо, как будто в поисках другого ответа. Мы смотрим друг на друга долгое время, достаточно долго, чтобы мое сердцебиение ускорилось. Достаточно долго для того, чтобы он обхватил меня руками за шею и притянул к себе, обрушая свои губы на мои. Моя решимость покидает меня, когда мои руки погружаются в его волосы. Я тяну его ближе к себе, наши языки сплетаются в страстном танце. Он глубоко стонет мне в рот, и горячая волна проносится по всему моему телу, стремясь в сторону бедер. Не могу вспомнить, когда у меня был такой поцелуй. Я чувствую, что плыву и тону одновременно.
Когда мы отстраняемся друг от друга, оба тяжело дышим, и я чувствую, что все мое лицо пылает. Еще мгновение я смотрю на него — на его взъерошенные волосы, мой взгляд скользит по его губам и слегка кривоватому носу, на ямочку на подбородке. Смотрю в его ярко–зеленые глаза, которые меня уже давно очаровали. И тогда реальность обрушивается на меня, словно мяч брошенный из ниоткуда, и я отступаю от него.
— Этого не должно было случиться, — говорю я, бросаясь мимо него, прежде чем он сможет среагировать. Он не последовал за мной, и это хорошо. И даже если часть меня хотела, чтобы он побежал за мной, я не ждала, что так будет. Он никогда так не делал.
Глава 10
Оливер
Прошлое…
Теперь я могу многое рассказать об эволюции и о том, какими прекрасными могут вырасти гадкие утята. Вот, что я чувствовал по отношению к Эстель, когда приехал домой на летние каникулы. Я только развез пьяные задницы Дженсена и Джуниора по домам, паркуясь у дома Вика. Он был не в лучшей форме, чем они. Я же бросил пить, когда узнал, что может сделать алкоголь с печенью. Парни напоминали мне об этом дерьме всю ночь, делая ставки, сколько ещё я продержусь, пока я попивал пиво, которое мне дали несколько часов назад. В то время, как они были заняты, напиваясь и подкатывая к сомнительным девушкам, я строил планы, которые касались Триш и её головы между моих ног. Она была моделью и практически мечтой любого мужчины.
Вздохнув, я поднял Вика, зная, что он не доберётся до своей комнаты без моей помощи. Раздражало, что я должен нянчить трёх парней, которые знают, как обращаться с выпивкой, но этой ночью, они действовали как неопытные девчонки, которых мы раньше высмеивали на вечеринках. Я открыл дверь, и Вик, невнятно пробормотав благодарности, направился к своей комнате.
Покачав головой, я повернулся и запер за собой дверь, убирая ключ в один из цветочных горшков, которые его мама держала снаружи. Спускаясь по ступенькам, улыбнулся мысли о Триш, о её больших сиськах, упругой заднице, о том, как она сосала мой член. Когда я дошёл до конца дома, остановился и понял, что идти домой мне придётся пешком. Дом моей матери был всего в нескольких кварталах отсюда, но я все ещё думал вернуться в дом и остаться на ночь. Мое внимание привлекли звуки тихого плача. На мгновение я подумал, что мне показалось. Было темно и поздно, время, когда нормальный человек уже спит. Но потом, откинув свои длинные волосы назад, которые порыв ветра бросил мне в лицо, я услышал плач снова и остановился.
Осмотревшись, понял, что звуки доносились со стороны дома Вика. Я замер на мгновение, надеясь, что это была не миссис Рубен. Прошлый раз, когда мне пришлось успокаивать плачущую мать лучшего друга, мне пришлось удирать из Доджа. Неохотно, я поднял глаза и увидел маленькую фигурку, сидящую на крыше дома. Открывшийся мне вид, почти сбил меня с ног, отчасти это из–за того, что мне пришлось задирать голову, чтобы рассмотреть получше, но в основном, потому, что я мог поклясться, что это Эстель, только этого не могло быть. Девушка, сидящая там, была не ребёнком. Но потом меня осенило, когда я в последний раз видел Эстель? Я прищурился, пытаясь рассмотреть получше, но не смог. Подойдя к задней части дома, я залез на дуб, по которому поднимался миллион раз, и шагнул на крышу. Она сидела с поникшей головой, её длинные волнистые волосы, падали ей на плечи, закрывая лицо.
Когда я сел рядом с ней, она подпрыгнула с визгом. Удивление и страх отобразились на ее печальном лице. Я знал Эстель с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, я никогда не видел её такой. Даже когда она не получила главную роль в "Щелкунчике", репетируя несколько месяцев. И сразу предположил, что причиной её слез был разрыв с парнем. Моя кровь вскипела при мысли о том, что какой–то неудачник делал это с ней.
— Что случилось? — спросил я, она вытерла слезы и покачала головой. Её лицо больше не было мокрым, за исключением слез, собравшихся у ее губ. Я никогда не замечал, насколько они были пухлыми. Я никогда не замечал, как порозовели её скулы или как она хмурит брови, когда смотрит на меня. Я бы никогда не заметил, как очаровательны её глаза. Множество оттенков делали их похожими на кусочки мрамора, которые я собирал, будучи ребёнком. Мой взгляд медленно опустился к её шее, я заметил, как она сглотнула, затем к груди, которая теперь была полной, не такой, как в прошлый раз, когда я видел её в купальнике, тогда она была плоскогрудой. Иисус Христос, эта девушка горяча.
То, как она прочистила горло, вернуло мое внимание к ней, положив конец извращенному рассматриванию её повзрослевшего тела.
— Ты так выросла, — сказал я, прежде чем смог остановить себя, поежившись от звука моего голоса, таким нуждающимся, хриплым и, черт бы его побрал, отчаянным. Я ожидал, что она закатит глаза, как обычно делала, но эта девушка, эта долбаная девушка посмотрела на меня и улыбнулась самой сексуальной улыбкой, которую я когда–либо видел. Я только что был на вечеринке полной горячих и улыбающихся девушек, но улыбка Элли была медленной и чувственной, хотя она не прилагала никаких усилий для этого. Это просто была её улыбка, та которую видел столько, сколько себя помню. Пользоваться такой улыбкой, этой ее повзрослевшей версией было незаконно.
— Ты подкатываешь ко мне? — спросила она соблазнительным тоном, который поразил меня до чертиков.
— Это зависит... — сказал я, пододвигаясь к ней, забыв, что нахожусь в доме своего лучшего друга и это его младшая сестра. Пришедшую мне было в голову мысль о том, что Вик может нас найти, я сразу же отогнал. В тот момент под небом, полным звёзд, вместе с грустной Эстель, все, о чем я мог думать — это заставить её улыбаться.
— От чего зависит? — прошептала она.
— Сработает ли это, — прошептал я в ответ, гладя её по спине. Мне не стоило этого делать, потому что теперь я знал, что на ней нет лифчика под её тонкой кофточкой, и это знание разбудило все, что находилось у меня ниже пояса.
Она мягко покачала головой, её глаза метались между моими глазами и губами, как будто она представляла мои губы на своих. Мне не должна нравится эта идея.
— Нет, — сказала она наконец.
— Почему ты плачешь? — спросил я, убирая волосы ей за ухо, чтобы лучше рассмотреть её. Покачивание её ноги привлекло моё внимание, и я увидел, что она одета в юбку.
— Что черт возьми произошло?
— Я в четвертый раз ушибла колено в танце и, когда сегодня пошла к доктору, думала, что мне снимут бандаж как в прошлый раз, но он сказал, что у меня разрыв крестообразной связки левого колена, и я не смогу танцевать, — сказала она хриплым шепотом. Элли отвернулась, а я заметил новые слёзы, собирающиеся в уголках её глаз. — Мои мечты о Джуллиарде исчезли. Не то чтобы у меня был реальный шанс, но теперь все разрушено.
Мне нечего было ответить. Всю свою жизнь Эстель танцевала и рисовала, но танец был её страстью, её светом. В её танце вы могли увидеть её чувства, что при этом испытывала и как она это любила.
— У тебя впереди целый учебный год, Элли. Не отчаивайся. Ты сама сказала, такое случалось и раньше, — сказал я, вытирая её слезы. Она посмотрела на меня и покачала головой, но не отклонилась.
— Не так, как сейчас, — прошептала она, слизывая слезы со своих губ. — В этот раз для меня все кончено. Я знаю это.
Я прижал её к своей груди, позволяя выплакаться, это было все, что я мог сделать.
— Мне так жаль, цыпленок, — прошептал я, целуя её в макушку. Этот жест можно было расценить как братский, если бы я не закрыл глаза и не вдохнул запах её волос, представляя, как они раскинутся по моей подушке.
Она отстранилась и посмотрела на меня, вытирая слезы.
— Почему ты здесь? Разве ты не должен быть на одной из тех безумных вечеринок, о которых постоянно говоришь?
— Я был, привёз Вика и услышал, как ты плачешь.
Она кивнула перед тем, как снова взглянуть на меня.
— Итак, я выросла, — сказала она, повторяя мои слова, и улыбнулась с блеском в глазах, что заставило мою грудь сжаться, а джинсы натянуться.
— Да, выросла.
Она наклонилась ближе так, что наше дыхание слилось воедино. Если кто–то из нас подастся хоть на сантиметр вперед, наши губы соприкоснутся, и, о Боже, как же я хотел этого.
— О чем ты думаешь? — спросила она, ее дыхание щекотало мои губы.
— О вещах, о которых не должен думать, — прошептал я в ответ, опустив глаза на её губы, задаваясь вопросом, как это будет чувствоваться.
— Например? — спросила она, и её дыхание чувствовалось на моих губах.
Я закрыл глаза и откинулся назад.
— О вещах, о которых девятнадцатилетний не должен думать с шестнадцатилетней.
— Ты ведёшь себя так, будто намного старше меня, — мы по–прежнему говорили шепотом, пытаясь сохранить это сумасшествие в секрете.
— Я достаточно взрослый, чтобы знать лучше, — ответил я, наклонив голову ближе и слегка коснувшись её губ, потом провел ими в сторону, пока не добрался до уголка ее рта, и поцеловал ее там.
— Мне всегда было интересно, как это будет чувствоваться, — глубоко вздохнув, сказала она, когда мои губы скользили по ее губам.
— Ты никогда не целовалась с парнем? — спросил я, отклонившись. Что, черт возьми, не так с парнями в ее школе? Я даже не поцеловал её. По крайней мере, не по–настоящему.
Элли тихо рассмеялась и посмотрела на меня так, будто у меня выросли рога.
— Я имею ввиду, как это будет чувствоваться с тобой, — она смущенно улыбнулась и перевела свой взгляд на пространство между нами, туда, где соприкасались наши руки.
— Ты думала об этом? — улыбаясь, спросил я, желая, чтобы её признание не делало меня счастливым, но оно делало.
— Часто, — сказала Элли, пытаясь скрыть улыбку.
Тяжело вздохнув, я провел рукой по волосам и оглянулся на открытое окно. Мне нужно сменить тему. Я не мог думать о её желании поцеловать меня или о том, чтобы сделать с ней намного больше.
— Не могу поверить, что ты выбралась сюда с этим гипсом. Позволь мне помочь тебе вернуться обратно.
Я предложил ей руку и помог встать, глядя вдаль, концентрируясь на звуках океана, на чем угодно, лишь бы не смотреть на неё. Наши руки по-прежнему были переплетены, и я все ещё мог чувствовать её пристальный взгляд, обращённый на меня. Знал, что если взгляну на неё, то поцелую её по полной программе, погрузив свой язык в ее рот и посасывая ее пухлые губы. Я знал это. Но я не мог. Это было неправильно по отношению к ней и к Вику.
— Готова? — спросил я, когда потянул её за руку в направлении окна. Я смотрел, как она забралась в комнату, не оборачиваясь в мою сторону. Попрощавшись с ней, я уходил, когда она окликнула меня. Я вернулся и просунул голову в окно.
— Ты вернёшься завтра? — спросила она, и в её глазах светилась надежда.
Я взглянул на небо, надеясь, что оно скажет мне, что это была плохая идея. Вздохнув, снова посмотрел на неё.
— Я ни о чем не могу думать, кроме как об этом. — И это было правдой. В течение этого месяца я возвращался каждую ночь, после того, как ребята расходились, и рассказывал Элли все о наших приключениях. Большинство моих рассказов были наполнены предупреждениями, чего девушка не должна делать на вечеринке, поэтому, несмотря на влечение, которое я к ней испытывал, я наставлял ее как старший брат. Было тяжело держаться от неё подальше, поэтому я возвращался каждую ночь. Я полюбил наши лёгкие разговоры обо всем и ни о чем. Мне нравилось, когда она считала, что шутки у меня хреновые, и как её глаза блестели, когда я рассказывал хорошие. Но в некоторые вечера она прислонялась ко мне и спрашивала, поцелую ли я её, когда ей исполнится восемнадцать, и чтобы я сделал, если бы она была незнакомкой из моего колледжа.
Это были сложные вопросы, из–за которых я не мог мыслить здраво. Я пытался уклониться от них, улыбаясь и смеясь. Никогда не говорил ей, что, если бы она была незнакомкой из моего колледжа, я бы набросился на неё. Никогда не говорил, что если бы ей было восемнадцать, то нарушил бы своё правило и принял бы последствия. Я всегда говорил ей, что встречался лишь со зрелыми женщинами, потому что с ними было легко и они не ожидали от меня большего. Я сосредоточился сперва на школе, потом на колледже и лишние проблемы мне ни к чему. На это она всегда отвечала мне хмурым взглядом, как будто хотела бросить мне вызов и изменить моё отвращение к настоящим отношениям. Отчасти мне хотелось, чтобы она приняла этот вызов, просто чтобы посмотреть, насколько сильно она будет стараться, даже если знал, что исход будет тем же.