— Ты будешь говорить, когда тебе скажут, — произносит Люциус, а я содрогаюсь от боли. Злобный, высокомерный, мстительный ублюдок.
— Она слишком гордая, и только Богу известно, почему, — его голос сочится насмешкой, а сам он ухмыляется мне. Он говорит с Беллатрикс, но слова предназначаются мне. — Можно подумать, что маггла лишь отчасти смущена присутствием таких чистокровных, как мы.
— Я не маггла… — начинаю было я, но Люциус заставляет меня опять прикусить язык. Зубы больно впиваются в плоть, я чувствую во рту вкус крови.
Беллатрикс зловеще посмеивается.
— Ну, тогда, для начала, тебе нужно сломить ее дух, — ее глаза сверкают от возбуждения. — Физическая боль — прекрасный инструмент, мне ли не знать? Нет ничего более эффективного, чтобы быстро сбить с девчонки спесь.
Она — зло. Извращенное. Абсолютная и законченная психопатка.
— И, конечно же, — безжалостно продолжила она, — так будет веселее!
Долохов смеется. Противный, грубый и резкий звук. Люциус слегка улыбается и говорит ей, кивая на меня:
— Приступай.
Я смотрю на него, ужас сковывает грудь, не давая вздохнуть, и, кажется, что сердце сейчас остановится.
Но он только шире улыбается, когда читает эти эмоции на моем лице.
— Давай, Белла, — он растягивает слова, будто забавляется. — Покажи нам, как надо действовать.
Не могу поверить! Если он хочет причинить мне боль, то почему не сделает это сам?
— Трус, — шепчу я.
Он видит меня, в то время как другие — нет. Улыбка мгновенно исчезает с его лица, когда он читает по моим губам.
Беллатрикс подходит ко мне, наклоняется и заглядывает мне в лицо. Я выдерживаю ее безумный взгляд, стараясь выглядеть безразличной.
— Ты, кажется, вспотела, — с презрением говорит она. — Здесь слишком жарко для тебя? Я почему-то думала, что эта камера находится на северной стороне.
Она обратила на это внимание? Мне так жарко, мои волосы прилипли к влажной шее.
— Наверное, на тебе слишком много одежды.
Нет. О, Боже мой, нет!
Я застываю. Паника охватывает меня.
Я смотрю на Люциуса, ожидая, что он остановит Беллу, как ранее остановил Долохова. Но, нет, он молчит. И, чуть нахмурившись, смотрит на Беллатрикс.
Она выпрямляется.
— Вставай, грязнокровка, — приказывает она. — Это невежливо, сидеть в присутствии тех, кто выше тебя.
Она так похожа на Люциуса. Может быть, он женился не на той из сестер Блэк? Господи, какой дьявольский союз тогда бы был!
— Как вы думаете, почему я до сих пор на полу? — тихо произношу я. — Я не вижу здесь никого, кто «выше» меня.
Она продолжает улыбаться, глядя на меня.
— Боже мой, — с притворным сочувствием в голосе говорит она. — У девочки, оказывается, были соображения по поводу ее положения. А, впрочем, неважно, я найду способ это исправить.
Она направляет на меня свою палочку.
Я вздрагиваю, потому что по спине проходит волна боли. Потом еще. И еще.
И опять.
И с каждым разом становится все больнее и больнее.
Вставай, Гермиона. Оно того не стоит.
Я заставляю себя подняться на ноги. Я едва могу стоять, но боль ушла.
Я смотрю на них. Беллатрикс победно улыбается. Долохов смеется надо мной. Лицо же Люциуса словно застывшая маска.
— Она, конечно, упрямая, — говорит Беллатрикс. — Но, если ее раздеть, то справиться с ней будет проще, — она поворачивается к зятю. — Хочешь сам это сделать, Люциус?
Он кривит рот в отвращении.
— Уволь, Белла. Я только полчаса назад поел.
От этих слов по-настоящему больно. Они — как пощечина. Не знаю почему, но мне это неприятно. Он так старается заставить меня почувствовать себя настоящим дерьмом.
— Как хочешь, — Беллатрикс пожимает плечами, поворачиваясь к Долохову. — Антонин? Я знаю, тебе это… нравится. Ты можешь это сделать.
Долохов подходит ко мне, ликующе потирая руки. Я буквально чувствую, как мой желудок сворачивается. Я отшатываюсь назад, но он лишь посмеивается, наслаждаясь этой игрой.
Отойди от меня, не трогай меня, я не хочу, чтобы…
Я спиной наталкиваюсь на стену. Вжимаюсь в камень, а Пожиратель Смерти стоит передо мной так близко, что я чувствую его зловонное дыхание. От этого хочется блевать.
— Я собираюсь сполна насладиться этим, — он практически облизывает губы в предвкушении.
Я не дам ему сделать это!
Не позволю им!
Его рука проникает под мою футболку и ложится на мой живот. Все мои мышцы невольно напрягаются. Я не выдерживаю. И пинаю…
Он отскакивает назад, издавая громкий рев, и хватается за пах. Беллатрикс визжит от смеха. Я смотрю на Люциуса, чтобы увидеть его реакцию на «неповиновение» с моей стороны.
Уголки его губ едва заметно приподнимаются, как будто он подавляет желание рассмеяться.
— Ах ты, маленькая сучка! — ревет Долохов, прерывая их чрезвычайно веселую реакцию. Он делает движение в мою сторону, но Люциус хватает его за руку, прежде чем тот успевает дотянуться до меня.
— Ну-ну, Антонин, не принимай это близко к сердцу, — успокаивающе говорит он. — Ты должен понять ее. В конце концов, какая уважающая себя женщина позволила бы тебе приблизиться к себе без должной оплаты?
Беллатрикс усмехается, пока Долохов краснеет от негодования.
Она направляет на меня свою палочку, и я падаю на пол. Я пытаюсь пошевелиться… но мышцы слабые и вялые.
Это, определенно, то же самое заклинание, которое Люциус наложил на меня в лесу.
Ненавижу. Больше чем заклинание связывания, потому что сейчас мое тело все еще может двигаться, если кто-нибудь захочет этого. Они могут повернуть и положить меня так, как им удобно, и у меня не будет выбора, кроме как подчиниться.
Я падаю на бок. Думаю, это гораздо лучше, чем упасть на спину. По крайней мере, так я хоть могу видеть всю камеру.
Я смотрю на Люциуса, отчаянно желая, чтобы он предпринял что-нибудь, что угодно, чтобы помочь мне. Но он даже не смотрит на меня. Куда угодно, но только не на меня.
Трус.
Это единственная мысль, что утешает и успокаивает меня.
— Продолжай, Антонин, — бесстрастно говорит Белла. — Теперь она не будет сопротивляться, можешь быть уверен в этом.
— Это действительно так необходимо, Белла? — спрашивает Люциус, глядя на нее с выражением крайнего неодобрения. — Мы выше этого. Она же маггла, в конце концов…
— Ты сказал, что она слишком гордая, — бросает она. — А какой наилучший способ сломить гордость? Как ты сказал, она всего лишь маггла. Это делает ее чуть лучше животного. А животному не нужна одежда. Логично?
Он не отвечает, но согласно кивает.
Этот кивок — еще один пункт к моему списку причин ненавидеть его.
Я внутренне содрогаюсь, когда Долохов склоняется надо мной, мучительно медленно избавляя меня от каждого предмета одежды. По коже побежали мурашки, и… нет, нет, НЕТ! Этого не может случиться. Я хочу к маме и папе. Я не могу позволить им увидеть меня голой, они не могут, нет…
Люциус не смотрит на меня.
Я же не отрываю от него взгляда. Хотя, я делаю это в большей степени для того, чтобы отвлечься, чем по каким-то иным причинам.
Я так сильно его ненавижу. Я цепляюсь за это чувство, чтобы сохранить рассудок.
Смотри на меня, трус!
Хлопья засохшей крови сыпятся на меня, когда мою футболку снимают через голову. Стоп, не надо. Пожалуйста, прекратите!
Я бы молила их, если бы могла говорить.
Он снимает с меня грязные джинсы. Медленно, сантиметр за сантиметром, обнажая мои ноги.
Когда я думала о том, что неплохо было бы переодеться, я вовсе не это имела в виду.
Люциус все еще не смотрит на меня. Его взгляд блуждает где-то на полпути ко мне.
Смотри на меня. Смотри на то, что ты не хочешь прекратить.
Настала очередь моего нижнего белья, и дыхание Долохова учащается. Меня могло бы вырвать, если бы было чем.
Я смотрю на Люциуса, слезы текут по щекам от унижения. Он ведь не посмотрит на меня. А почему нет?
Почему?
СМОТРИ НА МЕНЯ!
«ТРУС!» — кричу я про себя, вложив всю ненависть в это маленькое слово.
Его лицо омрачается. Он ведь слышит, о чем я думаю. Отлично. Тогда, возможно, он сможет почувствовать всю силу моей ненависти и злости.
Холодная, липкая рука ложится на мои ребра, а я даже не могу вздрогнуть. Боже, как это низко! Неужели Долохову недостаточно того, что ему позволили раздеть меня?!
Но едва он коснулся меня, как тут же отдернул руку, словно обжегшись.
— Я позволил тебе смотреть на нее, но ты не можешь ее трогать, — Люциус направил палочку на Долохова. — Она грязнокровка, помни это. Попытайся сохранить хоть какое-то достоинство.
— О, да ладно, — умоляюще начал Долохов, но Беллатрикс оборвала его.
— Нет, Антонин, таких, как она, трогать нельзя. Сам знаешь.
Если бы я могла, то задрожала бы.
Долохов неохотно отходит от меня, и я чувствую, как мое тело сотрясает дрожь. Знакомое ощущение — значит, я снова могу двигаться. Я сажусь так быстро, как только могу, прижимая колени к груди в попытке прикрыться.
Я смотрю на них. Снизу — вверх. Долохов плотоядно смотрит на меня. Беллатрикс злорадно улыбается. Выражение лица Люциуса невозможно прочесть.
Мне жаль, что я не владею Легиллименцией, как он. Я бы все отдала, лишь бы узнать, о чем он думает. Я никогда еще не встречала настолько сложного и скрытного человека.
— Итак, — Беллатрикс поворачивается к Люциусу, — что нам нужно узнать у нее в первую очередь?
— Какие отношения у Поттера с его родственниками, — бросает он будничным тоном. — Пока что она нам ничего не сказала. Она утверждает, что он никогда не упоминал о них.
— А то! — она ухмыляется, глядя на меня. — Какие методы вы уже использовали, чтобы заставить ее говорить?
— Антонин применил одно заклинание, — безразлично говорит Люциус. — Но, похоже, оно не возымело должного действия.
Не возымело должного действия? Я бы посмотрела на него после пяти минут под этим заклинанием. Я бы сама его наложила. А потом смотрела, как ублюдок кричит и корчится в агонии. О, да!
— А, его любимое! — ухмыляется Беллатрикс, поворачиваясь к Долохову. — Я, конечно, восхищаюсь им, Антонин, но все же, иногда стоит менять тактику…
— А зачем, если и так срабатывает? — Я слышу обиду в его голосе. — Она бы заговорила, если бы ты нас не прервала.
— Да, я тоже так думаю, — Люциус переводит взгляд на Беллатрикс. — Но, все же, согласен с тобой Белла. Разнообразие придает вкус жизни.
Беллатрикс улыбается, глядя на меня, а я сжимаюсь от ужаса.
— Люциус, думаю, у тебя получится лучше, чем у Антонина, — она кивает в мою сторону. — Покажи мне свои излюбленные приемы. Я могла бы перенять у тебя парочку. Для улучшения собственной техники, так сказать.
Господь всемогущий! Я что, лабораторная крыса?
Люциус смотрит на меня. Выражение его лица словно маска, его невозможно прочитать.
Неужели он сделает это? Я думала, что может быть после всего, что я ему вчера сказала, он не сможет больше причинить мне боль…
Я ошибалась. Он спокойно подходит ко мне, поигрывая волшебной палочкой.
Я сворачиваюсь клубком у стены, пытаясь прикрыть свое тело от его взгляда. Но в любом случае, его это не интересует.
Он стоит надо мной, прижав кончик палочки к своему подбородку и глядя на меня с таким выражением лица, будто он никак не может решить, какое заклинание использовать на мне в первую очередь.
Как я могла допустить мысль, что я достучалась до него? Как я могла быть настолько глупой, чтобы поверить в то, что Люциус Малфой — человек, который убивал и пытал бесчетное количество раз без каких-либо угрызений совести — вдруг пожалеет грязнокровку?
Он медленно опускает палочку, направляя ее кончик мне в лицо. Некоторое время ничего не происходит, и я задаюсь вопросом, действительно ли он собирается наложить на меня заклятие? Я вся дрожу. Пот струится по спине. Я жду и гадаю…
До тех пор, пока мои глаза не начинает жечь.
Нет. Не может быть…
Я поспешно потираю глаза, но от этого становится только хуже. Я продолжаю тереть, в то время как жжение усиливается, и к нему прибавляется ощущение, будто сотни маленьких игл впиваются мне в глаза.
Я все еще могу видеть! Вокруг все плывет, но я все еще вижу. Я сильно тру глаза, и чувствую влагу… слезы или… что-то другое.
Я вытираю влагу с глаз и убираю пальцы от лица. Они покрыты кровью.
Нет, это неправда! Я кричу от шока и ужаса, а еще от боли, потому что глаза невыносимо жжет, и течет кровь. Боже, почему я все еще могу видеть? Я чувствую, как кровавые слезы катятся по лицу, и словно кто-то царапает глаза, пытаясь вырвать их из глазниц. Я понимаю, что больше так не могу. Это не должно продолжаться, ведь я могу ослепнуть…
— Он ненавидит их! — Я кричу. — Он их терпеть не может… и даже не живет теперь с ними!
Несколько мгновений ничего не происходит.
Но затем жжение в глазах прекращается.
Я тяжело дышу, вытирая кровь с лица. Я чувствую под пальцами теплую, вязкую, сладковато-приторно пахнущую влагу, покрывающую мое лицо. Когда я открываю глаза, мое зрение вновь четкое и ясное.
Я удивляюсь сама себе: как я могу сначала биться в агонии, а в следующий момент чувствовать себя прекрасно?
Это магия.
Но сейчас, магия уже не кажется мне такой замечательной, как раньше.
Они обмениваются взглядами, и я замечаю, что они разочарованы.
Господи, что я им сказала?
Все хорошо. Они не могут этим воспользоваться. Никто не пострадает. Все хорошо. Все просто прекрасно. Хорошо, хорошо, хорошо.
Я громко повторяю про себя это, как мантру, дабы заглушить все остальные мысли… о том, что я слабое, отвратительное и жалкое…
Все хорошо. Все просто прекрасно. Хорошо, хорошо, хорошо.
Долохов проверяет пергамент, прежде чем повернуться к остальным. Они выжидающе смотрят на него с мрачным выражением лица.
— Она говорит правду.
На лицах Люциуса и Беллатрикс появляется выражение недовольства.
— Черт, — выдыхает Беллатрикс.
— Да неважно, — говорит Люциус, — вчера она назвала достаточное количество людей, которых он может использовать вместо бесполезных теперь уже магглов. Когда ему кто-нибудь понадобится, у него будет достаточно широкий выбор. Да, ему придется вычеркнуть родственничков из списка, но вряд ли это имеет для него значение.
Все трое одновременно поворачиваются ко мне. Я теснее прижимаю колени к груди.
— До сих пор Вы хорошо справлялись, мисс Грейнджэр, — произносит Люциус спокойным и почти приятным голосом. — Возможно, Вы начинаете понимать, что в это мире нет ни морали, ни принципов — только бессмысленные идеи, за которые цепляются одни идиоты.
Я глубоко вздыхаю. Я не позволю ему одержать еще одну победу надо мной. Он уже получил достаточно.
— Боюсь, я все же не понимаю, — мой голос дрожит, хоть я и пытаюсь сохранить его ровным. — Наверное, мне нужен другой учитель. Или, может быть, Вам стоит подкорректировать свои методы, сэр.
Я жду невидимой пощечины, но ничего нет. Они просто стоят, улыбаясь друг другу.
— О, а она храбрая малышка, да? — говорит Белла.
— Ты не знаешь ее так, как знаю я, Белла, — Люциус смотрит на меня и улыбается. — Она просто делает вид, что ничего не боится. Но видела бы ты ее вчера после нескольких порций пыток. Я заставил ее хныкать и реветь, словно она маленькая несмышленая девчонка.
Мое терпение лопается, как мыльный пузырь.
— Я не маленькая девочка! — Я кричу, яростно ударяя кулаком в стену. — И я не ребенок! Мне семнадцать лет! Я такая же взрослая, как и все вы!
Возникает долгая пауза, затем Беллатрикс начинает тихонько хихикать, и вскоре они уже вовсю смеются надо мной. Они аплодируют мне. Хлопают медленно и размеренно, словно насмехаются над моими словами.
Я не могу выносить это. Терпеть не могу, когда они высмеивают меня!
— Замолчите! — Выкрикиваю я. Хочу встать, чтобы быть с ними лицом к лицу, но желание спрятать от их глаз свое обнаженное тело сильнее чувства гордости. — Немедленно ЗАТКНИТЕСЬ!